— Значит, друг на друге сперва? — Ну да! — А на прохожих как перешли? — Потом. Ну, как это? Горелов понятливо покивал: — Само собой вышло? — Ну да… Из объяснения Евгения Ушакова: «Самый первый раз это было в конце июля, числа не помню. Мы сидели и слушали музыку. Около часу ночи у нас кончились сигареты. Северцев предложил пойти „бомбить колдырей“. Мы так называли пьяных. На углу улиц Уральских рабочих и Стахановцев увидели одного такого. Подошли, попросили закурить. Он дал нам по сигарете и пошел к универсаму, а мы — за ним. Услышав шаги, мужчина остановился и повернулся к нам лицом. Северцев с разбега ударил его ногой в живот. Мужчина упал, но тут же поднялся и прижался спиной к стене дома. Северцев нанес ему серию ударов в лицо. Кулаками. Мужчина закричал: „Ребята, за что?“. И какая-то женщина закричала на нас из форточки. Северцев успел еще только раз ударить мужчину, как в окно первого этажа кто-то громко застучал. Мы отбежали за угол и решили больше не трогать этого мужчину, потому что Северцев успел забрать у него полпачки сигарет. В другой раз мы вчетвером гуляли по улице Уральских рабочих и недалеко от улицы Стахановцев увидели идущего навстречу „колдыря“. Он сильно раскачивался. Северцев толкнул меня в бок: „Твоя очередь, начинай!“. Я не хотел начинать, и тогда он сам, разбежавшись, ударил мужчину ногой в грудь. Мужчина упал на колени, а Паклин и Худобин стали пинать его. Мужчина закрывал лицо руками. Я сказал ребятам: „Подождите, может, он сам упадет, и тогда мы его обыщем“. Но мужчина стал подыматься, и Северцев несколько раз пнул его, но безрезультатно. Тогда Паклин сильно ударил его ногой снизу в челюсть, и уже тогда мужчина упал. Северцев вытащил у него из карманов деньги, неполную пачку сигарет и еще спички. Еще я помню случай на улице Ломоносова. Тот мужчина был выше меня на целую голову, и я не хотел на него идти. Тогда Северцев разбежался и ударил его ногой в спину, но потерял равновесие и упал. Мужчина развернулся и попятился от нас. Раздосадованный падением Северцев, вскочив на ноги, ударил его головой в живот. Мужчина крикнул: „Мама!“ и согнулся, обхватив руками живот. Я сделал ему подсечку, и он упал. А Северцев набросил ему на шею жгут из бинта. Пока он придушал мужчину, Паклин и Худобин сняли с него „саламандры“. Убегая, мы видели, что мужчина поднялся на четвереньки. На другой день мы напали на какого-то пьяного мужчину на улице Уральских рабочих. Северцева с нами не было, а подробностей я не помню, кроме того, что когда мы с Рудиком отбежали, Паклин стал приводить мужчину в чувство водой из лужи. После этого мы стали дразнить Паклина „медсестрой“. Больше мы ни на кого не нападали». Горелов вдумчиво перечитал объяснение, написанное корявым детским почерком и щедро сдобренное орфографическими ошибками. — Все правильно, только ты, кажется, позабыл упомянуть еще один эпизодик, — заключил он как бы между прочим, словно бы речь шла и в самом деле о каком-то пустячке. — Какой эпизодик? — спросил Ушаков, напряженно моргая. — Ну, поднапряги память! Ушаков потряс головой, словно отказываясь понимать, что от него требовал опер. — В ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа, — немного выждав, подсказал Горелов. Ушаков задумчиво поводил кончиком языка по верхней губе, продолжая усиленно моргать. А проморгавшись, признался: — Я в числах плохо ориентируюсь. Горелов смотрел на него в упор. — Школьный двор, — подкинул он парню еще одну подсказку. Наконец Ушаков вспомнил: — А, это, — и поморщился. — Врубился? — участливо спросил Горелов. — Тогда валяй рассказывай по порядку. Давно не было у него такого хорошего настроения. Словно выиграл в лотерею или, еще лучше, получил прибавку к зарплате. — Ну, мы вчетвером… — едва слышно заговорил Ушаков, крепко ухватив одной рукой другую. — Ну, увидели возле мастерских какого-то мужика… Говорил он с большими паузами, а Горелов терпеливо слушал, не перебивая, вплоть до момента, когда Полунин упал на колени. — У тебя получается, что избивал один Северцев. — Так получается? — удивленно и растерянно переспросил Ушаков. — Ну, как? Нет… Ну, Паклин тоже. Пнул один раз. И Рудик, кажется. — А сам-то ты что, в сторонке стоял? — Ну, я вообще… Редко, когда… Может, раза два за все время. — Я про Полунина спрашиваю: к нему-то ты прикоснулся? — Ну, как?.. Один раз, рукой по плечу. — Погладил, так? Ну ладно, теперь скажи мне вот что: кто у вас там верховодил? — Северцев, кто… Всю дорогу подбивал нас. — И удавку на шею Полунина он накинул? — Он, кто же еще! Поднявшись после обеда к себе на третий этаж, Горелов увидел в конце коридора, у окна, коренастого низенького паренька в желтой футболке с рисунком на спине, похожим на большую круглую печать. — Паклин? Паренек обернулся, и Горелов кивком пригласил его в кабинет. Низкорослый и широкоплечий, в великоватых штанах, с маленькими хитрыми глазками на курносом лице, он не уводил, как Ушаков, глаза в сторону, а смотрел на опера с завидным бесстрашием. Он тоже назвал Северцева инициатором ночных вылазок, который всегда первым нападал на «колдырей» и большей частью сам обшаривал их карманы, забирая себе все ценные вещи и деньги якобы на хранение. — Много насобирали? — поинтересовался Горелов. Паклин нахмурился: — Чего с «колдырей» насобираешь! Эпизод с Полуниным в передаче Паклина мало расходился с показаниями Ушакова, однако расхождения все же были. Согласно версии Ушакова, они прошли на школьный двор через арку со стороны улицы Индустрии и уже возле мастерских увидели «колдыря». Паклин же показал, что они встретили Полунина возле парикмахерской, на углу улиц Орджоникидзе и Калинина, сказали ему, что у них припрятан возле голубятни «пузырек», и таким образом заманили его на школьный двор. И еще одно расхождение: по Ушакову выходило, что «ковбои» оставили Полунина возле яблони у мастерских, а Паклин утверждал, что он и Худобин вдвоем вытащили полузадушенного Полунина со двора на улицу, «чтобы там его кто-нибудь увидел». — Он, что, так уж плох был? — спросил Горелов. — Нет, сперва хрипел, а потом лучше стал дышать, — ответил Паклин. Из других рассказанных Ушаковым эпизодов Паклин вспомнил только два. Зато добавил три неизвестных. Отоспавшись, Игорь не утерпел-таки и ближе к вечеру заглянул в райотдел. Горелов разговаривал по телефону. Увидев входящего в кабинет Игоря, обрадованно помахал ему, а чуть погодя, зажав микрофон трубки ладонью, сказал: — Вот хорошо, что пришел! — Какое-нибудь чепе? — спросил Игорь, когда Горелов положил трубку. — Не отгадал! — Тогда — что? — «Ковбои». «Фу ты…». Напряжение спало. Игорь без сил опустился на стул. А Горелов сверлил его веселыми колючими глазками и, благодушно посмеиваясь, делился новостями: — Пока вы с этим… Уиллером собирались их ловить, Белоголовый с Коротышкой расписались у меня вот тут, — и подвинул лежавший перед ним «скоросшиватель» в сторону Игоря. — Взгляни-ка! Игорь с ленцой протянул руку: — Чего там такое? — однако, пока он читал, лихорадочный блеск в глазах и дрожащие пальцы выдавали его волнение. — Ну, что скажешь? — спросил Горелов, когда Игорь положил «скоросшиватель» на стол. — Все правильно. — Может, ты предвидел такой оборот?