Морщась и постанывая, тот принял сидячую позу, помотал как после глубокого похмелья головой и медленно, в несколько приемов, встал на ноги. — Как фамилия? — хрипло спросил Игорь. — А чё я? — захныкал Белоголовый. — Упал. Зашибся. Игорь откашлялся и высморкался. — Фамилия?! — гаркнул он и снова закашлялся до слез. — Ну, Попов… А чё я сделал? Ну, побежал, споткнулся… — Лет-то сколько? — Кому, мне? — Пушкину! — Семнадцать недавно исполнилось… — Ну, пошли в отделение. Потолкуем. — О чем толковать-то, о чем толковать? — залопотал скороговоркой парень. — Чё я сделал, скажи! — Где живешь? — Там, — парень кивком указал направление. — Мать с отцом дома? — В отпуске. — Один, что ли, живешь? — Один пока. — Ну что ж, можно и у тебя дома потолковать, — сказал Игорь и распорядился: — Веди! … Прежде чем переходить через освещенную улицу, он освободил одну руку парня от браслета, и дальше пошли бок о бок, словно закадычные дружки: короткая цепочка, за которую Игорь вел парня, зажав в кулаке второй браслет, вряд ли могла кому-нибудь броситься в глаза. Впрочем, на улицах по-прежнему не было ни души. — Давно грабежами занимаетесь? — спросил Игорь. — Какими грабежами, ты чё! — запротестовал парень. — Приснилось, да? — Это тебе, видать, пьяный мужик только что приснился, — усмехнулся Игорь. — Слушай, кончай целку из себя строить, сам знаешь, чем со своими дружками занимался по ночам. — Гуляли, чем еще? — Да штё ты говоришь! В просторной родительской квартире у Белоголового была своя комната, побольше той, в которой жил Игорь. Из мебели, кроме дивана, здесь были письменный стол, книжный шкаф с собраниями сочинений классиков, тумбочка с телевизором и видеомагнитофоном, два мягких стула с вытертыми сиденьями и табуретка, на которой стояла магнитола «Шарп». На одной стене комнаты висел большой календарь за прошлый год с портретом Шварценеггера, на другой — календарь поменьше, за этот год, с которого хмуровато поглядывала «мисс Азия» в маленькой, украшенной жемчугом короне. Левый глаз «мисс Азии» слегка косил вовнутрь, а расширенные зрачки наводили на мысль о ее пристрастии к наркотикам. На столе были разбросаны кассеты. Обычный набор: боевики, рок-музыка, эротика. — Где учишься? — спросил Игорь. — Девятый класс кончил, — ответил Белоголовый. — Покажи тетради. Белоголовый достал из ящика стола несколько мятых и грязных ученических тетрадок по разным предметам. Некоторые были без обложек. Игоря интересовали обложки с фамилией владельца: Евгений Ушаков — так, оказывается, звали Белоголового. — Слушай внимательно, что я скажу, — хмуря брови, негромко обратился к нему Игорь, сняв с его руки второй браслет и сунув наручники себе в карман. — Нам в милиции известны пять фактов разбойств твоей группы. Есть свидетели. Есть потерпевшие. И я не случайно оказался сегодня возле универсама: операция была спланирована заранее, — Игорь перевел дух. — Одним словом, все вы у нас под колпаком. Возбуждено уголовное дело. Дальнейшее будет зависеть от вас самих: либо тюрьма, либо… При этих словах Ушаков встрепенулся, раскрыл рот, но Игорь не дал ему говорить: — Ты слушай, слушай! Я говорю: от вас самих все будет зависеть. Если добровольно явитесь в милицию, чистосердечно во всем признаетесь — отпустим вас по домам. До суда, конечно, под расписку. А как начнете лажу пороть — рассадим по разным камерам в интересах следствия, и тут уж другой пойдет разговор… Ты меня понял? Ушаков тяжело дышал полураскрытым ртом, в горле у него что-то булькало, а глаза затравленно бегали по разбросанным на столе кассетам, словно искали в них спасение. — Ты меня понял, Женя? Лицо Ушакова горестно сморщилось. Он едва заметно кивнул. — Значит так, — Игорь поглядел на часы. — Все случаи ваших разбойств, как я сказал, разбирать пока не будем. Но по одному эпизоду уточнения требуются безотлагательно. Потерпевший находится в реанимации, в очень тяжелом состоянии, и врачам, чтобы его спасти, надо знать, что такое вы с ним сделали. Ты хорошо помнишь, что было в ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа? Ушаков вздохнул-всхлипнул и сглотнул комок. Поморгал. — Я по числам плохо ориентируюсь… — Столько народу побили, что уже не помнишь, кого и когда? Во дворе школы. — Во дворе школы? — Ушаков уперся кулаком в лоб и стал вспоминать: — Что-то было такое… Кого-то, кажется… Может, и… — «Кажется», «может» — так, старик, у нас с тобой дело не пойдет! — сердито оборвал его Игорь. — Отвечай быстро и четко: было такое? Ушаков со всхлипом втянул воздух в легкие. — Ну было. — Глянь сюда! — Игорь показал ему паспортное фото Полунина. — Узнаешь? Ушаков опасливо покосился на фотокарточку, затем подался вперед и всмотрелся в лицо замершего перед аппаратом человека с длинными, до плеч, густыми волнистыми волосами. — Может, и наш, — признался Ушаков без особой, впрочем, уверенности. — «Может» или точно ваш? — потребовал Игорь полной определенности. — Ну, был такой… — подумав, ответил с глубоким вздохом Ушаков. — Ладно, мы вот что сделаем, — сказал Игорь. — Школа недалеко, давай-ка сходим туда. На месте ты скорее вспомнишь, что и как было. — Ну, и как вы оказались во дворе школы? — спросил он, когда с Уральских рабочих свернули на улицу Индустрии. — Вон там арка, — показал Ушаков пальцем. Прошли через арку, затем пересекли двор жилого дома. Неширокая тропинка вывела их к спортивной площадке, за которой виднелось длинное одноэтажное здание школьных мастерских с высоким крыльцом. У торцовой стены мастерских Ушаков нерешительно остановился. Справа, на некотором отдалении, высилась темная молчаливая махина школы, впереди едва просматривалась какая-то хозяйственная постройка, угадывался забор, подле которого вырисовывался силуэт частного гаража, а перед ним — та самая яблоня. Еще совсем недавно ярко светившая луна спряталась за грозовыми тучами, которые набежали внезапно и уже закрыли все небо. Где-то на западе посверкивали молнии. Взгляд Ушакова зацепился за силуэт ближней яблони. — Уже горячо, — поощрительно кивнул Игорь. — Нет, — засомневался Ушаков и прошел вперед. Оглядел асфальтовую полосу между боковой стеной мастерских и линией яблонь. — Тут вот он стоял, на асфальте. И… Ну, как будто не знал, куда ему надо. — А вы подскочили к нему и стали избивать? Ушаков помотал головой. — Не сразу. Сперва Никола к нему подошел, Северцев. И… Ну, сперва он попросил закурить, а потом уж ударил. — А дядька, что, не дал ему закурить? — Нет. Вообще-то я не слыхал, что он сказал. Я далеко стоял. — Начинал кто, Северцев или ты? — Никола! — сказал Ушаков. — Он всю дорогу лез вперед! — Не скажи! На меня, например, первым кинулся кто-то другой. Ушаков смущенно засопел. Немного подумав, объяснил: