— И где же она познакомилась с этим подлецом? Разве не у Агапова? — У Агапова. Ну и что? Он тоже брал уроки… — Понимаю. Значит, все-таки Агапов и мужчинам преподает? — Кому угодно. А вас рекомендовать ему не буду. — И напрасно. Я думаю, вам имеет смысл меня представить Павлу Владимировичу. И желательно завтра же. — Но послушайте… — Нет, Ирина Юрьевна, это вы меня послушайте. Вы познакомились и подружились с Таней Демидовой вскоре после отъезда Володи на Кавказ. Так? — Ну, так. — Вы привели ее к Агапову, вы, именно вы познакомили ее с этим подлецом. Да, да, не возражайте! Кстати, как его фамилия? — Муксинов. — Имя? — Борис. Борис Григорьевич. — И чем же он занимается? — Точно не знаю. Говорят, что предприниматель. Торгует чем-то с западными странами. Поэтому и английский ему был очень нужен. — А разве раньше вы не были с ним знакомы? До встречи у Агапова? — Нет, не была я с ним знакома. Познакомились у Павла Владимировича, он немного за мной ухаживал, а когда я пришла с Таней, переметнулся на нее. В первый же день знакомства с ней отвел меня и говорит: «Ты не могла бы пригласить Татьяну в ресторан? У нее такой строгий вид, боюсь, что мне откажет». Я подумала, а почему бы и нет? Хоть развеется немного. Сходили мы втроем в кабак, он поехал ее провожать. Что было потом — точно не знаю. — И где же он живет? — Кто его знает? Таня говорила, на Московском проспекте, в «сталинском» доме. — Вот видите, мы с вами довольно плодотворно поговорили. И поверьте, не только мне, но и вам будет полезно, если я познакомлюсь с Агаповым. — Да уж! Мне-то какая польза? — По обстоятельствам, — как говорит наш общий знакомый старший следователь Стрельцов. — Хорошо. Я позвоню ему. — Позвоните. И скажите, что завтра придете с добрым знакомым. Причем, я думаю, лучше позвонить прямо сейчас. Мы остановились у телефона-автомата. Я дал ей жетончик. — Павел Владимирович? Это я, Ирина. Сейчас в метро я встретила хорошего знакомого. Мы разговорились. Он через месяц уезжает в Англию. Вы не могли бы с ним позаниматься? Хорошо? Нет, лучше завтра. Ой, большое спасибо, Павел Владимирович. А то он курсам обычным совсем не верит. А я проговорилась, что у вас можно выучить язык и подготовиться к поездке за три — четыре недели. Спасибо. До свидания. В машине мы договорились встретиться на следующий день в шесть вечера у Аничкова моста. Высадив ее у дома, я задумался. Все вроде нормально, но что-то мне не нравилось. Может, подчеркнуто официальный тон, каким Панарина говорила? Да нет, вроде так и должна говорить ученица с профессором… М-да… Ладно. Утро вечера мудренее. Положимся на доброе русское «авось». И я поехал домой, докладывать по телефону Акимычу о своих успехах. Акимыч меня отругал. В общем-то за дело. Я и впрямь поспешил. Стремясь закрепить успех, заставил Панарину позвонить Агапову через 15 минут после ухода от него. Но что поделаешь? Завтра придется попытаться исправлять оплошность. Акимыч велел мне утром ехать в прокуратуру, выяснить подробности истории с Демидовой, с притоном. С тем я и уснул беспокойным сном, в надежде увидеть хотя бы во сне себя не сыщиком, а звездой — сценаристом Голливуда. Глава седьмая На следующий день, прежде чем ехать в прокуратуру, я решил позвонить Панариной, еще раз уточнить, не говорила ли она с Агаповым и готова ли встретиться со мной вечером. Длинные гудки немного обеспокоили меня, но не настолько, чтобы мчаться на Ленинский, выяснять, не произошло ли чего-нибудь. Может, в магазин вышел, может, к знакомым, да мало ли! «Перезвоню через час», — решил я, а пока наберу-ка номер Агапова. Павел Владимирович ответил почти сразу. Почему-то я ожидал услышать высокий, может быть, даже писклявый голосок. Но со мной говорил человек, по голосу которого никак нельзя было сказать, что он в физическом отношении ущербен. Впрочем, почему я решил, что люди небольшого роста ущербны? Может, это мы ущербны, а они-то как раз и являются эталоном. Все это мгновенно промелькнуло у меня в голове при обмене первыми фразами. — Слушаю. Агапов. — Добрый день, Павел Владимирович. Вас беспокоит Вячеслав Батогов. Вчера вам звонила Ирина Юрьевна Панарина. Я много наслышан от ваших учеников о методах преподавания. А поскольку мне частенько приходится общаться с иноземцами да и выезд в Лондон намечается, я просто загорелся идеей прослушать ваш курс. Вот звоню спросить, не передумали вы нас с Ириной Юрьевной принять сегодня вечером. — Нет, конечно, не передумал. А вам непременно нужно вечером и непременно с Ириной Юрьевной? — Что вы, Павел Владимирович. Я просто думал, что днем вы заняты. — Отчего же. Вот сегодня с 12 до 14 у меня «окно». Если можете, приезжайте. — Огромное спасибо, Павел Владимирович. Ровно в 12 буду у вас. Ирина Юрьевна мне сказала адрес. — Пожалуйста, жду. Такой поворот событий несколько ошеломил меня. Но раздумывать было некогда. Перекусив, я надел строгий темно-синий костюм, белоснежную рубашку, которую берег именно для таких особо торжественных случаев, строгий галстук в полоску и, отложив на потом визит в Управление, в 11.30 тронулся в путь. В 11.55 я был на месте. Загнав машину во двор, я поднялся на третий этаж и позвонил. За дверью было тихо. Я позвонил еще раз, потом легонько толкнул дверь. Она оказалась незапертой. «Ну вот, все идет как в крутых детективах», — мельком подумал я и осторожно вошел. Передняя оказалась довольно большой. Направо темнел коридор, ведущий в кухню. По левой стороне — две двери, очевидно — ванная и туалет. Одна дверь чуть приоткрыта. Прямо перед мной две комнаты. Слева, судя по всему — кабинет, — вдоль стен стояли шкафы. В глубине правой — большой стол темного дерева, над ним огромный абажур. Словом — типичная петербургская квартира в стиле «ретро». Поколебавшись, я решил заглянуть в гостиную. Сделав пару шагов, услышал шорох за спиной, успел оглянуться, увидел темную фигуру с опускающейся на меня рукой, получил сокрушительный удар по темени, мир ослепительно вспыхнул, и тут же я рухнул во мрак… Передо мной бешено крутились разноцветные круги с блестками. Я открыл глаза, на миг увидел белую плоскость с каким-то странным предметом на краю, но, не успев сообразить, что это, тут же опустил снова веки, потому что плоскость принялась вращаться все с большим ускорением. Я полежал, чувствуя, как откуда-то снизу поднимается и заполняет всего меня Ощущение дурноты, снова открыл глаза и, чтобы не видеть белую крутящуюся плоскость, перевернулся на бок. Перед глазами плясали какие-то темные столбы, вдаль уходила, покачиваясь, бесконечная блестящая паркетная дорожка. Вдруг где-то там, в бесконечном далеке, я увидел маленькие ноги в шлепанцах. С трудом вытянув руку, я поймал один из прыгающих столбов. Постепенно волны улеглись, я убедился, что держусь за ножку стола. Преодолевая тошноту, я стал подниматься. Встал на четвереньки, обрел некоторую устойчивость и, ухватившись за край стола, поднялся. Прямо передо мной было окно с отодвинутыми занавесями. В углу стояло старинное кресло, рядом с которым на полу, уютно свернувшись калачиком, устроился подремать маленький человечек. Присмотревшись, я понял, что человечек никогда не проснется. Под его головой расплылась большая почти черная лужа. Я оторвался от стола и подошел к человечку. Приложив пальцы к шее, я убедился, что, к несчастью, не ошибся. Павел Владимирович Агапов был мертв. Я прошел в противоположный угол, сел в стоявшее здесь второе кресло и закрыл глаза. Немножко передохнув, я огляделся. На столе на двух льняных салфеточках стояли две чашки, рядом бутылка коньяка, две рюмки, в центре стола — ваза с мандаринами, открытая коробка конфет. Несколько шкурок от мандаринов были сложены в большую пепельницу. Я обошел стол, вышел в прихожую. Дверь в ванную была открыта. Очевидно, оттуда вышел мой обидчик, а возможно, и убийца хозяина. Я зашел в кабинет и, ни к чему не притрагиваясь, обошел его. Рядом с книжными шкафами стояли каталожные ящики. Слева от письменного стола на специальной металлической подставке расположился небольшой сейф. Я вернулся в гостиную, постоял в нерешительности у трупа, потом, чувствуя себя мародером, обшарил карманы брюк и спортивной куртки, нашел ключ от сейфа, прошел в кабинет. В сейфе я увидел стопку больших канцелярских конвертов. Рядом лежала пачка зеленых. «Ну что ж, придется нарушить закон», — подумал я и вынул конверты. Их было семь. В первом сверху лежала фотография девицы девять на двенадцать и разграфленный лист плотной бумаги. В первой графе стояли фамилия, имя, отчество той, кто, очевидно, был запечатлен на фотографии. Ниже латиницей значилось мужское имя: Брокен Эроу, Оклахома. Затем шли цифры. Некоторые из них явно были датами, с другими следовало разобраться. Остальные конверты также содержали фотографии девиц с приложенным листком. Одна фотография показалась мне знакомой. Ба! Да ведь это Наталья Розанова, невеста моего американского протеже, шоумена Джонсона. Точно! Адрес на бумаге значился нью-йоркский. Любопытно! Этот конверт вместе с фотографией и бумажкой я решил на свой страх и риск изъять и передать для размышлений Евграфу Акимовичу. Потом сложил конверты в сейф, закрыл его и бросил ключ в верхний ящик письменного стола. Потом я еще раз огляделся. Взгляд вдруг упал на циферблат больших напольных часов. Одиннадцать! Я посмотрел на свои часы. Двенадцать сорок шесть. Я вышел в гостиную. Часы на столике у дивана тоже стояли на одиннадцати. На кухне часов не было. Я сел к кухонному столу, поднял трубку и вызвал оперативную группу. Потом позвонил Евграфу Акимовичу. Глава восьмая Стрельцов приехал на полчаса позже опергруппы. Он походил по квартире, осмотрел комнаты, попросил сообщить ему результат анализа содержимого чашек и бутылки со стола в гостиной, подошел к каталожным ящикам. В одном стояли карточки книг с шифрами Публички и БАНа, в другом на карточках значились имена, женские и мужские, адреса и краткие записи типа: «Стрелец. Блондинка, 28. 51. Квартира. Россия». Пересмотрев ящики, Евграф Акимович подошел к Батогову. — Ну что, суперсыщик, ласково тебя приветили? — Куда уж ласковее. — Слава осторожно погладил, голову.