— Да не так давно. Чтобы не соврать… — и Митрофанов задумался, но быстро нашелся: — А мне откуда это знать? Я что, следил за ними? — А с Алексеем? — Тоже не скажу. Может, в наркологии. — Что, Герман тоже там лечился? — Нет, просто захаживал. Нас с Ольгой навещал. — Часто? — Раза два, может. За все время. — С Ястребковым-то они когда заходили? — Может, за неделю до нашей выписки. — А Надежда Васильевна в это время пришла мужа навестить? — Ну конечно. Она Лешу частенько навещала. Может, и в тот день тоже. — И с Германом они тогда случайно встретились. — Вот уж не помню! — Коньячок еще Надежда Васильевна с собой принесла… — Может, и приносила, да мне не показывала. Я тогда соблюдал режим, Ольга не даст соврать. — Что же они, втроем весь коньяк выпили: Надежда Васильевна, Щеглов и Ястребков? — Не знаю, не знаю! — замотал Митрофанов головой и даже зажмурился. — Не видел я, как они пили! — Просто сидели на скамеечке и разговаривали? — Ну да, сидели и разговаривали. — Надежда Васильевна и Герман? Или с ними еще Ястребков сидел? — Ну да, сидел с ними! — А вы сами-то когда познакомились с Германом? — Я-то? — Вы, Митрофанов, вы, — устало проговорил Брянцев, чувствуя после внезапного спада напряжения ватную слабость во всем теле. — Ой, давно уж! — А именно? — Он тогда в милиции служил. — Там и познакомились? При каких обстоятельствах? Митрофанов смущенно отвернул лицо. — Известно, при каких: доставили меня туда. А все баба моя, будь она неладна!.. — Жена? — Кто ж еще. Да мы и не жили с ней в ту пору. Решили разводиться, и отношения потому были сложные. Черт меня попутал!.. — Поди, подрались? — Зачем! Я отродясь с ней не дрался. Она это… Заперлась в квартире, а я выпивши был, спать хотел. Ну, и стекла побил… — Разбудили соседей, а они вызвали милицию? — Кабы соседи! — с чувством проговорил Митрофанов — Теща! — В чем выразилось ваше знакомство со Щегловым? — Ну, в чем… Я, значит, в КВСе[2] находился, а он наблюдал. — Обращались к нему с просьбами? — Покурить просил. А так — нет. — Он угощал вас? — Зачем? Оставлял бычка, и на том спасибо. — После этого встречались? — Долго не виделись. Пока он из заключения не вернулся. — Он сам вас разыскал? — Нет, случайно встретились. — Число не вспомните? — В июле. Числа двадцатого. — Кто кого первый узнал? — Он меня. — А после этого вы в наркологию легли, и он вас там стал навещать? — Так точно! — А после того, как вы с Ольгой выписались, он часто бывал у вас дома? — Ни разу! — И опять врете: был он у вас вместе с пьяным Алексеем. Еще Надежда Васильевна приходила, чтобы забрать мужа домой. — А… Одиннадцатого числа, что ли? Ну так Лешка у нас спать улегся. А Надя пришла и стала ругаться. Митрофанов примолк, посчитав, видимо, что дал исчерпывающие ответы. Но Брянцев думал иначе. — И что дальше? — спросил он. — Что дальше? — Митрофанов развел руками. — Увела его домой и дело с концом. — Кто-нибудь помог ей? — Ну, а как? Гера… — и Митрофанов запоздало хлопнул себя по губам. Вот зараза! Болтаю, сам не знаю, что! Я ж пьяный тогда был, будто сквозь сон слышал, как Надя на Ольгу ругалась. Потом дверь хлопнула, гляжу: никого нет! Ни Нади с Лешкой, ни Геры. А вместе они ушли или как — лучше спросите Ольгу. Хотя она тоже… Брянцев смотрел на него с насмешливым прищуром. Митрофанов перекрестился: — Ей-богу! — Не боитесь, что Бог накажет? — спросил Брянцев. — За что? — простодушно поинтересовался Митрофанов. — А за вранье! Митрофанов конфузливо осклабился: — Это верно: вру! С детства такой. Отец-покойничек, бывало, лупцевал за это, а не помогло. Правда, и сам он враньем грешил. Потому, думаю, все от генов. С гнильцой они, видать, у меня… — Ну хорошо, — остановил его Брянцев. — Если вы считаете, что виноваты гены, я в протоколе все же напишу, как оно было на самом деле: «Пьяного Алексея Полунина увели из моей квартиры его жена Надежда вместе со Щегловым». Митрофанов обреченно развел руками: