– Конечно. Каждый раз, когда она готовит что-нибудь особенно вкусное, или до блеска отдраивает ванную, или что-то в таком духе, я делаю вид, что безумно в нее влюблен. Встаю перед ней на колени в коридоре и прошу: «Сбежим вместе, Роза! Ваш муж поймет!», и она смеется как сумасшедшая. А почему ты спрашиваешь? – Да так, – улыбаюсь про себя я. Дом Риккардо производит на меня то же впечатление, что и веб-сайт Бьянки. Все так безупречно, идеально организовано, что почти выводит из себя. Места не так много, потому что такому счастливчику, как молодой профессор, случайно ставшему известным писателем, было бы непростительно хвастаться огромной квартирой или пентхаусом с видом на Моле-Антонеллиана[31]. По той же причине его квартира не слишком шикарная. Даже не в самом модном районе – если предположить, что у Турина с его сдержанными королевскими манерами такие «модные» районы есть вообще. Но дом находится в симпатичном старинном квартале, вид с третьего этажа открывается скромный, а внутри довольно просторно, и, если не считать пирамид валяющихся вещей, которые сейчас спрятаны в другой комнате, подальше от глаз, его квартира вполне подходит молодому человеку, который живет один. И, конечно, чтобы хоть куда-нибудь втиснуть машину, пришлось восемь раз по кругу объехать близлежащие кварталы, но какая разница. Это мегаполис, детка. – А спрашивал я о том спектакле, что вы сегодня днем устроили с… Берганцой, верно? Было похоже, что ты его консуль… Ой! – Кажется, обжегся. – Быстрее, освободи стол, это просто кипяток! – Ставь сюда, – предлагаю я, передвигая бокалы. Риккардо роняет булькающую емкость так, будто она пыталась его убить. Я делано вздрагиваю от волнения: – Боже, как сексуально. Мужчина играет с опасностью. Риккардо корчит мне гримасу в ответ, но не упускает возможность коснуться моих губ поцелуем, не очень поспешным и не очень невинным. – Очень смешно. Вообще-то, научно доказано, что мужчины, которые умеют готовить, кажутся женоподобными и малопривлекательными. – Чего? Ты уверен, что знаешь женщин так хорошо, как говоришь? Совсем наоборот: умение готовить делает из мужчины альфу, независимого, умелого, который точно выживет. Женщины по ним с ума сходят. Боже, какая удача, что статью для женского журнала тебе пишу я. Риккардо замолкает. Потом запускает руку в волосы. – Кстати… Знаешь, Вани, сказать по правде, я чувствую себя немного виноватым, что это приходится делать тебе. То есть да, я сам сказал Энрико, что мне совсем неинтересно и что хочу избавиться от этой фигни, но мне неприятно, что ты должна тратить свое время на то, что, вообще-то, я мог бы сделать сам. Я уже положила себе лазанью и жую. – Не говори ерунды, – бормочу я. – Уже есть договор, а я не могу получить деньги за то, что сделаешь ты сам. Если правда хочешь мне помочь, можем выбрать тему вместе. Риккардо замирает с вилкой в воздухе. – Погоди-ка… – Встает и через две секунды возвращается, объявив: – Вуаля! Для вдохновения. – В руках у него старый номер именно того журнала, «ХХ Поколения», для чьего специального выпуска он должен, точнее, я должна написать статью. – Ты меня разыгрываешь? Держишь дома женские журналы, а потом возмущаешься, что уметь готовить – не для настоящих мужчин? А, погоди, ну конечно: он не твой. Его какая-нибудь студенточка листала, наверное, еще и вверх ногами, пока ждала тебя из душа. – Это Розы, – осторожно поясняет Риккардо. Ну да, а я верю. Роза разве что картинки смотрит в таких изданиях для благородных дам из большого города, как «ХХ Поколение». И, может, еще и не все понимает, учитывая, что они часто используют такой вычурный стиль, что даже фотосессии превращают в черно-белые фотографии выставки абстрактного искусства. Но поверю на слово, раз мой новоиспеченный молодой человек не хочет беспокоить меня призраками своих прошлых отношений, и не стану зверствовать. – Хорошо, тогда посмотрим. – Кладу журнал на круглый стол между нашими тарелками и открываю страничку с содержанием. Под предлогом того, чтобы лучше видеть обоим, двигаюсь вместе со стулом ближе к Риккардо, а Риккардо двигается ко мне, пока его левое бедро не соприкасается целиком с моим правым. Очевидно, мы оба находимся в той жалкой стадии возвращения к подростковому возрасту, когда для поддержания физического контакта хороша любая отговорка. Боже, нужно обязательно поговорить с Морганой. Предупредить, что если она надеется избавиться от подобных опасностей через четыре-пять лет, то сильно ошибается. Подростковый возраст – мерзкая хроническая болезнь, и чем ты старше, тем разрушительнее последствия рецидивов, пока ты наконец не умираешь, раздавленный тем, как смешно это выглядит. Но это не отменяет того, что физический контакт с бедром Риккардо чрезвычайно приятен. – Вот рубрика, где выйдет твоя статья: «Мужчины, которые любят женщин». – Я быстро прячу раздраженное выражение, но Риккардо успевает заметить и хмыкает. Просто любые отсылки к «Миллениуму» меня уже инстинктивно бесят[32]. Прости, Стиг, ничего личного. – «Каждую неделю мы приглашаем нового мужчину написать статью о его отношениях с миром женщин», – читаю вслух я. – В этом номере автор… ах да: обладатель «Премии критиков» прошлого фестиваля в Сан-Ремо. Из тех, кто нравится читательницам таких журналов: образованный, очаровательный, известный, но в то же время его уважает и более интеллектуальная аудитория. Никого не напоминает? Риккардо переворачивает страницу, быстро пробегает взглядом статью целиком. – Хвалебная речь о матери, «женщине сильной и в то же время настоящей хранительнице очага»… пара слов о пока еще не такой признанной роли женщин в обществе… боже, ну и скука! Подхалимство в каждой запятой. – Не притворяйся, что не знаешь, как работает шоу-бизнес. Если тебя приглашают написать что-то такое, ты не можешь плевать в колодец с водой. Но Риккардо теперь с неодобрительным выражением листает весь номер. – А кто плюет, я же не дурак. Просто говорю, что смешно. Но видишь, как они сделали журнал? – Он тыкает наугад в страницу: – Вот тут: рецепт торта как из лучшей кондитерской. «Чтобы сделать из тебя королеву кухни». «Королеву кухни», понимаешь! И это всего в паре страниц от… вот: репортажа о менеджере, которая стала главой крупной международной компании в IT-сфере, когда ей еще и сорока не исполнилось. Как эти две вещи могу быть в одном и том же журнале? Или вот… Снова шуршит страницами, которые под его небрежными пальцами теперь все в изломах и загибах. Забавно, что он мог бы листать гораздо быстрее, вот только его левая рука лежит на моей ноге и, похоже, не видит никакой убедительной причины перемещаться. Наконец он останавливается на другой статье: – Интервью французской журналистки, только что выпустившей книгу о том, как принять себя такой, какая есть, не обращая внимания на господствующие стандарты красоты, вес, моду и все остальное. А журналистка, о которой идет речь, заметь, красавица, и если у нее и есть пара лишних килограммов, кажется очевидным, что все они в зоне декольте. И потом, разве то, что идет следом, не опровержение само по себе? Фотосессия шестнадцатилетней модели весом в сорок килограмм. Видишь, как нелогично? Еще шелест, точно крылышек колибри. Не могу понять, это он его просто так листает, из чистого везения выхватывая нужные материалы, подтверждающие его точку зрения, или знает, где искать, потому что уже читал раньше. Если так, нужно обязательно сделать мысленную пометку подразнить его позже. – А, вот эта моя любимая, только послушай, – продолжает он. – Об эксплуатации женщин в странах Африканского Рога, представляешь? С кучей вставок в рамочке об истории храброй носильщицы воды, организовавшей товарок во что-то вроде примитивного профсоюза. Ничего себе статеища, да? Но центральный репортаж, цитату из которого выносят на обложку, называется: «Десять способов завоевать Железного человека. Как изменить закоренелого холостяка, чтобы он не заметил». Понимаешь, о чем я? – Он качает головой, будто санинспектор, обнаруживший тараканов. – Одно большое надувательство. И все это, чтобы притвориться современными и эмансипированными, а стоит снять верхний слой – и вот оно, древнейшее в мире клише: легкомысленная и поверхностная женщина, которую интересует только дом, внешний вид и главным образом дела сердечные. Я усмехаюсь. Подпираю рукой щеку и наблюдаю за Риккардо, как энтомолог за редким видом борнейского таракана. – Вы только посмотрите. Любопытно. Я и не знала, что связалась с месье Шовеном[33]. Знаешь что? Все-таки очень хорошо, что статью тебе напишу я. – Попробуй сказать, что я не прав! – Нет, погоди, объясни мне. – Поворачиваюсь, чтобы лучше видеть его лицо, и, чтобы облегчить задачу, поднимаю и устраиваю ноги у него на коленях. Кажется, он не против. – Почему ты считаешь таким невероятным то, что читательницам действительно интересна как весенне-летняя мода, так, к примеру, борьба за равные возможности в странах Магриба или состояние образования в китайских школах? Вы, мужчины, способны же забивать голову и возвышенными политическими дискуссиями, и болтовней о последнем футбольном матче. – Но почему это… Погоди. Хочешь заставить меня поверить, что ты на их стороне? Именно ты? Королева оппозиции? – Я не на чьей стороне, осторожнее со словами. Однако, видишь, я пытаюсь понять. В отличие от тебя, упертый ты нарцисс. – Обожаю эти романтичные прозвища, которые ты для меня находишь, милая. Ну ладно, серьезно… – И хорошо, что он это говорит, потому что оба уже едва сдерживаем смех. – Я хочу знать, ты в самом деле способна оправдать подобное кощунство? Спорим, не сможешь? Вздыхаю. Да похоже, что в последнее время все только и делают, что берут меня на слабо и проверяют мои методы. Мантенья, Моргана, Берганца, теперь Риккардо. Будто сговорились. Может, ЦРУ мне тайно вживило чип в мозг, а они все – агенты под прикрытием, получившие задание проверить, действительно ли мои мыслительные способности развиваются согласно их плану. С другой стороны, если мир хочет именно этого, кто я такая, чтобы уклоняться? Ну что ж, нас ждет развлечение. Вот и еще положительный побочный эффект моего нового статуса: теперь в моем распоряжении начитанный партнер, с которым можно устроить остроумную интеллектуальную дискуссию. Похоже, у этой истории с отношениями все больше позитивных моментов. И что поделать, если эта кухня потихоньку превращается в «Блумсберийский кружок»[34]. – Ну для начала признаюсь, что я это «кощунство», как ты его называешь, нахожу… достойным уважения. Более того, даже впечатляющим с профессиональной точки зрения. Потому что, как я сейчас покажу, это маленькие литературные шедевры, и впечатляющие. И, прежде чем Риккардо успевает выразить словами написанное у него на лице «Ты это говоришь только из вредности», тянусь к журналу. (Не очень удобно, так как мои ноги все еще лежат на коленях Риккардо, а он, чтобы у меня не осталось сомнений, придерживает их рукой, будто чтобы подчеркнуть, что ему нравится нынешнее положение моих бедер, и там они и должны оставаться. Пожалуй, на эту маленькую жертву можно согласиться.) Ищу страничку с репортажем о женщине-менеджере. – К примеру, вот. Это не просто статья об успехе бывшей отличницы. Это… «Ярмарка тщеславия». Грандиозный путь к успеху женщины, всего добившейся самой. Риккардо смотрит на меня, как, должно быть, Жан-Франсуа Шампольон[35] впервые в жизни смотрел на иероглифы. Перелистываю с десяток страниц. – А это, – продолжаю я, найдя материал об эксплуатации женщин в Африке, – «Хижина дяди Тома». В трех страницах, двух фотографиях и дополнительном материале. – Эм, – выдает Риккардо. Шампольон пока понятия не имеет, что вообще означают все эти человечки в профиль, но хотя бы уже готов согласиться с тем, что они что-то означают. Долистываю до интервью с француженкой. Теперь, стоит мне включиться в игру, ассоциации приходят в голову нескончаемым потоком. – А здесь у нас «Гордость и предубеждение»: явно привилегированная особа несет читателям универсальное сообщение об освобождении. Статья о том, как одомашнить Железного человека… Да хотя бы «Укрощение строптивого». Рецепты – «Пир Бабетты», или же как кулинарное искусство может сделать из вас хранителей дома и очага, приносящих в семью радость. Большой финал: фотосессия высокой моды. Что ж, тут проще всего. Уверена, ты сам догадаешься. Риккардо морщит лоб: – Есть такой роман о смехотворной одежде, которую нацепили на метлу? – Нет, дурачок. Есть известная история о том, как красивое платье и немного времени на саму себя превращают тебя из судомойки в королеву. И называется она «Золушка». Риккардо размышляет, так и не убирая руки. По мне, так может думать сколько захочет. – То есть ты хочешь сказать, что за каждой статьей в этом журнале есть… художественный прототип? Определенная литературная модель? И что это сделано специально? – Именно. Ну разве редакторы не молодцы? Они знают, что их читательницам нравятся романы, так вот они. Рассказывают то, что хотят рассказать, будто пишут новеллу. С другой стороны, есть и статистика: женщины читают больше мужчин, и значительно больше художественной прозы; как следствие, в таких журналах знают, что сделать какое-либо сообщение более увлекательным можно, если говорить правильным языком. А учитывая, что таким образом они подпитывают литературный голод своих читательниц, которые чем больше романов читают, тем больше им хочется, в итоге выигрывают такие, как ты, мой дорогой, кто на романах зарабатывает. Вот почему я считаю, что ты должен их ценить и, я бы сказала, поблагодарить. Шампольон замер перед уже расшифрованным Розеттским камнем. – Может, в этом есть смысл, – признает он (но с неохотой). Я улыбаюсь. Стимулирующую интеллектуальную схватку можно считать официально оконченной. – Но, в конце концов, есть и другая причина, по которой я совсем не хочу вестись на твои провокации, мой дорогой Катон Цензор. – Я пожимаю плечами. – Теперь ты меня уже хорошо знаешь. И знаешь, что я никогда не покупала подобных журналов, что не говорю «мы, женщины»… и не выношу, когда кто-то диктует, как нужно жить. Всегда терпеть не могла, когда так поступали со мной, поэтому и сейчас не терплю, когда так поступают с другими. Понимаю, что в чем-то ты и был прав, но… это сильнее меня. Какая-нибудь женщина, как Роза, раз мы делаем вид, что это журнал Розы, или кто угодно другой, хочет почитать свой приятный журнал, отчасти серьезный, отчасти легкомысленный, плюхнувшись в кресло после тяжелой недели? Что ж, пусть читают. Не отчитываясь ни перед кем. И в особенности перед растрепанным типом в футболке наизнанку! Риккардо разражается хохотом. Не очень спортивно получилось. – Я решила. Напишу статью о Розе, – говорю я. Мысль, точно озарение, только что пришла в голову. – Расскажу о твоих отношениях с ней, об этой хорошей милой женщине, которая заботится обо всем, чтобы ты мог заниматься более важными делами. Покажу, как ты ей благодарен, и все читательницы, видя ее твоими глазами, подумают о ней с теплотой. В этот раз она станет персонажем мини-романа из трех страниц. Что скажешь? Я считаю, она этого заслуживает. И, если я смогу написать достаточно просто и безыскусно, возможно, она сама сможет прочитать. По удивленно поднявшимся бровям Риккардо я понимаю, что идея ему нравится. А потом он просто смотрит на меня, молча и так долго, что это уже вызывает подозрения. – Что? – спрашиваю я, помедлив. Выдерживать такие долгие взгляды мне совсем не нравится. Инстинкт требует сесть на свой стул как положено и, может, даже снова взяться за вилку (хотя еда уже остыла) – только чтобы что-то сделать. Но Риккардо не отвечает. Просто продолжает смотреть. И в этом взгляде есть что-то обезоруживающее, глубокое. Всего миг назад там сверкали веселые искорки, как у человека, способного оценить хорошего спарринг-партнера в остроумной перепалке. А теперь совсем другое выражение. Его руки по-прежнему придерживают мои ноги, все так же пристроенные на его коленях. Неожиданно пальцы двигаются, любовно поглаживая, но не шутливо, как пару секунд назад. Это настоящая ласка, медленный и нежный жест, неожиданно сердечный. И неизвестно почему у меня бегут мурашки по коже, как когда до тебя неожиданно доносится отдаленный звон колокола невидимой церкви. – Знаешь, Вани, – тихонько произносит он наконец, – ты самая замкнутая и циничная женщина, которую я когда-либо знал. – Сочту это компли…