— Что же получается, Надежда Васильевна? — мягко стал выговаривать ей Брянцев. — Петренко вас оговорила, Митрофанов и Квасова оговорили, Ястребков… — Я разве сказала, что Ястребков меня оговорил? — возразила тусклым голосом Полунина. — Так ведь он утверждает, что вы его и Щеглова угощали возле наркологии коньяком! У вас, что, с Ястребковым тоже отношения испортились? — Нет, с ним у меня отношения нормальные, — ответила Полунина. — Только я не знаю, для чего ему понадобилось повторять со слов Митрофанова и его сожительницы всякий вздор про меня и Германа… — Надежда Васильевна, послушайте меня внимательно, обратился к ней Брянцев тоном доброжелательного увещевания. — Совершено убийство близкого вам человека, вашего мужа. А вы отказываетесь помочь следствию в розыске преступника. Напрасно думаете, что мы без всяких на то оснований заинтересовались вашими отношениями с Германом Щегловым. Проработка версий — занятие столь же неблагодарное, сколь и необходимое. Если вы убеждены, что Щеглов не имеет отношения к убийству вашего мужа, то помогите нам поскорее снять с него все подозрения… — Вы его подозреваете в убийстве моего мужа?! — горестно воскликнула Полунина. — Мы вынуждены подозревать всех, кто общался с пострадавшим в последние часы перед его смертью, — пояснил Брянцев. — Между прочим, Надежда Васильевна, следствию уже многое известно о личности убийцы. Известно, например, что он был одним из тех людей, которых Алексей очень хорошо знал. Кстати, ваш муж вам рассказывал, как в ночь на десятое августа на него напали какие-то парни и пытались его душить? — Я ничего не знаю об этом, — заплетающимся языком пролепетала Полунина. — Серьезно? — удивился Брянцев. — А ваша мать говорит, что как раз вы ей об этом и рассказывали! — Мама?.. Не верю своим ушам! — А вы видели, как после этой встречи с парнями Алексей вернулся домой? И когда вернулся — ночью или утром? — Я крепко спала и, видимо, не услышала, как он вошел в квартиру, — ответила Полунина. — Он открыл дверь своим ключом. А утром я проспала и торопилась на работу, поэтому не заглянула к нему в комнату. — Но ведь его с вечера не было. Значит, вы нисколько за него не волновались? Ведь приоткрыть дверь и посмотреть, вернулся домой муж или нет — дело нескольких секунд… Полунина с преувеличенным вниманием разглядывала платочек и, увлеченная этим занятием, словно бы не слышала того, что говорил ей следователь. — Что же у нас с вами получается в итоге? — снова заговорил Брянцев после минутной паузы. — Возникают вопросы, которых могло и не быть. Самый первый: что вынуждает вас говорить неправду? Или кто вынуждает? Следующий вопрос: а не потому ли вы скрываете правду, что за вашими отношениями с Германом Щегловым кроется тайна, так или иначе связанная со смертью вашего мужа? — Вы говорите ужасные вещи! — дрогнувшим голосом заявила Полунина и, поднеся к глазам платок, уже сквозь слезы продолжила: — Я ничего от вас не скрываю!.. Мне нечего скрывать, а что на нас с Германом наговаривают… — И ваша мать на вас тоже наговаривает? — спросил Брянцев. — Моя мама — старая женщина, она могла что-то перепутать и забыть… — Нет, Надежда Васильевна, ваша мама ничего не перепутала и не забыла! А вы хорошенько подумайте над тем, что я вам сказал, и в следующий раз… — Значит, вы никогда не оставите меня в покое? — всхлипывая, спросила Полунина. — Все будет зависеть от вас, — ответил Брянцев, пожимая плечами. — Сколько можно терзать человека? — продолжая всхлипывать, воскликнула Полунина. — Не просто человека, а женщину, которая потеряла мужа и которая должна быть, кажется, заинтересована в розыске убийцы! Ну да Бог вас простит!.. «Не там копаете!» А в это время в соседнем кабинете Горелов допрашивал Щеглова. Брянцев тихонько подсел к столу и, прислушиваясь к разговору, пробежал глазами исписанные округлым разборчивым почерком листы протокола. «Вопрос: — С какой целью, находясь 3 сентября в квартире Полуниной, вы представились сотруднику милиции телевизионным мастером? Ответ: — К тому времени наши отношения с Полуниной еще не были окончательно прояснены, и я не хотел ставить ее в неловкое положение…». И еще на одном месте Брянцев задержал взгляд: «Вопрос: — Днем 2 августа между вами и Н.В.Полуниной произошел возле наркологического отделения, за распитием коньяка, разговор о совместной поездке на юг. Вы подтверждаете этот факт? Ответ: — Нет, не подтверждаю! Не было ни коньяка, ни разговора о поездке на юг!». Откинув голову назад и слегка прищурясь, Щеглов поглядывал на оперативника независимо и как бы снисходя из великодушия. «Ну, поспрашивай, поспрашивай!» — говорил его взгляд. И Горелов, скрепя сердце, продолжал допрос: — Где вы взяли деньги на поездку? — У меня оставались еще заработанные в зоне. И родители дали. — Сколько вам дали родители? — Два лимона. — Сейчас на что живете? — Родители помогают. — Фактически вы переселись к Полуниной. Неужели и там живете на родительские гроши? Щеглов снисходительно и нагло улыбался. — На работу когда-нибудь намерены устраиваться? — Пока не подвертывается ничего подходящего. Брянцев склонился к Горелову: — Володя, можешь пойти покурить. Тот, ни слова не говоря, уступил ему свое место. Брянцев с минуту хмуро глядел в стол перед собой, аккуратно вырисовывая на листке кружочки, квадратики и ромбики. — М-да… — произнес он, выходя из раздумья, и жестко, иронично поглядел на Щеглова: — Герман, как вы сами-то считаете: вы — умный человек? — Не буду спорить, — Щеглов все еще улыбался, но мускулы его лица уже приходили в напряжение и на глазах гасили улыбку. — А ведете себя глупо! — Что-то не могу врубиться… — Вас с Полуниной видели у наркологии по крайней мере два десятка человек, так что свидетелей хватает. И коньяк был, и разговор о Черном море. Вы сами себе вредите, отрицая очевидные факты столь упорно и неуклюже! Вы так старательно скрываете свои давние отношения с Полуниной, что невольно возникает подозрение… — Ну, и кто же я для вас в данный момент? — спросил Щеглов. — Подозреваемый или свидетель? — Пока еще свидетель, — ответил Брянцев, тоном голоса давая понять, что, скорее, уже не свидетель, и все идет к тому, что в скором времени Щеглов окажется в числе официально подозреваемых, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Видимо, тот правильно понял следователя, потому что сразу бросился в атаку: — Тоже, между прочим, топорная работа! Я, что, не вижу, куда вы гнете? Ну как же: если Щеглов был сожителем Полуниной еще при жизни ее мужа, то вот и готовая версия! Ясно, что Полунин мешал Щеглову и тот его… — последовал характерный звук, завершивший фразу. — В самом деле? — слегка удивился Брянцев. — Копайте, копайте! — Щеглов с досадой махнул рукой. — Только найдете ли того, кого ищете? — Полагаете, что не найдем? — Посмотрим, сказал слепой! — Можно подумать, что вы знаете, кто убил Алексея, — подначил его Брянцев. — Ну скажите, если знаете! — Да я, если б и знал… Нет уж, сами ищите! — с вызовом бросил Щеглов. — Одно знаю точно и скажу еще раз: не там копаете! — Ну, тогда что ж… — Брянцев пожал плечами. — Пока у меня вопросов больше нет. Горелов занял свое место за столом. Щеглов внимательно прочитал протокол и расписался, где положено. — Я могу идти? — Можете, можете, — усмешливо, врастяжку ответил Брянцев, глядя на Щеглова поверх очков. Щеглов попрощался и двинулся к двери, но на полпути обернулся и заговорил просительным тоном: — Вы хоть бы Надю оставили в покое! Ей и без того несладко. Плачет по ночам. С работы надумала уходить. По вашей милости чего только не говорят про нее в ресторане. Если женщину чуть не каждый день таскают на допросы… — Можно было и одним допросом обойтись, но вы же не хотите говорить правду! Ни вы, ни она, — еще раз попытался втолковать ему Брянцев. — Приходится ее, правду, вытягивать из вас обоих по крупицам, а это ведь долгая история! Ну, дело хозяйское!