Лука резко повернулся к нему. — Видел? Нико провел рукавом по лбу и выдохнул. — Я не должен был рассказывать. — Джеральдо видел будущее. — Лишь миг. Почему мы тут ведем себя как в безопасности? Потому что отец знает, что будет. В долине мы в безопасности, но война близко. Тут не нападут, у нас есть шпионы в Золотой бухте. Если нас будут хотеть убить, шпионы предупредят нас или остановят их. Но когда мы будем готовы, мы сразимся, как видел отец, и это страшнее, чем любая атака сейчас. Война была ужасной. Если Джеральдо видел будущее, войну и смерть, то удар по менти будет сильным. Лука с потрясением понял, что прикипел к мятежникам, хоть они были неорганизованны. Он оглянулся на Таню, Вин и Шию. Дети смеялись, бросаясь пеплом, пока старшие занимались делами. Он не мог допустить их смерть. Но что он мог? Он ужасно управлял силами, его навыки меча и щита не были лучшими. Он мог в сражении убить и своих, и врагов. Что он мог предложить им? — Я просил тебя строить палатку или сплетничать с моим сыном? — голос Джеральдо оживил Луку, но он успел виновато улыбнуться Нико. Оказалось, строил Лука так же плохо, как управлял огнем. Он забивал столбики в землю, натягивал шкуры, и палатка задрожала и чуть не упала. Он смог удержать ее, но все строение склонилось влево. Лука недовольно посмотрел на него, собрал веревки и потянул вправо. Он работал над палаткой часами под палящим солнцем, не ел, обещая сделать это после работы. — С наклоном влево неплохо, — улыбнулась Таня. — Почему ты не сдаешься, Лука? Ты не подходишь для этого. Лука прикусил губу и отвернулся. Он хотел исправить ошибку раньше, чем Таня увидит его жалкие потуги. И он хотел искренне извиниться, но теперь она была здесь, слова застряли, и он ощущал себя глупо из-за произошедшего. — Лев тебе язык оторвал? — шутила Таня. — Я не знаю, что сказать. Я разрушил твой дом, а построил жалкую лачугу. Таня посмотрела ему в глаза, и ему стало неуютно. Она всех успокаивала. Вода и была спокойной. — Что ты делал, пожар? — Тренировался, — признался Лука. — Я ходил к Зину, где тихо, но… забыл вернуть браслет, когда напал горный лев. Таны рассмеялась. — Ни на кого тут не нападали горные львы. У тебя ужасная удача, Людо. Так я теперь буду тебя звать. Неудачник Людо. Лука рассмеялся, но ему хотелось рассказать ей, кто он и откуда. Ему не нравилось врать, особенно Тане и Нико, которые помогали ему. — Не переживай, больше я так не буду. Я урок усвоил. Таня покачала головой. — Ошибаешься, неудачник Людо. Тренировка была твоим лучшим решением за все время здесь. Будь осторожнее в следующий раз. Если бы сказал мне, я бы была готова потушить огонь, — она ущипнула его за щеку и ушла, широко улыбаясь. После пяти ударов сердца Лука вспомнил, как двигаться. Он покачал головой и коснулся места, где его ущипнула Таня. Он поправил палатку вправо, часто думая об ее улыбке. Он не думал об улыбке девушки после Ревы. А теперь он задыхался, желудок болел от голода. Когда палатка была готова, Лука отошел и восхитился работой. Палатка не была идеальной, даже прямой, но это было лучшее, что он мог, и он трудился весь день. И Луке даже понравился труд. Не каждый день принц мог руками что-то создать, и не каждый день он строил дом другому человеку. Может, Людо ему было жить приятнее, чем быть принцем Лукой Саринтией. — Это самая ужасная палатка, — прорычал Джеральдо. — Устал? — Да, — Лука вытер лоб рукавом туники. Он сбросил жилетку, пока строил. Некоторые работали с голым торсом, но Лука не хотел снимать тунику, так что страдал от жары. Джеральдо был обнажен по пояс. Его смуглая кожа блестела от пота, грудь покрывали темно-золотые волосы. Джеральдо бросил ему флягу воды. — День еще не закончен, Людо. За мной. Лука пил воду, пока шел за Джеральдо по лагерю. Несмотря на волнение из-за пожара, лагерь был расслаблен. Фиолетовые глаза Шии проводили его, он сменил облик с Джеральдо на Таню, а потом на Луку. Джеральдо накричал на него, и мальчик стал собой, улыбаясь. Таня набивала ногой и коленом мяч из воды, на ее коже блестели капли. Она послала игривый ручеек к Луке, рассмеялась, прикрывшись рукой. Два волка бегали по лагерю. Лука знал, что то была Вин, а другим был Хал или Сарья. Другие мятежники тренировались с мечом и щитом, а Нико разводил костер, чтобы зажарить козу на ужин. Взрослые работали на полях, дети купались в воде, все были заняты. Джеральдо уводил его от этого. Он привел Луку к траншеям вне лагеря, где мятежники справляли нужду. Лука сморщил нос от запаха. — Сильно, да? — спросил Джеральдо. Он только повернул голову, а потом бросил лопату, что была на земле, Луке. — Закопаешь их. А потом выроешь новую в пяти ярдах отсюда. Иначе лагерь пропахнет. Женщины скоро придут, так что жги травы, чтобы скрыть запах. Лука не успел открыть рот, Джеральдо ушел сильным шагом. Лука покачал головой. Он не думал, что его наказание закончится на ремонте дома Тани. Конечно. Джеральдо не прощал глупость. И хотя мышцы Луки болели, и ему хотелось пить, он взял лопату и начал закапывать вонючие ямы, стараясь дышать ртом. Работа была долгой, когда Нико уже подавал козу, а Лука был грязным, пальцы были в мозолях. Он замер и посмотрел, как лагерь ест у костра. Но вздохнул и продолжил работу. Солнце садилось, а он копал ямы. Аксил принес ему воду и еду. Луке оставалось выкопать немного, отходы уже были закопаны. Он был грязным, особенно руки, и ему было плохо, но не от грязи на коже. И все же он съел все, что принес Аксил, слизнул соки мяса с пальцев и вытер руки о штаны. — Вы трудились весь день, — отметил Аксил. — Я не сожалею, это полезно для вас. Это очищает разум и усиливает тело. Это жестоко, но справедливо. Так будет лучше. Лука кивнула. Он едва думал о Матиасе весь день, и пока он был спокоен. — Ты ничего плохо не сделал, Лука, — сказал тихо Аксил, чтобы лагерь не слышал, как он называет его настоящим именем, но лагерь был слишком далеко и сосредоточен на вине, чтобы слышать. — Я восхищен тем, что ты хочешь узнать свои силы. Ты скоро станешь лучшим человеком и менти. Аксил похлопал Луку по плечу и вернулся в лагерь, оставив Луку думать, были ли менти людьми, или чем-то другим. Может, это было не важно. Он был менти, но был и человеком. У него было сердце, желудок, кровь в нем. Он мало знал о силах, о том, откуда они — говорили, в древние времена люди дружили с магией — но его силы теперь не казались такими злыми. Это не было то, что Просвещенные звали злым или жестоким, но они и не были хорошими. Это были инструменты, от человека зависело, будут они использоваться во благо или во зло. Это его успокаивало, пока он заканчивал яму. Он пошел не в лагерь, а повернулся к большому вулкану и подумал о прошлой ночи, когда использовал огонь из тела. Он устал к ночи, но, может, это к лучшему. Может, это поможет ему управлять этой силой. Он оглянулся на лагерь внизу, на миг подумал, заметит ли его отсутствие. Им хватало друг друга. Он смотрел в стороне. Конечно, его будет искать Аксил. Таня и Нико тоже. Джеральдо будет рад. Лука не жаловался, подумывал уйти во тьму. Но он решил забраться выше и посмотреть, как остальные пьют и танцуют. Ночь была прекрасной, звезды ярко сияли. Зин был большим темным треугольником, закрывающим сияние луны. Лука видел далеко, когда забрался на утес. И он увидел сияющие огни внизу. Слишком много огней. Кровь Луки похолодела. Это был не только лагерь. Огни были на холмах, факелы двигались к ним по Долине теней. Он посмотрел по сторонам, их было еще больше. Армия двигалась быстро. Король послал отряды за ним. Он не думал. Он бежал. Ветер бил его по лицу, он спускался по склону. В этот раз он не зажигал палатку. Он кричал изо всех сил: — Атака! Они хотят напасть! Армия! Они здесь. Они здесь! 24 Рева Было непросто, но она была готова к труду. Она могла провалиться, но хотела рискнуть. Ей нужно было убедить остальных, и она была уверена во всех. Кроме одной. Но ей нужен был помощник. Кто-то на ее стороне, и доверять она могла только Карине. Девушка слушала ее с большими глазами. Карина тихо обдумала слова Ревы. Они дождались, пока остальные уснут, и Рева нашептала свои идеи на ухо Карине, ее губы задевали мочку уха девушки. Рева задержала дыхание, пока ждала ответ Карины. Она кивнула едва заметно во мгле зала. — Я помогу тебе. Помогу нам. На следующий день они убирали свинарник вместе, смотрели, как трудятся остальные пленницы. Рева порой кивала девушке, и Карина предлагала свое мнение: «слишком подозрительная» или «слишком робкая». Чтобы план Ревы сработал, им требовалась девушка с кухни. Два дня назад, когда Валерия бросила ее рыдающей в зале, Рева прошла к двери тюрьмы и осмотрела ее. Она была одна в зале, ее не заметили. Красными опухшими глазами она увидела то, что искала, села на солому и думала, что делать. Карина была хорошим началом, но Рева всегда знала, что Карина поможет ей. Она всегда хорошо судила о характере, Карина была доброй. Она переживала не из-за тех, кто выбалтывал все мысли, а из-за других, так что не спешила. Им нужно было найти верную девушку с кухни, а потом проверить остальных. Многое могло пойти не так, им нужно было спешить, но Рева осторожничала. — Плохо дело. Мы не можем им доверять, — Рева яростно убирала навоз. — Я знаю, что делать, — сказала Карина, Рева склонилась к ней, пока мела. Девушки ни секунды не смотрели друг на друга. Они научились шептаться во время работы. — Мы пойдем к Лотти. Она работает в башнях и знает женщин с кухни. Она может сама туда пройти. Рева кивнула. — Хорошо. Сегодня поговорим с Лотти. Рева ощутила трепет. Части плана соединялись, она ощущала это. Но ее руки все еще дрожали от нервов, она толкала телегу по двору к полям, что тянулись за вратами. Она взглянула на стражу у ворот. Двое смотрели со стены. Оттуда было видно двор и за ним. Рева опустила взгляд на ноги. Навоз вонял, но она наслаждалась свежестью северного воздуха. Она полюбила его. Почти. Она оглянулась на огромные горы Тасме на севере, а потом на лес Дорвуд на юге. Она смотрела на лес так долго, что ударилась о камень на дороге и чуть не перевернула телегу. Она замерла, перевела дыхание и пошла дальше. Долгое пребывание в маленькой камере ослабило ее тело, но не разум. Рева выпрямила спину и снова проверила план. Многое зависело на одной идее, которая должна быть правдой. Сестра Мелли, что отвечала за кухни, была старушкой в шестьдесят, ее разум был плох. Пленницы сплетничали, как Мелли путала ложки. Рева нашла одну в курятнике, а на поле как-то увидели ложку, висящую на оливковом дереве. Говорили, Мелли готовила хлеб с монетами и пуговицами. Мелли не заметит, если с кухни пропадет прибор. Реву днем отправили на мельницу, она часами делала муку и ссыпала ее в мешки. Карину отправили куда-то еще, может, в башню или к зверям, а то и в поле. Рева все снова проверила в голове. Днем тюрьма делилась на зоны работы. Пятнадцать или двадцать пленниц шли в поля с пятью стражами и тремя сестрами. Башня и комнаты сестер были с десятью пленницами, что стирали, убирали и работали на кухне. За ними следили три сестры и страж. Еще десять или двенадцать пленниц работало у зверей и во дворе, где четыре сестры и пять стражей ходили и смотрели. Группа из пяти работала в оливковой роще, две сестры и страж — с ними, а десять — на мельнице, и там был один страж и одна сестра. Все работали в цепях на лодыжках, что не дали бы сбежать. У стражей были мечи, а у сестер — хлыст и кортик. Реве нужно было обхитрить всех стражей и сестер, включая внимательную Валерию, которая ходила за ней по двору, пока она везла навоз или собирала яйца. Рева знала, когда Валерия следит за ней, кожу покалывало, как когда она превращалась в монстра. Валерия была криками Эмми и ранами Карины. Она была самой жестокостью, вызывала своим присутствием горечь у Ревы. Ее мама говорила, что люди получают то, чего просят от жизни, но Рева не была в этом уверена. Той ночью после ужина из бульона и сухарей Рева села к Лотти и прошептала весть. Они прошли к залу и встали в очередь, чтобы их посчитали сестры, Рева проверила Розу. Роза была угрозой ее плану. Девушка не должна знать, что она делает. Но Роза вела себя как обычно. Лотти пришла к ней ночью и легла на солому между ней и Кариной. Они тихо прошептали ей план, как и Карина, Лотти молчала поле этого. А потом Лотти прижала ладонь к уху Ревы и шепнула: — Я это сделаю Рева сжала руку Лотти с колотящимся сердцем. Это было начало. Рева на следующий день уходила с завтрака последней, изобразила, что проспала, а потом возилась с цепями, пока все ушли. Некоторые обвязывали лодыжки тряпками, чтобы цепи не натирали. Она так теперь и делала, обвязывала ноги. Когда другие ушли, включая Розу, Рева набила полосками ткани свою груду соломы. Ткани пополняли каждое утро, немного оставляли в зале, но сестры забирали их, когда запирали дверь. Воровать их было смело, но Рева неделями следила за Розой и сестрами. Они считали туники на полках, но полоски для ног были в куче, так было быстрее. Она знала, что если будет брать понемногу, то сестры не заметят. Все же ткань все время меняли. Рева знала, впрочем, что делать и тут. Она смогла съесть корочку хлеба утром, но адреналин поддерживал ее весь день. Она могла лишь ждать, пока Лотти не поможет. Карина улыбалась весь день, но они знали, что надежды зависят от Лотти. Рева до вечера ходила по лезвию ножа. Даже мелкий шум пугал ее. Она чуть не подпрыгнула, когда девочка разбила тарелку, пока они ужинали. Рева упала на солому, нащупала под ней полоски ткани. На месте. Лотти легла рядом и прижала к ее ладони холодный инструмент. Сердце Ревы сжалось. Она смогла. Пока остальные спали, Рева, Лотти и Карина шептали планы, прикрываясь руками. У них были кости, теперь требовалась плоть. Начать нужно было с лидера каждой рабочей группы. В тюрьме не было официальных лидеров, но самые старшие и опытные часто становились лидерами для остальных. На кухне и в башне это была Лотти. Во дворе и у зверей то была полная женщина по имени Ива. В поле и роще оливок то была Уна. Они решили, что Карина тихо поговорит с Ивой, а Рева — с Уной. Следующим утром Карина последней пришла на завтрак, Рева следила за сестрой Валерией и Розой. Так было лучше. Валерия и Роза опасались Реву, но Карину не заметили. Только Рева видела, как Карина выбежала в конец очереди, ее лицо и шея пылали. Рева молилась, что Карина успокоится ко времени, когда будет брать хлеб и воду. Настроение в тюрьме было мрачным. Сестры сильнее издевались над пленницами. Одна из старших — Алис, которой было лет семьдесят — рухнула после долгого дня, и ее бросили в зале сестры. Рева и Лотти прижимали к ее лбу мокрую ткань, когда могли, но женщина была слабой. Если Алис не придет в себя, это будет первая смерть в тюрьме при Реве, хотя о других смертях тоже рассказывали. Чаще всего умирали от усталости, от жестокого обращения сестер. Юные с трудом справлялись с режимом, а старые быстро слабели.