Чуть больше десяти часов спустя, украшенная жемчугом Джулии и одетая в атласное платье от Бо, я стояла в дальнем конце усыпанной лепестками дорожки, которая вела из цветников Адель к болоту. Я ходила этим путем много раз. Маленьким ребенком, когда мама держала меня за руку. Вместе с Алистером по дороге в стекольную мастерскую. С Сетом, чтобы исследовать реку, а потом потерять его там. С Эфраимом. Так много, много раз. Я повела плечами. Удивительно, но мне было совершенно безразлично, что сотни любопытных жителей Саванны наблюдали за мной. Я их почти не замечала. Потому что с каждым шагом, который делала, глаза Эфраима проносились от моей макушки вниз, туда, где из-под платья выглядывали кончики туфель. Клятва. Никогда не уходить. Клятва никогда не оставаться одному. Думал ли он тоже о своих словах? В моей голове роились противоречия. Я вступала в ложный брак с человеком, которого любила большую часть своей жизни. С человеком, который какое-то время любил меня в ответ. Эфраим был великолепен, его челюсть имела твердую линию, плечи были широкими, а мускулистые ноги стояли так же прочно, как вечнозеленые дубы у него за спиной. На нем был черный смокинг с черным атласным галстуком-бабочкой, а его волнистые волосы были распущены так, как он носил их, когда мы были подростками. Как тогда, когда я влюбилась в него. Когда я, наконец, подошла к алтарю, я только и смогла, что посмотреть ему в глаза. — Возлюбленные, мы собрались здесь сегодня… — начал пастор. Я погрузилась в мечту. Теплые, шершавые руки Эфраима обхватили мои, и мы повторяли слова вечного обещания, клятвы, которую он дал, и которая превосходила любую другую, которую мы могли бы дать. И на этот раз Эфраим скрепил клятву поцелуем, страстным и целомудренным одновременно. Мы поженились у реки, под дубами, покрытыми мхом. На небе висела ярко-белая луна, и к тому времени, когда на приеме появились фужеры, наполненные шампанским, прилив уже наполовину заполз в сад. Оркестр играл песни Фрэнка Синатры, Джонни Мерсера и Нэта Кинга Коула под тысячей огней. Мое платье блестело и сверкало, а лепестки красных роз и испанский мох цеплялись за шлейф. — Ты восхитительна, — сказал Эфраим, закружив меня в непринужденном вальсе. Рукой скользнул к моей талии, притянув меня к себе. — Ты выглядишь опасно. Он крепко обхватил меня. — Ты чувствуешь себя по-другому, Уитни Каллаган-Дарлинг? Звук моего имени звучал музыкально на его языке. — А я должна? Он понимающе усмехнулся. — Ты чувствуешь себя по-другому? — Нет. — Нет? — это слово вырвалось слишком громко, и я покраснела. Он покачал головой. — Ты была моей гораздо дольше, чем думаешь. — Что это значит? — Когда-то давно я дал слово, что ты никогда от меня не избавишься. И я его сдержал. Я всегда присматривал за тобой. Даже когда ты не знала об этом — или не хотела этого. Мои губы шевелились, но я не могла подобрать слов. Присматривал за мной? Эфраим замер и прервал наш танец, коснувшись пальцем моего плеча. — Это прекрасная свадьба, Уит. — Папа? — я повернулась и обняла его, вдохнув знакомый запах. Ветивер и сосна. Я откинулась назад и посмотрела на его цветущее, гордое лицо. Он стал старше и круглее. — Я думала, ты застрял в Париже. — Я не мог пропустить свадьбу моей Уитни. — Он поцеловал меня в лоб, а затем бросил осуждающий взгляд на Эфраима. — Даже несмотря на то, что у меня была всего неделя. Я слышал, что это скорее деловое соглашение, чем брак. — Он поднял бровь. — Я восхищен вашим чувством долга. Хотя и не могу понять, чем это место так ценно для вас. — Как ты успел приехать сюда вовремя? — спросила я. — Мама сказала, что ты все еще в Европе. Он покачал головой. — Твоя мама много чего говорит. Я успел на ночной рейс вчера вечером. И, к сожалению, через пару часов мне предстоит еще один. Но я здесь, чтобы потанцевать с невестой. Оркестр ждет моего сигнала. Я усмехнулась, подавив разочарование от того, что он так скоро уезжает. — Я скучала по тебе. — Я тоже по тебе скучал, милая. — Он притянул меня к себе и закружил в легком фокстроте. — Прямо сейчас, — сказал он суровым тоном, — пока мы с тобой вдвоем, скажи мне одну вещь. — Да? — Они оказывали на тебя давление? — Кто? — Любой из них. Дарлинги, — прошипел он. — Я знаю, какими они бывают. — Папа, я тоже Дарлинг. Он покачал головой. — По фамилии. Но ты не такая, как все они. У тебя хватило смелости и независимости, чтобы вырваться, переехать в другой город и начать жизнь самостоятельно. — К чему ты клонишь? — Если ты не хочешь этого, принцесса, скажи, и я заберу тебя с собой, обратно в Париж. Я взял для тебя лишний билет. — Ты говоришь так, как будто меня похитили. Это мой дом. Мама, тети, сестра — все они меня любят. — А Эфраим? Я сглотнула. В папиных глазах мелькнуло что-то самодовольное, но он быстро сменил его на холодное безразличие. — Пока ты счастлива. Я кивнула. Счастлива. Мой взгляд упал на Эфраима, который разговаривал с мамой и Ислой у края танцплощадки. — Я счастлива, — прошептала я. Он хмыкнул. — Это все, что мне нужно было знать. Музыка замедлилась, затем перешла в другую мелодию. Папа подвел меня обратно к Эфраиму и посмотрел на него с каменным лицом. — Береги себя, — сказал он. — Если она будет похожа на свою мать, то отнимет у тебя не только деньги. Эфраим нахмурился и притянул меня к себе. — Следите за собой, мистер Дарлинг. Алистер не потерпел бы подобных разговоров. И могу вас заверить, что я менее любезен, чем он. Папа выпрямился, его щеки окрасились в красный цвет. От гнева или от смущения — неважно. — Ты груб, — сказал он категорически. — Еще раз проявишь неуважение к моей жене, и узнаешь, насколько.