— Он пришел в себя тогда, когда мы еще не могли ручаться, проживете ли вы и сутки, Дарога. Он отлично себя чувствует. Пусть поспит… не надо его будить!.. При этих словах Эрик вышел из комнаты и Перс, приподнявшись на локте, огляделся вокруг. Около камина сидела Кристина. Он хотел ее позвать, произнес её имя и, ослабев от этого небольшого усилия, упал на подушки. Кристина подошла, положила ему на лоб руку и снова вернулась на прежнее место. И странное дело, Перс заметил, что проходя мимо крепко спавшего виконта, она даже не взглянула в его сторону. Эрик вернулся с несколькими маленькими пузырьками в руках и поставил их на камин. Затем, пощупав у Перса пульс, он сказал шепотом, чтобы не разбудить виконта: — Теперь вы оба спасены, и я могу доставить удовольствие моей жене, выпустить вас из подземелья. — При этих словах он опять куда-то вышел. Перс не спускал глаз с освещенного лампой лица Кристины Даэ. Оно было совершенно спокойно. Она читала какую-то маленькую книжицу, с золотым образом, какой бывает у Евангелия, и Перс, глядя на эту мирную картину, мысленно повторял фразу Эрика: «доставить удовольствие моей жене». Он тихонько позвал ее опять, но она, вероятно, настолько углубилась в чтение, что не услышала его. Эрик вернулся и, дав Персу лекарство, запретил ему разговаривать с кем бы то ни было, особенно с «его женой», потому что это могло быть опасно для здоровья не одного только Перса. Начиная с этого момента, Дарога еще долго видел перед собой скользящие тени Эрика и Кристины. Он был еще очень слаб и малейший шум, даже скрип отворяемой двери, вызывал у него головную боль… Пока он тоже не заснул… На этот раз он проснулся уже дома, и первое лицо, которое он увидел у своей постели, был его верный Дариус, рассказавший Персу, что он нашел его минувшей ночью у дверей квартиры, куда его доставил какой-то незнакомец. Как только Перс немного оправился, он сейчас же сознавая свою ответственность, послал на квартиру графа Филиппа, узнать о здоровье виконта. Ему ответили, что молодой человек не возвращался, а граф Филипп умер. Его труп был найден на берегу подземного озера со стороны улицы Скриб. Персу вспомнились зловещие звуки траурной мессы, долетавшие до него в комнате пыток, и он понял, кто был виновником этого ужасного преступления. Увы! Он слишком хорошо знал Эрика и мог шаг за шагом восстановить все подробности этой драмы. Подумав, что Кристина похищена его братом, Филипп, не теряя ни минуты, помчался по дороге к Брюсселю, где, как ему было известно, Рауля ждал перс. Убедившись в своей ошибке, Филипп вернулся в театр, вспомнил рассказы Рауля о его таинственном сопернике и узнал, что виконт всеми способами старался проникнуть в подземелье, а узнав, что младший брат всё-таки исчез, оставив в комнате Кристины свой цилиндр и ящик от пистолетов, старший Шаньи бросился в таинственный лабиринт подземелья. Для Перса этого было достаточно, чтобы понять, каким образом труп графа оказался на берегу озера, охраняемого сиреной Эрика. Возмущенный этим новым преступлением чудовища и дрожа за жизнь виконта и Кристины, он решил раскрыть эту тайну правосудию. Но, как мы уже знаем, судебный следователь Фор, которому было поручено произвести дознание, принял Перса за сумасшедшего, и тогда, потеряв надежду быть услышанным, Дарога принялся за мемуары, надеясь, что его разоблачениями заинтересуется пресса. Однажды вечером, когда он закончил писать последнюю строчку своего рассказа, переданного мною с неукоснительной точностью, Дариус доложил ему, что его хочет видеть какой-то незнакомец, не желающий назвать своей фамилии и во что бы то ни стало требующий, чтобы его впустили к Дароге. Перс сейчас же догадался, кто это может быть, и велел его впустить. Он не ошибся. Это был Эрик. Он казался больным и еле держался на ногах. Перс встретил его словами: — Убийца графа Филиппа, что ты сделать с его братом и Кристиной Даэ? Эрик отшатнулся и сразу ничего не ответил. Затем он кое-как доплелся до кресла, сел и начал слабым, прерывающимся от волнения голосом: — Дарога, — не говори мне о графе Филиппе… Он умер раньше… когда я туда пришел… он был уже мертв… это несчастный случай… он сам… нечаянно упал в озеро… — Ты лжешь! — воскликнул Перс. Эрик отпустил голову. — Я пришел сюда… не для того, чтобы говорить с тобой о графе Филиппе… а чтобы сказать тебе… что я умираю… — Где Рауль и Кристина? — Я умираю… — Где Рауль и Кристина? — …От любви, Дарога… умираю от любви… я так ее любил!.. и люблю до сих пор… Если бы ты знал, Дарога, как она была прекрасна, когда она разрешила мне ее поцеловать… Я первый раз в жизни поцеловал женщину, понимаешь, первый раз!.. И она не умерла, Дарога, нет, хотя она была прекрасна, как мертвая… Перс подошел к Эрику и схватил его за плечи: — Скажешь ты мне, наконец, жива ли она?! — Ты напрасно сердишься, — с трудом произнес Эрик. — Я тебе говорю, что поцеловал ее живую. — Значит, теперь ее уже нет в живых? — Я поцеловал ее в лоб… И она от меня не отшатнулась!.. нет!.. Доброе, великодушное дитя!.. Ты спрашиваешь, не умерла ли она? Не думаю, хотя это меня больше и не касается. Нет! нет! она не умерла! И горе тому, кто осмелится посягнуть на её жизнь! Это честная, благородная девушка, она спасла тебе жизнь, Дарога, если бы не она, я бы с тобой не церемонился. И ты сам был бы виноват. Кто тебя просил вмешиваться в эту историю? Кому ты был нужен? О тебе не было и речи. Она просила меня только за своего мальчишку, но я отвечал, что перевернув скорпиона, она тем самым добровольно сделалась моей невестой и ей, нет надобности иметь двух женихов. О тебе никто из нас и не вспомнил. Ты должен был погибнуть заодно с ним. Наконец, когда ваши крики достигли апогея, Кристина бросилась передо мной на колени и поклялась мне своим вечным спасением не прибегать к самоубийству и быть моей настоящей «живой» женой. До сих пор я мысленно видел ее своей только мертвой и вдруг в первый раз я увидел ее «живой». Она будет моей! Она не умрет! Минуту спустя, вода пошла на убыль, и я стал приводить тебя в чувство… Это было нелегко… я думал, что тебе пришел конец… Вот и все… Я исполнил обещание и остался в подземелье один!.. — Что ты сделал с виконтом де Шаньи? — О! что касается его, то ты, я думаю, понимаешь, что я не спешил с доставкой его на дом… Это был мой залог… Не имея возможности держать его из-за Кристины в комнатах у озера, я его заключил в одну из камер, где во времена Коммуны содержались пленные, в самой отдаленной части здания, под пятым подземельем. Заперев его там, я вернулся к Кристине. Она меня ждала… Дойдя до этого места рассказа, Эрик с таким торжественным видом поднялся с кресла, что Перс, который за несколько минут до того только что сел, почувствовал, что и он тоже должен встать и даже снял с головы свою барашковую шапочку. — Да! Она меня ждала, — дрожа от все более и более охватывающего его волнения, продолжал Эрик. — Она меня ждала… как настоящая, живая невеста… И когда я подошел к ней, смущаясь, как ребенок, она не отшатнулась… не убежала… нет… нет… она осталась стоять на месте… и даже… о! Дарога!.. даже мне показалось, как будто… она, как настоящая невеста, чуть-чуть приблизила ко мне свое лицо… и… и я ее поцеловал!.. Я!.. я!.. И она осталась жива! Она не умерла!.. Боже! Какое это счастье, кого-нибудь поцеловать! Ты не можешь этого понять. Но я!.. я… Ведь даже родная мать никогда не хотела поцеловать я никогда… ни одна женщина. Теперь ты понимаешь? Какое это счастье! Я плакал как ребенок. Я упал к ее ногам, плакал и целовал эти маленькие ножки… Ты тоже плачешь, Дарога… и она плакала… Она мой ангел!.. Эрик и теперь еще не мог удержаться от рыданий, и, глядя на этого плачущего, замаскированного человека Перс чувствовал, что у него по щекам текут слезы. — О! Дарога! Её слезы капали мне на лоб, пробирались под маску, смешивались с моими… я чувствовал их на своих губах!.. И знаешь, что я сделал? Я сорвал с себя маску… И Кристина не убежала… Не умерла!.. Она продолжала плакать… О! Боже Вседержитель! В этот момент я постиг, что такое счастье! Эрик, задыхаясь, упал в кресло. — Слушай дальше, Дарога, — начал он опять через минуту. — В то время, как я рыдал у её ног, она вдруг взяла меня за руку и сказала: «Бедный, несчастный Эрик»! О! как я любил ее в эту минуту!.. Я, как собака, готов был умереть у её ног. У меня в руке было кольцо, подаренное мною когда-то Кристине, которое она потом потеряла. Mне удалось его найти, и теперь я одел ей его на палец и сказал: «Вот… возьми… обручись с «ним»… это будет мой свадебный подарок… Подарок бедного, несчастного Эрика… Я знаю, что ты любишь этого молодого человека… не надо больше плакать»! Она спросила, что я хочу этим сказать, и я ей объяснил, что я ничего от нее не требую, что она может хоть сейчас же выходить замуж за виконта, что я, как жалкая, несчастная собака, хочу только умереть у её ног… Ты понимаешь… когда я это говорил, я разрывал свое сердце на части… Но я не мог позабыть, что она меня пожалела, что она сказала: «бедный, несчастный Эрик»!.. Эрик так волновался, что предупредив Перса, чтобы тот на него не смотрел, принужден был снять маску. Ему не хватало воздуху. Перс, стараясь на него не глядеть, подошел к окну и распахнул его… — Я пошел в камеру, где помещался молодой человек, — продолжал Эрик, — и привел его к Кристине. Они тут же при мне поцеловались… У Кристины было надето мое кольцо… Я взял с нее слово, что когда я умру, она проберется ночью в подземелье и похоронит меня с этим кольцом на пальце, которое до тех пор будет носить сама. Я ей объяснил, где она найдет мое тело и как ей надо будет с ним поступить. Когда я замолчал, Кристина поцеловала меня сама… сюда… в лоб… (не смотри, Дарога, не смотри!) и они ушли… Кристина больше не плакала… плакал один я… О, Дарога, Дарога! Если Кристина сдержит свое обещание, ей скоро придется быть в подземелье… Эрик замолчал. Перс его больше ни о чем не спрашивал. Он был спокоен за Рауля, и за Кристину, да и никто, слышавший эту исповедь, не усомнился бы в искренности этого, когда-то страшного человека. Между тем Эрик уже надел маску и собрался уходить. Прощаясь с Персом, он сказал, что когда почувствует приближение конца, он пришлет ему в благодарность за его прежнее хорошее отношение все, что у него есть самого дорогого на свете: письма Кристины Даэ к виконту де Шаньи, которые она писала в подземелье в надежде, что они когда-нибудь попадут к Раулю и затем оставила Эрику, а также принадлежавшие ей два носовых платка, пару перчаток и бантик от башмачка. На вопрос Перса, где теперь молодые люди, он ответил, что они решили сейчас же найти первого попавшего священника, обвенчаться и укрыться где-нибудь в глуши, подальше от любопытных глаз. Эрик надеялся, что получив от него все реликвии, Дарога не откажется оповестить молодых людей о его смерти, поместив извещение о ней в газету. Это были его последние слова. Перс проводил Эрика до двери, а Дариус помог ему спуститься с лестницы. У подъезда ждал извозчик. Эрик сел в экипаж, и подошедший к окну Перс слышал, как он сказал: «Площадь Оперы»! Извозчик стеганул лошадь и экипаж скрылся в темноте. Перс видел Эрика в последний раз. Три недели спустя, в газете появилось объявление: «Эрик умер». Глава 24 Такова правдивая история привидения Большой Оперы. Как я уже говорил выше, после всего описанного мною, нельзя сомневаться в существовании Эрика. Для этого имеется слишком много доказательств, при помощи которых можно шаг за шагом проследить всю жизнь этого необыкновенного существа. Только один Перс знал истину. Я воспользовался случаем опросить его, каким образом призрак мог доставать деньги из заколотого французской булавкой кармана Ришара. Он ответил, что никогда не задумывался над этим вопросом, но что если меня это интересует, стоит только хорошенько осмотреть кабинет Дирекции и загадка станет ясной, так как не надо забывать пристрастия Эрика ко всевозможным люкам. Я дал слово Персу заняться этим и должен признаться, что мои поиски увенчались полным успехом, который лишний раз заставил меня преклониться перед гениальностью этого необыкновенного существа. Нахожу необходимым добавить, что рассказ Перса, письма Кристины Даэ и все сведения, полученные мною от бывших сослуживцев Ришара и Моншармэна, а также от малютки Мэг (матушка Жири, к сожалению, уже перешла в мир иной) и покинувшей сцену Сорелли, — все, что представляет вещественные доказательства существования призрака, будет мной передано в архив Парижской Оперы, все это, повторяю, нашло подтверждение во время моих расследований. Если я не мог отыскать комнату озера, ввиду того, что Эрик уничтожил все потайные ходы, хотя я придерживаюсь мнения, что и этого можно было бы добиться, приступив к осушке озера, о чем я неоднократно просил местную администрацию, я все таки открыл коридор, по которому Эрик проходил в комнату Кристины, а также люк, через который Рауль и Перс спустились в подземелье. В камере коммунаров, среди разных начертанных на стене инициалов, я нашел инициалы Р. и Ш., что конечно должно обозначать Рауль де Шаньи. Само собой разумеется, что я на этом не остановился. В первом и третьем подземельях мне удалось обнаружить два никому неизвестных люка, совсем другого устройства, чем те, которыми пользовались для театральных надобностей. Наконец, я могу смело сказать читателю: зайдите когда-нибудь днем в Гран Опера, пройдите прямо в ложу № 5 и постучите о большую колонну, отделяющую эту ложу от соседней, постучите тростью, или просто кулаком, все равно, и прислушайтесь: колонна внутри пустая! Поэтому и нет ничего удивительного, что оттуда слышался голос Эрика; в ней может поместиться не один, а даже два человека. Никто сразу не обратил внимания на эту колонну, очевидно, потому что она, не забудьте, производит впечатление массивной мраморной, к тому же голос всегда слышался совсем в другой стороне ложи, в чем опять-таки не было ничего удивительного, так как Эрик был чревовещателем. Я не сомневаюсь в том, что рано или поздно мне удастся найти в этой колонне отверстие, через которое происходила переписка привидения с матушкой Жири и сыпались его щедрые подачки. И, тем не менее, как бы ни важны были все вышеописанные открытия, они ни что в сравнении с тем, что мне удалось раскрыть в присутствии управляющего театром, в кабинете директора, в нескольких сантиметрах от письменного стола. Это был крошечный люк шириною с паркетный квадратик и длиною не более пол аршина, в который свободно проходила рука Эрика, с неподражаемой ловкостью вытаскивавшая из заднего кармана сидевшего в кресле Ришара свое ежемесячное пособие. Существование этого люка может служить достаточным объяснением исчезновения сорока тысяч франков, которые были впоследствии, очевидно таким же способом, возвращены назад. По поводу возвращения этих денег, я сказал Персу; что вероятно Эрик не особенно в них нуждался, и вся эта история с пособием была с его стороны ни что иное, как шутка. — О! нет! — ответил мне Перс, — Эрику очень нужны были деньги. Считая себя вне каких бы то ни было общечеловеческих законов, он не задумывался при помощи своих врожденных и благоприобретенных данных всячески эксплуатировать своих ближних, причем, иногда его не столько интересовала сопряженная с этим материальная выгода, сколько то, потрясающее впечатление, какое он умел производить на своих жертв. Но в данном случае он вернул эти сорок тысяч франков только потому, что отказавшись от Кристины Даэ, он свел свои счеты с жизнью и никакие деньги не были ему больше нужны. По словам Перса, Эрик был уроженцем Руана. Он был сыном подрядчика по каменным работам и в ранней юности бежал из дому, где его безобразие ежедневно огорчало его несчастных родителей. В течение некоторого времени он скитался по ярмаркам, где какой-то предприимчивый импресарио показывал его, как «живого мертвеца». Кочуя, таким образом, по всей Европе, он часто сталкивался с цыганами, которые посвятили его во все тайны великой магии. Затем, в продолжение некоторого времени, о нем ничего не было слышно, пока, наконец, он не очнулся знаменитым на ярмарке в Нижнем Новгороде. Он пел как никто на свете, мало того, он был чревовещателем и таким жонглером, что вернувшиеся с ярмарки в Азию купцы только и говорили о его фокусах. Таким образом, слух об этом необыкновенном искуснике проник и в Мазендеранский дворец, где скучала маленькая султанша. Один из купцов, только что приехавший с нижегородской ярмарки, подробно рассказывал, какие он видел чудеса в палатке Эрика. Купца позвали во дворец, и после того, как он, в присутствии Мазендеранского Дароги, рассказал все, что видел, последнему было поручено разыскать Эрика. Поручение было исполнено, и в течение нескольких месяцев малейшее желание Эрика считалось законом. Это дало ему возможность совершить немало преступлений и принять участие в нескольких выдающихся политических убийствах, к которым он отнесся с таким же спокойствием, с каким, благодаря своей дьявольской изобретательности, победил сражавшегося с Персией эмира Афганистана. Как раз в это время появляются на сцену «Розовые зори Мазендерана», о которых мы уже имеем представление со слов Перса. Так как Эрик считался выдающимся архитектором и постоянно мечтал о постройке дворца, который по своему замысловатому устройству напоминал бы волшебные ящички фокусника, то шах, выказывавший ему особое благоволение, поручил ему выстроить такой дворец в своей столице. Эрик превзошел самого себя и достиг в своем новом произведении такого искусства, что шах мог гулять по всему дворцу невидимкой и появляться и исчезать неизвестно куда и как. Когда постройка была окончена, восхищенный шах, по примеру одного выдающегося правителя, приказал выколоть Эрику глаза. Но затем ему пришло в голову, что даже будучи слепым, Эрик все-таки может, руководя работами, выстроить еще кому-нибудь подобный дворец, и главное, ему были известны все таинственные особенности созданного им зданья. А потому будет гораздо проще, если и сам архитектор, и его рабочие просто-напросто исчезнут с лица земли. Мазендеранскому Дароге было поручено привести эту высочайший замысел в исполнение.