– Я не смогу больше ничего ни съесть, ни выпить. И я почти уверен, что мое лицо деформировалось навсегда от всех этих улыбок. – Ну, это только к лучшему, – ответила она и погладила его по щеке. – Возьми чашку кофе, положи сладостей на тарелку и так и ходи. Женщины не могут успокоиться, если видят мужчину с пустой тарелкой. – Можешь хотя бы попросить старую мисс Эльвиру, чтобы она перестала просверливать глазами мне затылок? – Расслабься. Скорее всего, она просто читает твои грязные мыслишки, – сказала Джейми, чмокнула его в щеку и снова ушла. Время шло, и Демарко все больше уставал, в то время как Джейми, наоборот, становилась все энергичнее. Где-то в восемь вечера она нашла его спящим в кресле в гостиной. Она встала возле него на колени и прошептала в ухо: – Вставай-вставай. Он дернулся, заморгал и осмотрелся по сторонам. – Прости, – сказал он ей. – Ничего страшного. Ты долго вел машину, а теперь еще и это. Ты хорошо справился, солдат. – Тут что, – снова заморгал он, – кроме меня все на амфетамине? – Мама настаивает, чтобы мы ночевали здесь, – сжала она его руку, – но остались только надувные матрасы в подвале. Почему бы тебе не улизнуть и не пойти обратно к фургону? У нас завтра здесь будет бранч, а потом мы поедем на похороны. Он подумал о том, что ему придется провести ночь без нее, и широко раскрыл глаза. – Не переживай, – прошептала она. – Я не долго. – Я не хочу, чтобы ты одна шла обратно в темноте, – он сел в кресле ровнее. – Ну что ты, – сказала она. – Я захвачу биту. Я могу о себе позаботиться, ты же знаешь. Он сам удивился, что ответил ей вслух: – Но я не хочу, чтобы это было необходимо. Она нагнулась к нему и прикоснулась своей щекой к его: – Видишь, как хорошо это на нас повлияло? Ты уже часть семьи. – И меня даже не заставили съесть хаггис, – заметил он. – Пока что. Глава двадцать третья В ту ночь он долго лежал без сна, скорее чувствуя, чем думая или вспоминая события предыдущих дней: некоторые приятные, некоторые неловкие, но в основном пустые и лишенные смысла. Что такого важного он сделал за эти дни? Он порылся в памяти, чтобы найти свое последнее осмысленное действие. Тогда он считал, что отказаться от своей униформы и связанных с ней обязанностей – это значимый поступок, но теперь понял, что все как раз наоборот. Это стало уходом от единственного остававшегося определения того, кем и чем он являлся, капитуляцией перед бессмысленностью. Сейчас он просто плыл по течению, едва ли лучше, чем труп в реке. Физически труп сохранял все признаки жизни, мог улыбаться, есть, заниматься любовью и… нет. Стоп. Он действительно оживал, когда занимался любовью. Он совсем не притворялся, когда был с Джейми. Но потом пустота неизменно возвращалась. Так как же одна любовь, плывущая в море бессмысленности, может иметь какой-то смысл? Возможно, уход в отставку действительно был ошибкой, даже под видом временного отпуска, на который его уговорил Кайл. Кайл был хорошим человеком. Демарко не следовало так безжалостно над ним подшучивать. Все они были хорошими рядовыми: Кармайкл, Липински, Морган и все остальные. Каждый со своими достоинствами и недостатками, но все они хотели делать что-то хорошее, делать этот безумный мир лучше. Все кроме него. Он опустил руки. Выгорел. Вымотался. Не дожил даже до пятидесяти, а уже ни на что не годен. И вот он еще и тащит Джейми в небытие вместе с собой. Она спала на боку, подложив одну руку под щеку, а другой касаясь его руки. Райан думал о Томасе Хьюстоне и о том, какой выход из ситуации он выбрал. Великолепный выход. Единственный выстрел Демарко в сердце Инмана был всего лишь точкой в конце последней строки Тома. Боже, как он восхищался этим человеком! И как он скучал по их дружбе! Все люди, которых он позволял себе любить, исчезли. Его мать исчезла. Ларейн исчезла – по крайней мере, из его жизни. Райан младший безвозвратно исчез. Томас исчез. Служба исчезла. Цель исчезла. Смысл исчез. Только Джейми осталась. Энергичная, умная, амбициозная и уникальная женщина, которой теперь приходится быть спутницей утопленника. Он провел рукой по своей груди, позволяя кончикам своих пальцев коснуться ее. Закрыл глаза и подумал: «Пожалуйста, Господи. Скажи, что мне делать. Не дай мне разрушить и ее жизнь тоже». Глава двадцать четвертая Демарко проснулся от криков голубой сойки. Или, может быть, от руки Джейми между его ног – легкое, щекочущее прикосновение, которое послало электрический заряд от его паха вверх по позвоночнику в уставший мозг, где оно будто создало статический разряд, который резко разбудил его звуком, удивительно похожим на крик голубой сойки. Каков бы ни был источник этого самого звука, он открыл красные глаза и прищурился. Тусклый розовый свет будто жег его сетчатку. – Я тебя ненавижу, – пробормотал он. – Ты мне противен, – тихо сказала она, затем медленно провела губами по его груди, животу и по всей длине его удлиняющегося члена. Когда она взяла его в рот, мужчина почувствовал, будто падает вниз, поэтому запустил руки в ее густые волосы и держался за них до тех пор, пока она не поднялась и не села на него, прижавшись спиной к его груди и согнув правую ногу в колене, а левую прижав к полу, пока она чувственно, но нежно раскачивалась на нем. Позже она легла на его грудь, скрестив ноги вокруг его коленей и прижавшись губами к его шее. Он подождал, пока их дыхание замедлится. – Это было утомительно и прекрасно, – сказал он ей. – А сейчас я снова усну. Если я не проснусь завтра к полудню, сделай так еще раз. – Я иду в душ, малыш, – хихикнула она. – Потом будет твоя очередь. А потом мы побегаем и вспотеем. Потом снова примем душ и поедем к бабушке на бранч, а потом поедем на похороны. И только потом ты сможешь вздремнуть. – На четыре душа воды не хватит, – заметил он. – Тогда встаем и идем бегать. – Неееет, – протянул он. Она скатилась с него и села. – Давай, хорошая карма. Тело человека – его храм. – Мой храм – это твое тело. – Это приятно. Но если ты снова хочешь там молиться, тогда надевай на свою милую задницу треники. Глава двадцать пятая Всего через семь минут после своей первой вялой пробежки в Абердине он перестал притворяться и перешел на шаг. Джейми, наверное, уже была в дальнем конце города, возможно, даже мочила ноги в озере Баркли. Как она могла бегать так легко, как газель, после такого изнурительного дня и такой длинной ночи? Если бы не тот «сексуальный будильник», он бы все еще спал без задних ног. Надо признать, что в жизни с кем-то есть свои плюсы. Но за это тоже надо было платить. И он хотел платить и дальше, но боялся, что быстро исчерпает все свои заначки. Было чуть раньше восьми утра, и солнечный свет, падавший на тротуар, обжигал глаза, словно соль. Как и голубое небо. Тысячи распускающихся цветов, украшавших все лужайки, будто взрывались на его сетчатке бесшумными маленькими цветными бомбами. Только все еще влажная трава не раздражала его глаз. Поэтому он шел и смотрел чуть левее своих ног, прямо за бордюр. Именно аномальная длина травы после всех этих ухоженных лужаек заставила его поднять голову. Маленький участок, давно никем не стриженный. А в его центре, почти неподвижно застыв за невысоким, поросшим сорняками холмиком засыпанного фундамента, стояла еще одна аномалия: человек в черном костюме. Очень полный человек, который смотрел в его сторону. Демарко, чисто из-за смущения, улыбнулся и кивнул. Оба этих жеста причиняли боль. И вот тогда день стал для Демарко странным, приобрел какую-то призрачную нереальность, хотя внешне ничего не изменилось. Минуту назад этот день был совершенно реальным и точным – неприятная пробежка, тяжелый парной воздух. Но теперь, когда на этом участке появился довольно странного вида человек, Демарко почувствовал, что мир будто накренился и потерял равновесие. Мужчина ответил на улыбку Демарко единственным способом, который он не любим. Словами. – Ужасно, – произнес он. Демарко попытался встать чуть прямее. Это тоже было больно. – Простите, что? – То, что здесь произошло. Это ужасно. Согласны? «Черт, – выругался про себя Демарко. – Теперь ты ввязал себя в беседу». Он обдумал свои варианты: снова побежать или потом объяснить Джейми, что он только-только начал, когда его бег прервал незнакомец. Райан перекинул через бордюр сначала одну ногу, потом другую. Будет проще проплестись десять метров, чем говорить громче. Он подошел к мужчине. – Простите, – сказал он и протянул руку. – Райан Демарко. Я только второй день в городе. Так что я без понятия, что здесь случилось.