Часть 14 из 17 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Когда «сто сорок седьмой» работал в шахте, взорвался рудничный газ.
Канареек или газоуказателей, кои бы известили бы шахтеров об опасности в шахте не было.
В самом деле — зачем? Големы не дышат, случись обвал — откопаются сами.
Но в этот раз взрыв был таким сильным, что одному голему куском кремния пробило голову. Сначала казалось, что ничего страшного не произошло: работать голем мог. Дыру замазали глиной, обожгли ее на огне.
Но случилось странное: кремний прижился. Разум голема стал меняться, начал больше думать. Однажды, задумавшись, перегородил штрек — работы остановились без малого на час. Хозяин даже думал взять молот побольше и разбить существу голову — так, все больше на всякий случай. Дескать, сейчас он просто остановился, а завтра придушит кого-то.
Но не то разум, не то расчетливость взяли верх. На шахту прибыли новая, четырехрукая модель големов, слепленные по последней моде. Старых големов списали да продали.
Голем сменил множество владельцев. Занимался разной работой, все больше очень тяжелой.
Сто сорок седьмой глядел на мир: понимал, насколько тот прекрасен… И насколько он, голем, устал.
Хотелось работы человеческой. Отдыха…
Наконец, последний хозяин разорился, и методично стал пропивать оставшееся имущество.
Вероятно, дело бы дошло и до голема, но горячка срубила владельца раньше.
Голем остался будто бы сиротой, свободным, но совсем без денег.
* * *
Потом Гар собрался нанять себе меблированную комнатушку. Денег в кошельке матушки Холодрыги было еще предостаточно, хватило бы снять апартаменты поуютнее, подороже. Но так денег должно было хватить на дольше.
— Какую комнату вам?.. — спросил хозяин заведения.
— Да в общем неважно… — ответил Гар и тут же поправился. — Где-то на первом этаже. Моему другу будет тяжело подниматься по лестнице.
— Вам очень повезло. Один из наших постояльцев как раз вчера попытался перерезать себе вены и теперь съехал в здешнюю больницу…
Располагаясь в комнате, Гар посмотрел в зеркало. Там отражалось его лицо.
— Последнее время встречаю часто тех, кому не удалось совершить суицид. Странно это.
— Это еще что. — ответил голем. — Мне как-то встретился тот, кому суицид удался.
— Где?
— Во сне… Я вижу сны.
— Мда?.. Довольно необычно, как для глиняного… И что в этих снах?
Гар спросил скорее из вежливости: ведь положено же интересоваться снами.
Но ответ поверг его в шок…
— Он говорил, что очень сожалеет о случившемся. Просил связаться с родными. Я помню адрес. Надо бы им написать?
* * *
Сон был записан на бумагу и отправлен по приснившемуся адресу. Самоубийца просил прощения, сообщал некие подробности о своем уходе из жизни, кои были известны и понятны только ему да некоторым родственникам. И просил, если, конечно на него не шибко все злы, поставить свечку в Храме Неугасимой Надежды.
Через неделю пришло письмо, где неизвестных людей благодарили за весточку, откуда не возвращаются. Говорили, что сделали, как и просил покойный и просили принять их скромный подарок — чек, который можно обналичить в любом банке.
Деньги разделили снова пополам.
Впрочем, на то время голем уже был богаче Гара.
Уходящему По Воде удалось устроится на местную биржу и он довольно быстро добился там успеха. Он и правда просчитывал все комбинации быстрее, точнее.
На полученную прибыль голем купил себе канарейку. Та весело пела, клевала зернышки с глиняной ладони.
— А у тебя было домашние животные? — спрашивал голем.
— Тараканы соседские иногда заходили. Бил нещадно.
Еще Тот, Кто Уходит По Воде заказал для себя костюмы, шляпы и даже попытался пошить сапоги. Те, не выдержав веса хозяина, разлезлись по дороге из мастерской.
Еще голем развел на подоконниках цветы. Прилежно за ними ухаживал, к глиняным горшкам относился словно к своим меньшим братьям.
Тем временем Гар читал книги. За тридевять земель выписал несколько матовых зеркал. Нашел на Гномьем рынке никому не нужную в этом королевстве пишущую машинку.
На огромных листах бумаги Гар чертил схемы. На розу ветров накладывал карту созвездий…
Наконец осколки мозаики будто бы сложились в одну картину. Не хватало только одного кусочка.
И когда голем как-то вернулся домой, Гар спросил у него:
— Ты разрешишь мне пользоваться твоей головой? Разумеется, во время сна.
Голем кивнул: ничего для друзей ничего не жалко.
* * *
Уходящий По Воде отдыхал на кровати сваренной из железных прутьев.
Рядышком Гар соорудил свою установку.
Из глиняного тела торчало несколько проводов — не то големов изначально сразу лепили на проволочный каркас, не то заармировали какую-то рану позже.
Как бы то ни было, в чашах вспыхнуло благовоние, матовое зеркало ожило.
Пальцы коснулись клавиш.
Но еще раньше на зеркале появилось сообщение:
«Добрый вечер. А мы вас ждали.»
* * *
Деньги никак не желали заканчиваться.
Гар думал: когда опустеет его кошелек, когда нечего будет уже терять, он соберет свои вещи и пойдет на дракона.
Но мир нуждался в хороших посредниках между миром мертвых и пока еще живых. Вот ныне покойный дед передавал поклон своему любезному внуку. Вот муж, безвременно почивший, прожил с верной женой почти полвека, но так и не сказал ей главное.
Потом общество господ, почивших так давно, что и родственников мало-мальски близких нет, желает посмотреть на мир, или хотя бы на город. И Гар, наняв ломовую телегу, грузит на нее свой аппарат и голема, а затем катает все это по улицам, дабы досточтимые покойники рассмотрели глазами Уходящего По Воде моды современные, течения в архитектуре и моде.
Обращались к Гару и не совсем мертвые: всякие духи и призраки.
Призрак — сие тонкая материя.
Не всякая крепость, принимающая путешественников, не всякий замок может похвастаться наличием призрака. Тем паче призраком благородным.
Кто-то спросит: а какая, собственно, разница? Но так скажет только тот, кто совершенно ничего не смыслит в призраках. Ибо одно дело — призрак плотника, который по пьяной лавочке свалился с лесов и потому сотню лет как нетрезв. Скажите, кому интересна история вечно пьяного простолюдина-плотника? Путешественники хотят слушать истории про прекрасных дев, заточенных в башне, про обманутых наследников, про коварство галактических масштабов, про любовь если не вечную, то долгую, пережившую царства…