Бен вытащил семечко, которое они нашли в бардачке грузовика, и с силой бросил его об пол. Ничего не произошло. Бен поднял семечко и полез в мешок Циско, швыряя в огонь товары из ночного магазина, чтобы сбить пламя: песок, соль, упаковку шоколадок. Ничего не вышло. – Тогда нам придется молиться, – сказал он Циско. – Я помолюсь, – ответил испанец. – Но не ему. Циско повернулся спиной к статуе Вориса и опустился на одно колено. Взмахом руки он велел Бену последовать его примеру. Бен преклонил колено рядом с Циско. Они взялись за руки, а стена пламени продолжала пылать. – Закрой глаза. – Хорошо, – сказал Бен. – Повторяй за мной: «Будешь ли переходить через воды, Я с тобою». – Будешь ли переходить через воды, Я с тобою. – Через реки ли, они не потопят тебя. – Через реки ли, они не потопят тебя. Циско начал выкрикивать слова молитвы: – Пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя. СКАЖИ ГРОМКО СИИ СЛОВА, ДАБЫ ГОСПОДЬ УСЛЫШАЛ! – Пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя. – Теперь открой глаза и встань. Бен поднялся, и они повернулись лицом к стене пламени. Испанец поглядел на Бена и закрыл лицо руками. – Теперь Господь с нами, – произнес Циско. – Циско, не надо! Но было слишком поздно. Циско двинулся прямо в стену огня и исчез. – Циско? Циско! Ответа не последовало. – ЦИСКО?! Снова ничего. И тут позади Бена в коридоре появилось с полдесятка студней – комья ожившей слизи, поднимавшиеся над полом, словно подталкиваемые неведомой силой. Бесформенные, как сама смерть. Они подползали к Бену, и их блестящие желеобразные тела оставляли на каменном полу полоски беловатой жидкости. Бен слышал, как они чавкали и причмокивали в предвкушении того, что поглотят его живьем. Горячих жидкостей рядом не оказалось, так что ему требовалось помолиться как можно быстрее, пока Студни не запечатали ему рот и уже никогда бы не позволили воззвать к вышним силам. Это не молитва, если не исходит от души. В первый раз он молился не от души. Он просто повторял слова, потому что так велел ему Циско. Этого оказалось недостаточно. Он повернулся спиной к истукану и опустился на одно колено. Он увидел перед собой волшебные семена, живые тропы и мечты о своем прекрасном прошлом в иной жизни. Постановщик может быть милостив. Постановщик может быть всепрощающ. Пожалуйста, не дай мне сгореть. Студни приближались и тянулись к его ноге. На этот раз он громко выкрикнул всю молитву: – Будешь ли переходить через воды, Я с тобою, – через реки ли, они не потопят тебя; пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя. Затем он, не колеблясь, шагнул в огонь. Языки бушующего пламени прохладно овевали его, словно приятный ветерок из открытого кухонного окна. Он прошел три метра сквозь пылающее горнило и оказался по другую сторону стены. Огонь даже не коснулся его тела и волос. По ту сторону Бена ждал широко улыбавшийся Циско. – Я же тебе говорил, что нельзя молиться истукану, – горделиво произнес он. – Да, в этом, похоже, ты оказался прав. Теперь они оказались в подземной усыпальнице Вориса, круглом зале с каменными стенами, в центре которого на округлом пьедестале возвышался огромный саркофаг. Вокруг царила совершенная пустота. Только они и гроб. Увидев крышку, Бен вздохнул. Она выглядела чрезвычайно тяжелой. – Банка у тебя? – спросил он у Циско. Циско вытащил из мешка все еще светившуюся изнутри банку. Годы немилосердно обошлись с ее содержимым. Зелье позеленело от гниения и покрылось белым ворсистым бактериальным налетом. Они открыли ржавую крышку и обнаружили, что золотой зуб сделал гнилостную вонь еще более невыносимой. Она сама превратилась в чудовище, набросившись на них и заставив натужно кашлять и чихать. Циско поставил открытую банку на пол и тщательно вытер руки. Тем временем Бен принялся сбивать крышку с саркофага. Циско схватил его за руку. – Что такое? – спросил Бен. – Может, это потревожит того, кто спит в гробу. – О, ну да. Циско уперся ладонями в край крышки. – Мы ее сдвинем и откроем, – сказал он Бену. Бен встал рядом с Циско и прижал ладони к крышке. – Молиться надо? – спросил он у испанца. – Нет. Молитвы кончились. Теперь надо толкать. – Один, два, три… Они с силой нажали на крышку, и та подалась. Казалось, они толкали в гору автобус. Миллиметр за миллиметром тяжелая плита наконец сдвинулась, и они с восхищением и ужасом уставились на спящего Вориса. Желтовато-землистая кожа. Сложенные черные крылья. Белые горящие глаза, теперь закрытые. Рот дьявола был плотно сомкнут. Циско поднял банку с вонючим зельем. – И как мы это сделаем? – спросил он. – Его кожа обожжет тебя, – ответил Бен. – Нам нужны перчатки и нож. Циско запустил руку в мешок и протянул Бену небольшой нож, который они взяли в ночном магазине. Оба натянули зимние перчатки. – Я разожму ему рот, – произнес Бен. – А ты вливай зелье. – Хорошо. Бен просунул нож между белыми губами Вориса и повернул лезвие, обнажив кроваво-красные десны и острые, конической формы, зубы. Циско самую малость наклонил банку, чтобы зелье тоненькой струйкой стекало в образовавшееся отверстие. Они видели, как зелье прожгло себе путь сквозь десны Вориса, когда Циско поставил банку рядом с гробом. – И через сколько, по-твоему, все это сработает? – спросил Циско. Однако Бен так и не успел ответить, поскольку Ворис проснулся и сверкнул по ним обоим смертоносными горящими зрачками. – Закрой глаза и не давай ему двинуться! – вскричал Бен. Он отшвырнул нож и зажал Ворису рот, чтобы яд проник тому в глотку, словно сжимал челюсти крокодила. Циско запрыгнул на саркофаг и крепко прижал крылья Вориса к телу, пока тот пытался испепелить их взглядами. Рубашка у Циско задралась, и оголенный живот соприкоснулся с дьяволом, чья кожа огненным трутом впилась в тело испанца, который закричал, призывая на помощь Бога. И Бен, и Циско не открывали глаз, чтобы избежать взглядов Вориса, изо всех сил надеясь, что смогут продержаться так, пока дьявол не проглотит достаточно зелья, чтобы просто умереть. Но Ворис сбросил Циско с саркофага и выплюнул раскаленное зелье в лицо Бену, отчего тот упал, задыхаясь. Ворис встал со своего ложа и расправил крылья. Дальше все будет легко и просто. Он пробудился. Яд не попал ему в рот. Он сможет убить этих людишек, как ему захочется. Они даже не могли взглянуть на него, не умерев. – Циско! – вскричал Бен. – СЕМЕЧКО! Прижатый к стене с закрытыми глазами, Циско запустил руку в мешок, когда Ворис нагнулся и впился в Бена докрасна раскаленными когтями. Циско нащупал семечко и швырнул его в другой конец зала, а Бен сжался в комочек и молил о быстрой смерти. Семечко проросло. Из того места, где оно упало на пол усыпальницы, на девять метров ввысь взвились ноги, руки, ярко-красные губы, курчавые волосы, тело в одеянии из мешковины. Сквозь эхо отражавшихся от стен криков Бена он и испанец услышали, как могучий и густой женский голос рявкнул: – ХА! В усыпальнице возвышалась Фермона, глядевшая сверху вниз на трех бойцов, словно на резвившихся кроликов, которые случайно попались ей на глаза во время прогулки по саду. Даже Ворис оцепенел, увидев ее. Он буравил великаншу горящими зрачками, но это не причиняло ей ни малейшего вреда. Фермона подняла с пола крылатого дьявола и несколько мгновений изучала его. – Ага, – протянула она. – Вот новое дело. А затем проглотила Вориса за один присест, даже не поперхнувшись. Он и звука не успел произнести. Бен вскочил на ноги, схватил стоявшую на пьедестале банку и протянул ее великанше. – Фермона! – вскричал он. – Запей-ка! Она обхватила банку могучей рукой и осушила ее, как наперсток, затем состроила тошнотворную гримасу, когда съеденный Ворис и яд перемешались в ее исполинском желудке. – Тьфу, гадость какая! – сморщилась она. Затем взглянула на Бена и укоризненно уперлась в него пальцем. – Это все ты. Ты отбил у меня вкус к человечине, негодник! Я целых десять лет провела в поисках этих хот-догов. – Я знаю место, где их много, – ответил Бен. – Ой, правда?