Гардероб был заперт, ключа было не видно, но замок оказался простым, и я смогла быстро открыть его с помощью моей испытанной отмычки. На вешалке здесь висели несколько безвкусных платьев и пара простеньких жакетов, а на полках лежали нижнее белье и свитера, причем все было аккуратно сложено. Внизу гардероба стояли выходные туфли, летние туфли и пара ботинок, верхи которых частично отстали от подошв. В задней части виднелась большая скомканная брезентовая сумка, похожая на матросский вещмешок. Я отметила про себя точное положение этой сумки, а также положение каждой пары обуви и осторожно вытащила сумку из гардероба. Когда я ставила ее на пол, что-то внутри нее звякнуло. Открыв ее, я обнаружила две плотно закупоренных пустых бутыли, завернутых в тряпицу, и несколько листков бумаги. Из сумки пахло керосином, я откупорила одну из бутылей, понюхала – раньше внутри нее был керосин. Я взяла один из листков. Это была напечатанная в типографии листовка, озаглавленная «Право голоса – женщинам» и содержащая краткое и сжатое изложение целей, который ставил перед собой Женский социально-политический союз. В этом не было ничего необычного – ведь Беатрис Челленджер управляла магазином ЖСПС на Квинз-роуд. Но, всмотревшись, я увидела, что вместо «Женский» в названии союза напечатано «Женнский». Надпись на листовке гласила: «Женнский социально-политический союз» – та же опечатка, что и на листовках, разбросанных на месте поджога. Я тщательно обыскала сумку, чтобы проверить, есть ли в ней что-то еще, представляющее интерес. На ее дне лежало еще с полдюжины листовок, а также помятый коробок спичек. Одну листовку можно взять, подумала я, Челленджер не заметит ее пропажи. Я сложила листок, положила его в карман, после чего вернула сумку на то же самое место, на котором она находилась прежде. Затем меня объяла досада от собственного бессилия – замок гардероба никак не желал поддаваться уговорам мой отмычки, пытающейся запереть его вновь. Несколько минут я мысленно чертыхалась и в нарастающем возбуждении атаковала его, пока он наконец не признал, что всем будет лучше, если он сдастся и запрется опять. Я огляделась по сторонам, но больше в комнате не было ничего интересного. Почему преступники никогда не проявляют предупредительности и не оставляют на виду записей, содержащих детали их планов? А еще лучше – подписанное признание. Если у этой Челленджер имеется записная книжка или дневник, она почти наверняка держит их при себе. Даже под ее кроватью не оказалось ровным счетом ничего. Выйдя из спальни, я вернулась в гостиную, но мое первое впечатление подтвердилось – здесь было пусто, а потому я вышла на лестничную площадку и повернулась к лестнице. В эту минуту дверь в квартиру хозяйки дома отворилась, и по плиткам пола застучали подошвы ботинок. Я замерла и стала ждать, когда один из этих ботинок ступит на нижнюю ступеньку. Если кому-то из прислуги зачем-то понадобится подняться в комнаты жилички, мне придется вернуться в спальню и нырнуть под кровать. Я знала, что там хватит места. Но тут до меня донеслись другие звуки: одна из служанок отперла парадную дверь, открыла ее и заперла опять. Похоже, она решила избавить себя от подъема по лестнице, ведущей с цокольного этажа к черному ходу, и вместо этого воспользовалась парадным. Скрип кованой чугунной калитки донесся до меня даже здесь, на втором этаже, и я подивилась тому, что никто не услышал, как я в нее вошла. Подождав минуту, чтобы дать служанке отойти подальше, я на цыпочках спустилась по лестнице и вышла вон, осторожно заперев за собой дверь. Может быть, перескочить через эту скрипучую калитку? Но вместо этого я слегка приподняла ее, чтобы свести шум к минимуму. Она жалостно запищала, словно досадуя на меня за то, что я лишила ее возможности громко спеть, и я порадовалась, что смогла уйти более или менее незаметно. * * * Вернувшись к леди Хардкасл, я переобулась в ботинки, пока она вела автомотор обратно в Клифтон. Следующей нашей остановкой должен был стать фешенебельный квартал Ройял Йорк Кресент, в котором проживал достопочтенный Джеймс Стэнсбридж. Мы припарковались на западном конце улицы и устроились поудобнее – он был полуночником, так что были готовы к тому, что ждать придется долго. Даже в такой день, как сегодня, когда ему почти наверняка нужно переделать множество дел, готовясь к похищению золота, он вряд он встанет раньше середины дня. Фасад длинного полукруга домов, построенных в эпоху Регентства, выходил на широкую мощеную площадку, расположенную над цокольными этажами, то есть парадные двери находились здесь на добрых пятнадцать футов выше уровня дороги. Поэтому из авто мы не могли видеть парадные двери, нам были видны только сводчатые фасады цокольных этажей, во многих из которых имелись свои собственные двери. Правда, леди Бикл уверила нас, что Стэнсбридж, чья дверь находилась рядом с первой лестницей, ведущей к дороге, по каким-то непонятным причинам всегда спускается по ней, вместо того чтобы не проходить мимо домов своих соседей. Я предложила леди Хардкасл чашку кофе из термоса, стоявшего под моим сиденьем. – Спасибо, дорогая, – поблагодарила она. – Должна признаться, я рада, что сегодня погода стала немного теплее. – Слава Богу, что не идет дождь. – Безусловно. Кстати, пришло время заслушать твой отчет – что ты обнаружила в комнатах Читти Белленджер? – Ее дом так же скучен, как и она сама, – доложила я. – Но у нее имеется очень узнаваемый матросский вещмешок, в котором она держит бутылки керосина, спички и листовки суфражеток. – Я достала листовку из кармана. – Вы видите что-то необычное? – спросила я. Она взяла свой лорнет и вгляделась. – Ага, – заключила она, – здесь точно такая же опечатка, как и на листовках, найденных на Томас-стрит. Определенно это она подожгла магазин. Кстати, как ты думаешь, эти листовки напечатала типография Крейна? Ведь его лига выступает против предоставления женщинам избирательных прав, не так ли? Возможно, он сам и сочинил этот текст. Что ж, как только мы выясним побольше об этой истории с золотом, полиция сможет официально обыскать эти меблированные комнаты и найти там то, что нашла ты. Это нельзя назвать прямыми уликами, но в сочетании с показаниями осведомителя инспектора, видевшего ее ботинки, их наверняка хватит для того, чтобы усомниться в виновности Лиззи Уоррел. Особенно если принять во внимание то, что написал Брукфилд. – Будем на это надеяться, – сказала я. – Многие симпатизируют Лиззи Уоррел, так что я уверена – наберется немало желающих выбить признание из этой Битти Челленджер. – Не сомневаюсь. Но думаю, подобные жесткие методы ведения допросов мы лучше оставим полиции континентальных государств. Уверена, мы сможем убедить ее признаться. – Это если нам удастся ее поймать, прежде чем она сбежит со своей долей добычи. – Я об этом уже думала. Если предположить, что они намереваются попытаться похитить золото, «подменив» его, то станет очевидно, что они надеются присвоить его так, чтобы никто не понял, что оно уже пропало. А раз так, то приходится предположить, что они не станут садиться на первый же поезд, чтобы отправиться на юг Франции и зажить там на широкую ногу на свою долю добычи. Они будут жить своей обычной жизнью, покуда ажиотаж не спадет, и только потом конвертируют сворованное золото в наличность. Так что в ближайшее время она будет оставаться на месте. – Как и мы сами, – заметила я. И еще раз сунула руку под сиденье. – Как насчет сэндвича с сыром и чатни[52]? – Хороший выбор! Как тебе пришло в голову прихватить с собой все это? – Все дело в многолетнем опыте, – объяснила я. – Вы столько раз говорили мне: «У меня есть план, и нам надо сей же час отправляться в путь», что я потеряла счет. Все шансы были за то, что из-за этого вашего плана нам придется таскаться по городу весь день. – Не знаю, что бы я без тебя делала. – Я тоже не знаю, – ответствовала я и откусила кусочек сэндвича. Потом, на минуту задумавшись, спросила: – Если бы вы собирались слямзить семь английских центнеров золота в слитках и планировали «подменить» его, то что бы вы сделали? Заменили его на слитки свинца? – Я думала об этом с тех самых пор, как расшифровала послание Брукфилда. Если операция профинансирована как следует, нет ничего трудного в том, чтобы изготовить тридцать слитков свинца, покрыть их золотой фольгой, а затем постараться найти случай подменить ими настоящие золотые слитки. Однако есть одна загвоздка – слиток свинца, несмотря на всю свою тяжесть, почти вдвое легче такого же слитка золота. Предположим, золото упаковано в ящики, чтобы было удобно его перевозить. Вам наверняка захочется, чтобы нанятая вами охрана могла загрузить и выгрузить эти ящики, а раз так, вы, вероятно, в семь ящиков положите по четыре слитка, а в восьмой – два. В таком случае каждый из более тяжелых ящиков весил бы чуть более ста девяти фунтов. Перетаскивать его было бы нелегко, но с этим вполне могли бы справиться двое мужчин. А вес четырех свинцовых слитков таких же размеров составлял бы куда меньше – чуть более шестидесяти четырех фунтов. И даже самый тупой охранник, несомненно, заметил бы, что ящик стал на сорок пять фунтов легче. – Я и не подозревала, что разница так велика, – заметила я. – Люди редко думают о таких вещах. Таким образом, им нужно сделать так, чтобы ящик с четырьмя слитками свинца весил столько же, сколько ящик с четырьмя слитками золота. – Тогда… – задумчиво проговорила я, – поскольку увеличить вес свинца не получится, нельзя ли увеличить вес ящика? Золото будут перетаскивать в ящиках, следовательно, охранники будут знать вес не самого золота, а золота, упакованного в ящик. Навряд ли кто-то достанет из ящика слиток. – Мы еще сделаем из тебя ученого, молодая Фло Армстронг, – сказала она. – К такому же выводу пришла и я. Если они сумеют утяжелить сам ящик с помощью еще сорока пяти фунтов свинца, то подмену можно будет заметить только при досмотре. Таким образом, им будет достаточно выложить стенки ящика слоем свинца и замаскировать эту прокладку. – В таком случае им нужно совершенно точно знать, как будет перевозиться золото и как будет производиться его погрузка и выгрузка в портах. Ведь достаточно более или менее тщательной проверки – и обман будет раскрыт. – Крейн все время перевозит свой драгоценный кофе с другого конца света. Если у кого-то и могут быть свои продажные люди как в южноамериканских, так и в британских портах, то именно у него. Ему ничего не стоило заплатить шпионам как в Чили, чтобы они донесли ему, как выглядят ящики, в которых перевозятся золотые слитки, так и в Эйвонмуте, чтобы они доложили, как будет производиться их погрузка на поезд. Имея эти сведения, Джимми Стэнсбридж мог без труда разработать такой план, благодаря которому золото исчезнет прямо из-под носа у охраны. Кстати, не он ли сейчас спускается по лестнице? Я посмотрела туда, куда показывала моя хозяйка. К стоящему у тротуара легкому конному экипажу размашистой походкой шел мужчина в блестящем цилиндре и длинном черном пальто. – Каракулевый воротник и алое перо, воткнутое за шляпную ленту? – сказала я. – Да, так нам его и описывала леди Бикл. Выскочив из «ровера», я запустила его мотор, мы дали кэбу немного отъехать, затем двинулись следом. * * * Следовать за кэбом было нетрудно, если не считать одной небольшой проблемы – оказалось, что автомотор движется куда быстрее, чем конный кэб. На самой низкой передаче наш малыш «ровер» мог ехать со скоростью восемь миль в час, что примерно соответствует скорости лошади, идущей рысью. Все было хорошо, пока кэб не оказывался за медленно ползущей подводой или пока кэбмен не решал перевести свою лошадь с рыси на шаг, чтобы преодолеть то или иное препятствие. В таких случаях – а это, к нашей досаде, происходило часто – мы были вынуждены останавливаться и ждать, когда лошадь опять перейдет на рысь. К счастью, ни Стэнсбриджу, ни кэбмену не приходило в голову оглядываться назад, и потому, к моему удивлению, нам удавалось следить за ними, оставаясь незамеченными. Первой остановкой достопочтенного Джимми стала глухая улочка недалеко от Старого рынка и от «Империи», самого известного в Бристоле мюзик-холла. Кэб остановился перед мастерской с пыльными витринами, на вывеске которой красовалась надпись: «Монтегю Мэллик и сыновья – театральные костюмы и реквизит». Мы остановились на безопасном расстоянии и увидели, как Стэнсбридж вошел внутрь. Отсутствовал он не более пяти минут и вышел из магазина, неся два больших пакета из оберточной бумаги, перевязанных бечевкой. Мы двинулись дальше. Следующую остановку кэб сделал неподалеку – перед предприятием дроболитейной компании «Шелдон, Буш энд Пейтент» в Редклиффе. Стэнсбридж снова исчез внутри, и на сей раз его не было почти полчаса, однако вышел он с пустыми руками. Самый напряженный момент последовал вскоре за его визитом на завод, производящий свинцовую дробь. Кэб вернулся в деловую часть города, оказался в районе Корн-стрит, так что могло сложиться впечатление, что Стэнсбридж возвращается домой – ведь Клифтон был уже неподалеку, и леди Хардкасл дала себе небольшую поблажку. Она все время ехала на безопасном расстоянии от кэба, стараясь не привлекать внимания и, прежде чем свернуть вслед за ним налево, на Сент-Николас-стрит, позволила ему пропасть из виду. В результате оказалось, что он остановился менее чем в десяти ярдах от перекрестка, и мы едва не врезались в его зад. Мы проехали мимо, не глядя на поджарого господина в черном пальто и цилиндре, который расплатился с кэбменом и сошел на тротуар. Мы не могли не попасться на глаза господину, идущему нам навстречу – Натаниэлю Морфилду, но надеялись, что, благодаря нашей дорожной экипировке, мы сейчас более или менее неузнаваемы. Весьма узнаваемым был наш алый автомотор, но Морфилд никак не мог знать, кому именно он принадлежит. За Морфилдом на расстоянии в десять ярдов виднелась еще одна знакомая фигура – женщина в элегантном пальто с кожаной сумкой на плече. Значит, мисс Коудл оставила свой наблюдательный пункт в кофейне Крейна, дабы проследить за продажным депутатом городского совета, когда он завернет за угол. Я увидела, как она скосила глаза на нас, когда мы ехали мимо, но ей хватило осторожности не махнуть нам рукой. Не имея иного выхода, мы проехали дальше, и леди Хардкасл, похоже, начала искать место для парковки. – Попробуем проследить за ними, идя пешком? – спросила я, когда мы остановились на Клэр-стрит. – Мы могли бы это сделать, – ответила леди Хардкасл, – но вряд ли это что-то нам даст. – Вероятно, Стэнсбридж и Морфилд встречаются, чтобы вместе пообедать и обсудить последние штрихи своей операции. Если мы попытаемся подслушать их разговор, они тут же нас заметят. Надеюсь, Дина не последует за ними туда, где они будут обедать – ведь Морфилд знает ее в лицо. – Стэнсбридж вышел из кэба с пустыми руками, – заметила я. – И отпустил кэбмена, следовательно, он пробудет здесь достаточно долго. Может быть, нам стоит проследить за этим кэбом и посмотреть, куда он завезет покупки достопочтенного Джимми? – Думаю, больше нам ничего не остается, – согласилась моя хозяйка. – Хотя, вероятно, кэбмен доставит их к нему домой, в Ройял Йорк Кресент. – Попытка не пытка, – сказала я. – Мисс Коудл даст нам знать, что будет происходить после их обеда. К этому времени кэб уже вот-вот должен был скрыться в толчее из трамваев и подвод. Мы погнались за ним и только-только успели заметить, как он свернул на Парк-стрит. Похоже, покупки достопочтенного Джимми и в самом деле будут завезены к нему домой. Но кэбмен так и не свернул ни на одну из улиц, ведущих в Клифтон. Он проехал по Уайтледиз-роуд, затем по Блэкбой-Хилл и поехал по просторам пустоши Даунс. Оставаться незамеченными становилось все труднее и труднее, поскольку других транспортных средств на дороге почти не осталось, но, к счастью, кэбмен делал нашу работу за нас – продолжал с похвальным упорством ехать, вообще не оглядываясь назад. Тем не менее мы продолжали держаться на почтительном расстоянии от кэба, рассудив, что, даже если он ненадолго пропадет из виду, мы легко догоним его, поскольку при желании можем ехать втрое быстрее. Он ехал все дальше. – Где мы? – спросила леди Хардкасл. – Точно не знаю, – ответила я. – Мы никогда еще здесь не бывали. Как вы думаете, может быть, мы направляемся в Эйвонмут? – Если учесть то, что мы уже знаем, скорее всего, так и есть. Надо просто ехать и надеяться на то, что на обратном пути нам не придется плутать. Медленно проехав много скучных миль, мы наконец увидели впереди признаки цивилизации. Показались портовые краны, огромные здания складов, затем мы узрели трубы парохода. Впереди, в самом деле, располагался порт Эйвонмут. На его краю виднелись три небольших домика, стоящих рядом. Они выглядели заброшенными – окна первых двух были заколочены досками. Похоже, их обитателей вынудили покинуть их много лет назад, и, возможно, они переселились на недавно построенные улицы, виднеющиеся неподалеку, однако земля, на которой стояли домишки, еще не понадобилась для расширения территории порта. Кэб остановился перед одним из домиков, и кэбмен привстал, чтобы оглядеться по сторонам, явно озадаченный тем, что по данному ему адресу находится какой-то обшарпанный пустой домишко. Я подумала, что сейчас он уедет, сочтя, что богатый господин его просто разыграл, но тут дверь домика отворилась, и из нее вышел какой-то плотный, приземистый малый. Он коротко переговорил с кэбменом, пока еще один малый стоял в дверях. Кэбмен отдал первому субъекту бумажные пакеты в обмен на деньги, видимо, представляющие собой плату, которую ему посулил его пассажир. Мы наблюдали за всем этим, остановившись на безопасном расстоянии, и продолжали стоять на обочине, пока кэб не развернулся и не покатил мимо нас обратно в город. Кэбмен продолжал все так же нас не замечать. Он даже не взглянул на наш автомотор. Достав из сумочки блокнот и карандаш, леди Хардкасл быстро зарисовала домик и его положение относительно дороги. Затем что-то записала и заключила: – Думаю, нам надо вернуться к Джорджи и доложить обстановку, а как считаешь ты?