Ветер продолжал хлестать верхний полог деревьев туда-сюда, отчего вниз сыпались листья, желуди и хрупкие ветки, а стволы скрипели и раскачивались. Демарко подполз обратно к дереву, подтянул свою промокшую футболку за край и высосал из нее влагу. Чтобы согреться, он вытащил серебряный медальон и зажал его между ладонями. Глава сто двенадцатая Опять сон. Демарко стоит в пустой спальне на втором этаже своего дома. В задней стене есть большое панорамное окно. Он знает, что раньше там этого окна не было, но его это не волнует. Как не волнует и то, что из этого окна он видит огромный скрюченный дуб без листьев, который теперь стоит на заднем дворе, кривой и черный, намного выше его дома. Действительно необычным ему кажется то, что на одной из верхних веток спокойно стоит большая коричневая корова. Он подходит к порогу и кричит вниз через лестницу: «Ларейн! Там на заднем дворе корова сидит на дубе!» Нет ответа. Он возвращается к окну, снова заглядывает во двор и теперь понимает, что корова – это на самом деле огромный старый бык с длинными пожелтевшими рогами. Очень занятно. И пока он смотрит, бык спокойно подходит к концу ветки, останавливается на мгновение и шагает в сторону. С тяжелым стуком падает на землю. Лежит неподвижно. Очевидно, мертв. «Как странно», – думает он. Он отворачивается от окна, выходит из комнаты и быстро спускается по лестнице к задней двери. Открывает дверь и выходит во внутренний дворик, чтобы посмотреть поближе. И теперь видит не только огромного неподвижного быка, лежащего на боку на земле, но и его сына Райана, лет двенадцати-тринадцати, полулежащего на толстой нижней ветке. Этакий белолицый Маугли! Он босой, с обнаженной грудью, в одних свободных белых брюках, улыбается и смотрит вдаль, на далекие холмы. На ветке над ним спит белый тигр, свесив ноги вниз. Демарко идет по дворику, чтобы подойти чуть ближе. Говорит как можно тише, чтобы не разбудить тигра: «Райан, можешь зайти внутрь, пожалуйста? Мне не нравится, что ты здесь с этим тигром». Райан не отвечает, но его улыбка становится шире. Она будто говорит: «Все хорошо». И Демарко стоит и смотрит, озадаченный, пытаясь все это осознать – мертвого быка, спящего тигра, огромное дерево, безмятежного и прекрасного мальчика… Глава сто тринадцатая Он проснулся в сером свете, густой туман поднимался от земли. Его тело было напряжено, болело и дрожало, одежда все еще была влажной от ночного дождя, а раненая нога все еще пульсировала от лодыжки до колена. Несколько птиц защебетали свое утреннее приветствие. Запах леса значительно усилился – влажные листья и земля, папоротники и зелень. Он чувствовал себя хорошо, несмотря на боль и холод в теле, чувствовал странный оптимизм. Спокойствие его сна никуда не ушло. И тут он вспомнил про медальон – в руках ничего не было. Он замер. Не шевелись. Он не может быть где-то далеко. Демарко спал скривившись, опираясь на дерево; он посмотрел через левое плечо на мокрые листья, потом вниз вдоль руки, медленно поворачиваясь, охватывая каждый дюйм, и увидел медальон у своего бедра, мокрый и блестящий. Осторожно взял его с листьев и вытер о рубашку. Положил на ладонь и поднес ко рту. «Если бы я потерял тебя», – подумал он. Через несколько минут, когда туман медленно рассеивался, он заставил себя встать на колени у дерева и постепенно выпрямился. Он наклонился в сторону, чтобы расстегнуть молнию и облегчиться. Большая часть леса все еще лежала в глубокой тени, хотя и была освещена голубоватым сиянием из-за тумана. Но примерно в двадцати ярдах от него, на поляне размером не больше его гостиной, лишь частично освещенной слабым солнечным светом, пробивающимся сквозь листву, виднелся силуэт толстого низенького человека, прислонившегося к стволу дерева. Сам силуэт был неясным – тут серый свет, а там тень, но по очертаниям он напоминал не что иное, как маленького толстяка в остроконечной шляпе с одной рукой на бедре. Демарко улыбнулся от такой странной иллюзии. Какова вероятность, что свет потечет вниз с расстояния в девяносто три миллиона миль и превратится в нечто настолько незнакомое, но узнаваемое? Насколько он помнил, на самом деле он ни разу не видел маленьких мужчин в остроконечных шляпах. Может, в школьных учебниках, когда был маленьким, в первом или во втором классе. А может, в одной из многих книг, которые он читал малышу Райану. В любом случае, вот он, стоит среди деревьев, такой же узнаваемый, как и деревья. Он не мог не ухмыльнуться, наслаждаясь такой интересной игрой света. Но затем маленький человечек наклонился в сторону, встал и вытянулся, превратившись в человека стандартного размера, сделанного из силуэта и полутьмы – силуэта, который теперь развернулся и пошел прочь, сливаясь с мистическими туманными деревьями. Через минуту взревел небольшой мотор, порычал где-то десять секунд и вскоре исчез вдали, оставив позади только деревья, туман и Демарко с его вопросами. Глава сто четырнадцатая Там, где призрак приседал на корточки у дерева, земля была примята, листья сплющены или отброшены в сторону. А поскольку земля все еще была влажной, на ней виднелись и следы шагов от дерева, и следы шин квадроцикла, на котором он уехал. Демарко внимательно изучил следы. – Четырехколесный, – пробормотал он. Два четких следа, оставленных широкими шинами низкого давления. И они уходили к холму. В воздухе витал запах бензиновых выхлопов. Этот человек даже не пытался прятаться. Что же это значит? «Это может значить, – подумал Демарко, – что это был не Эмери. Или не тот человек, что стрелял в меня. Или же он подумал, что я его уже заметил, поэтому и не думал скрываться. Это может значить, что у меня галлюцинации». Он снова посмотрел на землю. Разве галлюцинации оставляют следы? Был только один способ узнать. Глава сто пятнадцатая Демарко притаился за деревом на краю относительно ровной поляны. Размером примерно в акр, она не была совсем без деревьев, но над ней виднелось широкое голубое пятно. Столько неба он не видел с самого начала этого долгого пути. Примерно в сотне футов впереди, в самом центре поляны, стояло небольшое каменное строение. Оно было примерно пяти футов в ширину и восьми в длину и сделано из того же самого песчаника, на котором он отдыхал, перелезал через него или обходил, бормоча проклятия, в течение где-то сорока часов. Из этого песчаника были грубо высечены прямоугольные блоки и сложены в восемь рядов в высоту. Сверху покоилась крыша под крутым углом из ржавых рифленых панелей. В ближайшей к нему стороне виднелось отверстие высотой в пять рядов. Внутри было темно. Еще в двадцати ярдах за этим зданием стояла простая, но умело сделанная хижина с каменным фундаментом и некрашеными дощатыми стенами. Две деревянные ступеньки вели к массивной двери без окон. Два маленьких окна выходили, как ему показалось, на юг. Никакого движения, кроме шевеления листьев над головой. И только пульсирующая горячая боль от лодыжки до колена. Он начал свой путь примерно в три часа дня в понедельник. Сейчас, насколько он мог судить, была среда. Где-то между семью и восемью утра. Он был лишен всего, кроме одежды на нем, лишен всяких средств связи и самообороны. В его лицо попала шрапнель от дерева, череп пульсировал и покрылся синяками, нога была разорвана, тело скрючено и растянуто всеми мыслимыми способами. У него болела каждая мышца и кость, он был голоден, исцарапан, раздавлен, его мучили жажда, лихорадка, недосып и насекомые. А теперь он прятался за деревом, глядя на первый проблеск чего-то несотворенного природой: странный каменный дом, который в утреннем свете выглядел чем-то средним между игрушечным собором и бункером для боеприпасов. «И что теперь?» – спросил он себя. Чем бы оно ни было, из этого здания будет удобно наблюдать за хижиной. Он заковылял вбок за линией деревьев, пока не оказался параллельно зданию и хижине за ним. Затем как можно быстрее направился вперед, сдерживая вопли каждый раз, как его левая нога касалась земли. Ему пришлось пригнуться, чтобы войти в здание. В темноте пахло сырой землей и протухшим мясом. Эта вонь заставила его замереть на корточках. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что перед ним лежало, но солнце еще не встало до конца, поэтому он видел только наслоение теней. Ближайшая тень, казалось, висела в воздухе всего в паре шагов и где-то на высоте его головы, большая, как пляжный мяч. Она частично скрывала отверстие в дальнем конце – такое же, как то, через которое он вошел. Он стоял неподвижно, неглубоко вдыхая через рот, и ждал, пока палочки и колбочки его глаза приспособятся. И постепенно он смог различить объект впереди себя – голову оленя, подвешенную на проволоке за рога, всю покрытую мухами. Сзади раздался громкий и ясный звук – хлопанье в ладоши. Он быстро повернулся на здоровой ноге. Черно-серая собака размером с волка мчалась к нему на всех парах, а за ней стоял человек в джинсах, ботинках, фланелевой рубашке и бейсболке – в одной руке веревка, а в другой ружье. Ружье принимало горизонтальное положение, а собака была от него в трех секундах. Демарко побежал. Но недостаточно далеко и недостаточно быстро. С первым же неуверенным шагом он споткнулся о проволоку, натянутую по щиколотку, и две решетчатые двери – одна спереди, а другая сзади – с грохотом упали на металлические ставни. Собака просунула голову между прутьями решетки у него за спиной и теперь начала разъяренно лаять. Человек опустил ружье и шагнул вперед. Демарко поднял руки на уровень лица. – Я безоружен, – перекрикивал он лай. – И я думаю, что у меня сломана нога. Но человек, теперь он видел, что это была женщина, хотя и шире его и почти такого же роста, зашагала мимо здания, даже не взглянув на Демарко. – Ко мне! – позвала она, и собака сразу же высунула голову из прутьев и помчалась к женщине. Демарко наблюдал из-за решетки, как она открыла дверь хижины и пропустила туда собаку. Дальше дверь с грохотом закрылась за ними. И снова мир окунулся в тишину, если не считать оживленного жужжания во тьме над головой Демарко. Глава сто шестнадцатая Он лежал щекой на прохладной, утрамбованной земле, повернув лицо к более свежему воздуху за решеткой. Он попытался набрать слюну, чтобы выплюнуть этот отвратительный вкус своей тюрьмы. Но во рту по-прежнему было сухо. Между тем утро медленно проходило. Воздух стал влажным и горячим. Весь мир провонял гнилью. Он смотрел на дверь хижины до тех пор, пока его глаза не стали тяжелыми и он, наконец, не поддался сну. «Сознание, – сказал он себе, – переоценено». Глава сто семнадцатая Во сне он перевернулся на правый бок, прислонившись спиной к решетке. Противоположная решетка исчезла, и вход в постройку заполнил голубой туман. Но Демарко знает, что не может покинуть свою тюрьму, знает, что побег невозможен, поэтому не делает никаких попыток встать, а просто лежит там, слишком тяжелый, чтобы двигаться, и смотрит на человека, сидящего рядом с ним на корточках в тумане. Это его друг Том Хьюстон, с чистым и улыбающимся лицом и аккуратно причесанными волосами. «Какого хрена, брат?» – спрашивает Хьюстон. А Демарко, мучаясь от пересохшего горла и сухих губ, отвечает: «Могу спросить тебя то же самое». И Хьюстон смеется. Его внезапный раскатистый смех постоянно застает Демарко врасплох, а чистый, ничем не омраченный мгновенный восторг тоже всегда заставляет Демарко улыбнуться, как получилось и сейчас. Демарко говорит: «Я персонаж одной из твоих историй, Том?» Хьюстон спрашивает: «Ты имеешь в виду Гудмена Брауна?» И Демарко отвечает: «Это не твоя история». Хьюстон кивает, наклоняется ближе и кладет руку на голову Демарко. Его прохладное касание успокаивает. «Это я твой персонаж, – говорит Хьюстон. – Как и ты, друг мой». Теперь Демарко захотелось рассмеяться, но он слишком сонный для этого. «Я никогда писать не умел», – говорит он. «Ты научишься, – отвечает ему Хьюстон. – Просто продолжай строчить». Хьюстон ухмыляется, а затем отодвигается и начинает вставать. Но тут Демарко охватывает внезапная паника, и он протягивает руку, хватает Хьюстона за рукав и спрашивает: «К чему это все, Том? Все это сумасшествие? Эта жизнь? Зачем все это?» Хьюстон какое-то время молчит, только улыбается. А затем, почти шепотом: – Сентипенсанте, друг мой. – Я не знаю, что это значит. – Жизнь – это стихотворение. – Как это? – Глухое. Как глобус, как плод. – Я ничего из этого не понял.