Офицер замялся. — Боюсь, что это не по правилам, мистер Каллаган. — Черт возьми, — процедил Эфраим и направился к вскрытой могиле. Офицер Эванс заколебался, но отошел в сторону. — Не заходите за желтую ленту. Вам будет достаточно хорошо видно. Я последовала за ними, но Эфраим остановился, прервав мое продвижение. — Я не хочу, чтобы ты увидела что-нибудь ужасное. — Я буду в порядке, — сказала я, ненавидя дрожь в своем голосе. Настала моя очередь отмахнуться. — Я справлюсь. Сердце у меня екнуло, когда Эванс провел нас за край белого брезента возле маленького надгробия Пенелопы. Я затаила дыхание. Пенелопа была еще младенцем, когда умерла. Может быть, я не смогу этого сделать. Я не хотела видеть. — Нам потребуется официальное подтверждение, — сказал Эванс, — но, по мнению нашего специалиста, кости принадлежали мужчине в возрасте тридцати-сорока лет. Я задохнулась и перевела взгляд на Эфраима, который выглядел не менее ошеломленным. — Странное дело, — продолжал Эванс, — судя по надписи, это могила ребенка. Конечно, с годами всякое случается. Камни натыкаются и перемещаются. Но уверяю вас, мисс Уитни, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы установить личность вашего родственника и должным образом вернуть ему покой. Я сглотнула, горло свело судорогой. Что происходило? Я вспомнила о пятне крови на мраморном полу и о странной искре в глазах мистера Поттера. Знал ли он вчера вечером, кто похоронен здесь? Я задрожала. Эфраим снова взял меня за руку, предложив свою поддержку, когда показались белые кости скелета. — Есть еще кое-что, мисс Уитни, — сказал офицер Эванс, его тон смягчился. — Я понимаю, что это деликатная тема. Но не знаете ли вы в прошлом кого-нибудь из родственников, кто умер от выстрела в голову? Может быть, солдат? Я задохнулась, увидев чистое круглое отверстие во лбу скелета. Внезапно я поняла, кто это. Эфраим сжал мою руку, дав понять, чтобы я держала свои мысли при себе. В голове у меня зашумело от возможных последствий увиденного. — Боюсь, я не знаю. Возможно, мои тети или мама смогут помочь в этом. Мы их спросим. Голоса за спиной на гравийной дорожке заставили нас всех обернуться. К нам приближалась небольшая группа журналистов, сверкая бейджами. — Миссис Дарлинг, — указал на меня один из них, затем жестом пригласил подойти ближе. — У меня к вам несколько вопросов. Другой обратился за комментарием. Еще один сделал снимок на телефон, вспышка которого назойливо сверкала, несмотря на утренний солнечный свет. — Отлично, — нахмурился Эфраим. — Это именно то, что нам нужно. — Вы все свободны, — сказал офицер Эванс. — Мне нужен кто-то из семьи, чтобы проследить за ситуацией. Мы будем держать вас в курсе развития событий. — Спасибо, — сказала я, когда Эфраим взял меня за руку и повел нас мимо все еще болтающих журналистов. Мы молчали, когда сели в машину и поехали по гравийной дороге к воротам кладбища. Мы молчали, когда подъехали к острову, и когда Эфраим припарковался перед Дарлинг-Хаусом, даже когда мы вошли в холл. Мы не разговаривали до тех пор, пока оба не поднялись по лестнице и не вошли в спальню Уильяма Дарлинга, нашу спальню, и не закрыли за собой дверь. — Я забираю тебя в Нью-Йорк. Сейчас же. — Голос Эфраима был стальным. — Ни в коем случае. — Уитни, мы уезжаем. Пока не поймают того, кто стоит за всем этим. Я опустилась на край кровати. — Эфраим, нет. Я не могу уехать. Не могу. Торжество через три дня. И если ты думаешь, что я сяду с тобой в самолет… — Черт возьми, Уитни, я не боюсь дурацкого проклятия! — глаза Эфраима вспыхнули гневом. — Я сделаю все, что угодно. Я полечу куда угодно, лишь бы ты была в безопасности. Кто бы это ни был, он сумел обойти все наши меры предосторожности. — Эфраим. — Достаточно. Торжество может подождать. — О, правда? Эфраим, это значит, что те, кто это делает, выиграют. — Пусть выиграют. Пусть они победят, перед тем как попасть в тюрьму. А мы тем временем будем в Нью-Йорке. — И почему ты думаешь, что кто бы это ни был, он не последует за нами туда? — То, что ему нужно, не может быть найдено в Нью-Йорке. Я вздохнула. Он был прав. — Три дня. Дай мне три дня. Мы проведем гала-вечер, и потом уедем. Он скрестил руки. — У тебя весь остров под охраной. С тех пор как Адель упала, ничего странного не происходило. Он вскинул бровь, и я поняла, что он думает о моей встрече в комнате у подножия лестницы в зимнем саду. — С тех пор как Адель упала, здесь не происходило ничего, связанного с призраками, — поправила я сама себя. — Давай устроим торжество, а потом, обещаю, я поеду с тобой в Нью-Йорк. Он поднял подбородок. — А мы будем обсуждать, как ко всему этому относится скелет, брошенный на вскрытой могиле Пенелопы? Я прищурилась. — Очевидно, кто-то искал бриллиант. Предположим, что они его не нашли, поскольку призрак Горация, похоже, все еще одержим тем, что он пропал. — Нет, — покачал головой Эфраим. — Я имею в виду, как Гораций туда попал? Как ты думаешь, почему Гораций Леру лежит на участке захоронения Дарлингов с пулевым отверстием в черепе? Я посмотрела вниз на свои ноги. Ужас, который я сдерживала с тех пор, как мы покинули кладбище, быстро поднимался на поверхность. Я уже знала, что скажет Эфраим. Часы тикали дважды. Три раза. Четыре. — Кто-то из твоей семьи убил его, Уитни. И этот кто-то забрал его египетский бриллиант. — Я знаю это, — сказала я, подумав о последствиях. Об Уильяме и Джулии. Обо всех Дарлингах. Обо мне. Я встретила взгляд Эфраима. — Должно быть, у них была веская причина. Я вздохнула, вспомнив найденное письмо. Письмо с извинениями от Уильяма к Джулии. О том, что они потеряли, и о том, что он все возместит. — Письмо Уильяма, — прошептала я. Эфраим кивнул. — Я думал об этом. Сейчас важно то, что, очевидно, мы не единственные, кто знает об этом. И это увеличивает опасность в геометрической прогрессии. — Эфраим, мы не можем отменить торжество. Если об этом каким-то образом станет известно, отмена мероприятия только усугубит ситуацию. Мы должны продолжать, как будто ничего не случилось. Он долго смотрел на меня, в его глазах вспыхнул гнев. — Ладно. Мы останемся на гала-вечер, а потом уедем отсюда к черту. Я бросила на него взгляд. — Не будь такой задницей. Он нахмурился, мышцы на его челюсти ритмично сокращались. — Ты моя жена, Уитни. Моя ответственность. Как и этот дом, и эта проклятая стеклянная студия с волшебной сказочной пылью, и все остальное. Я должен тебя защищать. Так что да, если тебе угрожают, это моя работа — быть ослом. Это моя работа — быть чертовым дикарем. Он повернулся и умчался, хлопнув дверью за собой.