– Что вы крикунья, – ответствовала я. Она хмыкнула, и мы вернулись к нашему обеду. Когда мы поели, леди Хардкасл удалилась в свой кабинет, а я начала помогать мисс Джонс готовить угощение к чаю. После обеда у нее и Эдны было свободное время, но она настояла на том, чтобы остаться, и я была рада ее помощи. Когда угощение было готово и не осталось ничего, что требовало бы моего внимания, я пошла в гостиную и села читать книгу. Должно быть, я задремала, поскольку следующее, что я услышала, был дверной колокольчик. Стряхнув с себя сон, я, пошатываясь, побрела открывать дверь. Часы в холле показывали десять минут пятого, но в последнее время это ровно ни о чем не говорило. Единственное, в чем я могла быть уверена, так это в том, что сейчас вторая половина дня, да и эта уверенность базировалась исключительно на воспоминаниях об уже съеденном обеде. Поправив свою униформу служанки, я отворила входную дверь. Стоящая на крыльце мисс Коудл помахала рукой автомотору – на вид весьма дорогому, – и он тут же поехал прочь. – Добрый день, мисс Коудл, – поздоровалась я. – Прошу вас, входите. Помогши ей снять пальто, я проводила ее в гостиную. – Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, – сказала я. – Я доложу леди Хардкасл, что вы уже здесь. Я еще не дошла до двери кабинета моей хозяйки, когда она вышла сама. Мы улыбнулись и кивнули друг другу, после чего она поздоровалась с мисс Коудл, а я отправилась на кухню, дабы внести завершающие штрихи в наш послеобеденный чай. К тому времени, когда я внесла поднос с чаем и угощением в гостиную, их разговор был уже в самом разгаре. – … тогда, во всей той истории с живыми картинами, мы начали наше знакомство не с той ноги, но думаю, всем нам было бы лучше, если бы мы оставили все это в прошлом. В нынешнем деле мы договорились работать вместе, и пока что наше сотрудничество проходило более или менее неплохо… но вы не можете отрицать, что между нами до сих пор продолжает существовать некая подспудная так и не рассосавшаяся вражда. И меня не покидает такое чувство, что все было бы гораздо проще, если бы мы подвели под нашими разногласиями черту и начали с чистого листа. – Полностью с вами согласна, – сказала леди Хардкасл. – Не могу сказать, что я целиком одобряю ваши мотивы и методы во «всей той истории», как вы сейчас выразились, но нельзя не признать, что ваши усилия по построению карьеры в журналистике вызывают во мне невольное восхищение. Я понимаю, что для женщины это нелегко. Итак, что скажешь ты, Фло? Заключим перемирие? – Если к этому готовы вы, миледи, то готова и я, – ответствовала я. – Лично я всегда считала, что лучше иметь друзей и союзников, чем врагов и конкурентов. – Полно, не увлекайтесь, – сказала мисс Коудл. – Я предлагала вам всего лишь взаимовыгодное прекращение боевых действий, а вовсе не совместное плетение венков и расчесывание друг другу волос. Леди Хардкасл улыбнулась. – Что ж, пусть мы будем хотя бы союзницами. Ведь у нас есть общее дело. – Общее дело было у нас и тогда, – ввернула мисс Коудл. – Едва ли, моя дорогая, – возразила леди Хардкасл. – Мы хотели поймать убийцу, а вам была нужна громкая история, напечатанная в газете за вашей подписью. – Да, и, если бы вы… – начала мисс Коудл. – Дамы, полно, – перебила ее я. – Я знаю, что слышала не весь ваш разговор, но в той его части, которую мне все же довелось услышать, речь шла о заключении перемирия и совместной работе ради общего дела. А вовсе не о грызне. Или же тему грызни вы обсуждали раньше? – Ты совершенно права, – согласилась леди Хардкасл. – Примите мои извинения, мисс Коудл. – Я тоже приношу вам свои извинения, – откликнулась мисс Коудл. – Вы всегда позволяете ей командовать и указывать вам, что делать? – Эта малютка так снисходительна, что дозволяет мне делать вид, будто распоряжаюсь здесь именно я, но она такая грозная, что я предпочитаю ей не прекословить. Я вскинула брови и подумала: Как же. Хотела бы я на это посмотреть, – Нуте-с, – сказала мисс Коудл, сунув руку в свою всегдашнюю наплечную сумку, – позвольте мне в духе этого нашего нового entente cordiale[37] поведать вам о самых последних новостях. Она достала из сумки уже знакомый нам блокнот мистера Брукфилда и стопку беспорядочно исписанных листков бумаги. – Из-за стремления Кристиана сделать свои записи нечитаемыми для его врагов, – заметила она, перебирая листки, – они стали неудобочитаемыми и для его друзей. Даже когда имеешь на руках ключ, на расшифровку того, что он понаписал, уходит целая вечность, а игра слов, к которой он прибегал, порой бывает убийственно затейлива и сложна. Но я стараюсь. И процесс идет… Ага, вот. Она отыскала нужную страницу. – В пятницу на меня снизошло просветление, – сказала она. – Я наконец узрела в его записях систему. Мы думали, то есть так думала я, что Кристиан работал над случайным собранием не связанных между собой историй, что он перескакивал с одной из них на другую просто потому, что так хотела его левая нога. Но между этими историями имеется связь, и все они являют собой один большой материал. – А как вы смогли это понять? – спросила я. – Это произошло, когда я дошла до следующей части, – начала объяснять она, постучав пальцем по листку. – Следующим в его запутанном перечне мерзавцев и обормотов идет один азартный игрок. Неисправимый картежник, по уши погрязший в долгах, по имени Джеймс… – Стэнсбридж, – перебила ее леди Хардкасл. – Третий сын графа Кейншема. – И подмигнула мне. Ясное дело, путая все эти имена, она меня просто дразнила. – Как вы… – изумленно проговорила мисс Коудл. – Удачная догадка. Мы обе повстречались с ним вчера на званом вечере в доме Фарли-Страудов – дом называется «Грейндж». Вряд ли существует много погрязших в долгах картежников по имени Джимми, привлекших внимание такого мастера сыска, как Брукфилд. – Даже когда путь прокладывает кто-то другой, вы все равно умудряетесь идти на шаг впереди, – сказала мисс Коудл. – Да, достопочтенный Джеймс Стэнсбридж, третий сын графа Кейншема, в самом деле привлек внимание Кристиана в качестве одной из фигур в расследовании более масштабного дела. Он мелкая рыбешка, и при иных обстоятельствах я бы не стала тратить на него чернил – ведь кому есть дело до очередного титулованного болвана, которому нечем расплатиться со своим портным? – Но нам есть дело до того, кто ссудил его деньгами, – продолжила леди Хардкасл. – Вы опять правы. Именно к этому я и веду. – А мы знаем, кто это был? – спросила я. – Ну, как сказать… в кругах газетчиков слово «знаем» считается неоднозначным, поскольку нередко между тем, что мы «знаем», и тем, что можем доказать, дистанция огромного размера. – То же самое можно сказать и о мире международной… скажем так, дипломатии, – заметила леди Хардкасл. – Так что же именно знал Брукфилд? – Он совершенно точно знал, что человеком, который финансирует бездарную игру достопочтенного Джимми, является не кто иной, как депутат городского совета по имени Натаниэль Морфилд. Личность он известная, у него куча денег и множество влиятельных друзей. И, на первый взгляд, он может показаться как раз таким джентльменом, который был бы готов одолжить своему старому приятелю несколько монет, чтобы тот выпутался из передряги. Но значимо другое – его связь с другими фигурантами расследования, которое проводил Брукфилд. Судя по всему, он был уверен, что именно Натаниэль Морфилд и есть тот мужчина, который завел интрижку с миссис Крейн, а также что именно его и подмазал Редверс Хинкли, чтобы получить добро на осуществление планов по новому строительству на Томас-стрит. – Иными словами, у него был весьма веский мотив для того, чтобы избавиться от докучливого журналиста, который грозил предать гласности его темные дела. – Безусловно, – согласилась мисс Коудл. – Да, у него мотив был чуть более веским, чем у остальных, – сказала я. – Но их тоже нельзя сбрасывать со счетов. Ведь разразись скандал, Крейну он стоил бы репутации, а Хинкли свободы. Весьма изрядный мотив имелся даже у пустоголового Джимми – мы с Мод слышали, как он пожаловался, что его отец перестанет выплачивать ему содержание, если прознает, насколько велики его карточные долги. – Если граф знал о проблемах своего сына, то мотив был и у него, – добавила мисс Коудл. – Он бы наверняка захотел защитить репутацию своей семьи. Возможно, он и впрямь пригрозил Джимми, что лишит его содержания, если карточные долги этого обормота возрастут еще больше, но вряд ли он исходил из желания защитить своего отпрыска или свое состояние. Более вероятным мне представляется предположение о том, что он хотел уберечь свою семью от бесчестья, которое постигло бы ее, если бы его блудный сын спустил все в карты. – Что нам нужно, – опять вступила в разговор я, – так это начать работу по вычеркиванию имен из этого списка. – Для этого нам нужно будет выяснить и проверить алиби каждого, – предложила леди Хардкасл. – Думаю, если как следует нажать на Освальда Крейна, можно так его застращать, что он выложит нам свое алиби хотя бы затем, чтобы мы от него отстали. – Это я предоставляю вам, – сказала мисс Коудл. – Вы так хорошо умеете играть на его нервах. – Спасибо, дорогая, – отозвалась леди Хардкасл. – Не скажу, что это такой уж бесценный талант, но в следующем выпуске справочника «Кто есть кто» я непременно добавлю умение «выводить из равновесия чванливых председателей советов директоров» к перечню моих совершенств. – Разумеется, – согласилась мисс Коудл. – Хинкли уже заявил о своем алиби, не так ли? Кстати, вы довольно ловко выведали у него, где он был в ночь пожара, с помощью этой вашей сказочки о боксерском поединке. – Стараюсь по мере сил, – ответствовала леди Хардкасл. – Его алиби довольно зыбко, но не составит труда проверить его и выяснить, в самом ли деле он всю прошлую неделю работал допоздна в своей конторе. – А как насчет достопочтенного Джимми? – осведомилась я. – Будем ли мы рассматривать его в качестве подозреваемого и как будем вести расследование в отношении такого как он? – Думаю, его нужно будет поручить Джорджи Бикл, – сказала леди Хардкасл. – Я бы удивилась, если бы она не ориентировалась в тех кругах бристольского общества, в которых вращаются младшие сыновья знатных семей. Мы нанесем ей визит завтра. – А я возьму на себя Натаниэля Морфилда, – подытожила мисс Коудл. – Скоро состоится одно благотворительное мероприятие, и я почти уверена, что видела его имя в списке почетных гостей. Попробую договориться с ним об интервью – ведь он из тех людей, которые хотят, чтобы все знали, что они вовсю творят добрые дела. Не желаете ли присоединиться: вы, леди Саммерфорд, и вы, мисс Нелли Мейби? – Нет, пожалуй, тут я пас, – отвечала леди Хардкасл. – Этот малый скорее, чем Крейн и Хинкли, может знать, что такой пары, как сэр Филип и леди Саммерфорд не существует. К тому же я не могу быть уверена, что он не видел меня прежде, хотя и не помню, чтобы нас с ним когда-либо представляли друг другу. Однако ты, Фло, могла бы пойти, если ты того хочешь. – С удовольствием, – ответила я. – В качестве мисс Нелли Мейби? – Право же, она мне по душе, – с улыбкой сказала мисс Коудл. – Уверена, мы сумеем придумать причину для ее участия в этом дельце. – Тогда наш план готов, – подвела черту леди Хардкасл. – Не желаете ли еще кексов? * * * Утром в понедельник леди Хардкасл первым же делом протелефонировала леди Бикл и договорилась о встрече в магазине, служащем штаб-квартирой ЖСПС. Мы приехали в Клифтон в начале двенадцатого и обнаружили за его прилавком леди Бикл, Битти Челленджер и Марисоль Рохас, одетых в свои лучшие белые платья. Все они тепло поприветствовали нас. – Ну как, у вас есть новости? – спросила леди Бикл, когда они закончили целовать друг друга в щеки. – Да, кое-что есть, – ответила леди Хардкасл. – Не могли бы мы поговорить наверху? Мне бы не хотелось, чтобы наш разговор подслушали случайные покупательницы вашего магазина. – Разумеется, – согласилась леди Бикл. – Но это означает, что одна из нас не сможет участвовать в беседе. Однако обещаю, мы расскажем ей все-все. – Я не возражаю против того, чтобы остаться внизу, – сказала Марисоль. – Я тоже, – присоединилась к ней мисс Челленджер. – Возьмите из кассы монетку, и мы подбросим ее, – предложила леди Бикл. – Марисоль, что скажешь ты? – Орел, – был ответ Марисоль.