Хьюстон продолжает улыбаться, даже несмотря на то, что исчезает, его рукав, ладони и руки превращаются в дымку, его тело возвращается к туману до тех пор, пока не остается лишь прохлада его касания. Глава сто восемнадцатая Что-то прохладное и влажное коснулось сзади его шеи. Что-то шевелящееся и шаркающее. И тут он понял: собака. Он откатился от прутьев, перевернулся на левую ногу, а затем снова откатился, неловко лежа на спине с поднятой головой, согнув одну ногу в колене, боль пронзила его до самого бока. Собака продолжала совать свою морду сквозь прутья решетки. Женщина стояла сзади животного, ее силуэт был черным на фоне яркого дневного света. – Как давно я здесь? Мне нужна вода, – сказал Демарко. Она шагнула вперед и протянула руку к двери. Щелчок. Он прижал кулаки к груди, ожидая, что собака нападет. Затем она отвернулась, один раз хлопнула в ладоши и сказала: «Ко мне!» Собака повернулась и побежала за ней, проскочив перед ней в открытую дверь хижины, в которую вошла и женщина, оставив дверь открытой. Все было тихо, за исключением пения птиц где-то снаружи и жужжания мух, все еще роящихся вокруг головы оленя. Он подождал пару минут, прислушался и услышал приглушенный женский голос, доносившийся из хижины. Он повернулся еще на четверть оборота. На здоровое колено, руки на земле. Нашел рядом свой костыль. Поставил его, а затем с трудом встал во весь рост. Дверь клетки резко распахнулась. Глава сто девятнадцатая К тому времени, как он добрался до двух деревянных ступенек, ведущих к двери хижины, он почувствовал запах какой-то еды – благоухающие ароматы помидоров, говядины и трав, которые он не мог определить. Преодолеть даже две ступеньки с костылем было нелегко. С каждым прыжком его тело сильно вело влево, но слишком короткий костыль смог удержать его, поэтому он наконец добрался до порога и стоял там, тяжело дыша. Пес, лежавший теперь перед каменным очагом в дальнем конце хижины, поднял голову, настороженно прислушиваясь. – Лежать, – сказала женщина, не глядя в сторону Демарко. Она сидела в деревянном кресле-качалке, а рядом с ней мужчина лежал на матрасе поверх простого каркаса. На мужчине были синие пижамные штаны, серые носки и выпущенная фланелевая рубашка, он лежал на спине с закрытыми глазами. Если бы не костлявые руки, торчащие из-под манжет рубашки, не тонкая шея и не изможденное лицо, то можно было подумать, что в одежде никого не было. Но лицо его было свежевыбрито, а тонкие волосы аккуратно причесаны. На маленьком столике справа от кровати стояла стеклянная банка с зубными протезами, пластиковая упаковка ибупрофена, пузырьки перекиси водорода и йода, маленькая желтая коробочка с лекарством по рецепту, мочалка, банка вазелина, несколько рулонов бинтов и марли, а также прозрачный пластиковый стакан с водой. Из хижины доносился запах не только горячего супа, улавливался и дым с пеплом. В маленькой дровяной печке, на которой стоял чугунный котелок, тлели угольки. Кроме того, в воздухе чувствовался смутный, неприятный запах жира и чего-то еще. Какое-то безымянное зловонье, которое Демарко уже чуял прежде на месте смертельных автомобильных аварий, в доме бывшего коллеги, умирающего от рака, и дважды на месте расстрелов – запах, наводящий на мысль, что если человек на кровати все еще жив, это ненадолго. Теперь женщина повернулась к Демарко и кивнула в сторону единственного оставшегося стула в комнате, потертого и винилового, справа от маленького столика. – Садись туда, – сказала она. Демарко заковылял к нему, сел, посмотрел на стакан с водой, посмотрел на женщину. Она уже встала со своего места. – Пей, – сказала она. – Она свежая, я только налила. Он выпил. Вода была холодной и такой вкусной, что у него закружилась голова и сперло дыхание. Он делал глоток, пару раз коротко выдыхал, глотал снова. – В желтой коробке бактрим, – сказала она ему. Он вытряс себе на ладонь две таблетки и проглотил их с очередным глотком воды. Она опустилась перед ним на колени, посмотрела на его ногу, опустила глаза на ботинок, который теперь был весь измазан грязью и кровью. – Возможно, мне придется отрезать этот ботинок, – сказала она. – Там есть ибупрофен от боли, если тебе надо. Он кивнул, потянулся за ибупрофеном, вытряхнул две маленькие капсулы и проглотил их. Вытащив нож из ножен, прикрепленных к ее поясу, она разрезала шнурки, затем отложила нож в сторону и раздвинула края ботинка. Язычок прилип к носку с засохшей кровью, а носок – к распухшей ноге. Она осторожно высвободила язычок, изо всех сил стараясь пока что не трогать носок, хотя это все равно нужно будет сделать. Высунув язычок полностью из ботинка и растянув края по бокам как можно дальше, она теперь могла двигать ботинок вдоль пятки. – Я потяну, – сказала она. – Другого выхода нет. – Давай, – ответил он ей. Она тянула медленно, но уверенно, левой рукой обхватив его икру и удерживая ногу над полом, а правой держась за пятку. Он сосредоточился на интерьере хижины. Против часовой стрелки от кровати стояли круглый стол и два стула, затем камин, дровяная печь, одинокая раковина со шкафчиком внизу и с крючками для полотенец с двух сторон. Дальше шел книжный шкаф, заставленный консервированной и упакованной едой, а также сушеными овощами, фруктами и травами в стеклянных банках. Потом книжный шкаф поменьше где-то с десятком книг, а на верхней полке стоял транзисторный радиоприемник на батарейках. Затем шли настенные крючки, с которых свисали различные куртки, свитера, шляпы, рыболовный жилет, весь в крючках и мухах, инструменты на кожаных ремешках, фонари, кастрюли, сковородки и другие предметы. На стене рядом с дверью висели два ружья, дробовик и два пистолета. Под ними, в самом углу, размещались две удочки и плетеный крючок. Между стулом Демарко и дверью стоял старый шкаф со снятыми дверцами, там на полках лежали сложенные рубашки, джинсы и другая одежда. У стены притаилась скамеечка для ног. Две масляных и три газовых лампы. Потрепанный черный чехол для гитары. Дощатый пол потемнел от старости, потолок кое-где запачкался сажей. Когда он обводил взглядом комнату, его грудь вздымалась с каждым вздохом. Мышцы были напряжены из-за боли в ноге, когда она снимала сначала ботинок, а потом носок. Засохшая кровь потрескивала, высыпались кусочки мертвой кожи. Он почувствовал прохладу воздуха на своей голой ноге, а затем тепло и шершавость ее руки. Демарко сделал еще несколько глубоких вдохов и посмотрел вниз. Она засунула кончик ножа в дыру на его джинсах и теперь разрезала штанину. Потом отложила нож в сторону и наклонилась ближе, осторожно, несмотря на его вздрагивания, прощупывая пальцами от лодыжки до ступни. – Простите, что у меня такая грязная нога, – сказал он. – Перелома я не чувствую, – сказала она, не поднимая взгляд. – Но это еще ничего не значит. Все очень сильно опухло из-за инфекции. Она потянулась за перекисью водорода и губкой. Демарко облокотился головой о стену. Закрыл глаза. Как она может быть такой нежной после того, как все утро держала в клетке? «Женщины», – подумал он. – И что они? – внезапно спросила она. Он открыл глаза и посмотрел вниз. Она все еще промывала его ногу, вычищая порезы по всей распухшей ноге. – Я не осознавал, что говорю вслух, – ответил он ей. Когда она так и не ответила, он продолжил: – Это вы в меня вчера стреляли? – Ты бы здесь не сидел, если бы я в тебя выстрелила, – сказала она. Она вылила перекись на его раненую ногу. Он дернулся, не в силах сдержать стон. От боли ему захотелось опорожнить мочевой пузырь, но он стиснул зубы и сжал мышцы таза и живота, быстро и неглубоко вдыхая через нос. Когда острая боль стихла и он снова смог видеть слезящимися глазами, Демарко хотел спросить у нее, что значит этот ответ. Что она в него не стреляла или стреляла, но не хотела убивать? Но потом решил, что это не имеет значения. Он еще немного понаблюдал за ее затылком, чистыми каштановыми волосами, сильными плечами и руками. Она немного напоминала ему маму в те лучшие дни, когда он еще был маленьким. Вот только эта женщина была почти такой же высокой, как Демарко, ну уж по крайней мере такой же широкой. И все же ее касания были нежными и аккуратными, что противоречило силе ее толстых пальцев и рук. Ему хотелось положить руки ей на голову или на плечи. Ему хотелось прижать ладони к ее щекам. Он не мог понять этого желания, а потом и вовсе решил перестать пытаться. Когда он поднял взгляд, то увидел, что мужчина на кровати проснулся, повернул голову к дверному проему и смотрел на Демарко. – Это Эмери там лежит? – спросил Демарко у женщины. Фигура на кровати не соответствовала образу Вирджила Хелма, который Демарко себе представил. Вирджил болел, да, но ему же было всего сорок, и поэтому, по мнению Демарко, он должен был сохранить хотя бы часть жизненной энергии молодого человека. Человек на кровати казался лет на двадцать старше, истощенным болезнью, лишенным всякой силы. И только в глазах проглядывалось какое-то подобие молодого духа. В ответ на вопрос Демарко женщина ничего не сказала. Но спустя пару секунд мужчина поднял пальцы левой руки с кровати. Подержал их в воздухе пять секунд и снова опустил. Демарко нагнулся ближе к женщине. – Как давно он в таком состоянии? – тихо спросил он. Сначала женщина снова промолчала, но потом высказалась: – С тех пор, как мы сюда перебрались, ему все хуже. – Его проверял врач? Теперь она потянулась за полотенцем и вытерла насухо его ногу. И взяла йод – снова жгучая боль, снова сжимающиеся мышцы. – Если вы так и продолжите, то я обоссусь в штаны, – сказал он. – Это уж сам выбирай, – ответила она. Потом медленно замотала ему ногу до самого колена, использовав широкий хирургический бинт и компрессионный. Затем встала и положила все медикаменты обратно на столик. – Спасибо, – сказал ей Демарко. Она наклонилась, чтобы достать из-под кровати горшок, повернулась и протянула его Демарко со словами: – Давай, вперед. – Пожалуй, я выйду на улицу, если вы не против, – сказал он. – Не глупи, – отрезала она, бросила ему на колени горшок и отошла. Женщина подошла к раковине, вымыла руки и губку, пока Демарко справлял нужду в горшок. Затем она взяла с вешалки полотенце и вернулась к Демарко. Одной рукой подняла с его колен горшок, а другой протянула ему полотенце и мочалку. – Давай умойся, а потом можешь поесть супа, – сказала она. Глава сто двадцатая