– Это все, что ты сможешь от него выведать, – сказала Кэт. – Теперь оставь его в покое. Демарко кивнул и заговорил: – Ничего, если я задам вам еще пару вопросов? – Только быстро, – сказала она. – Очевидно, он говорил вам о тех семи девушках. Вы верите, что он никак в этом не участвовал? Эта чертова война, на которую его послали, забрала его здоровье, как физическое, так и ментальное, – глаза ее горели. – Когда он узнал, что было в той церкви, это его просто с ума свело. Еще хуже, чем все кошмары, которые он успел повидать. Он пришел сюда в надежде снова обрести покой. И смотри, что из этого вышло. – Поэтому вы в меня стреляли? – спросил Демарко. – Чтобы спугнуть меня? – Ему не понравилось, что я это сделала, – теперь она смотрела на собаку. – Сказал позволить тебе прийти, раз уж нашел нас. Он всегда знал, что рано или поздно кто-то придет. – Он знал, что я был там в клетке? – Не сразу. Он на меня так разозлился, что я тебя там оставила, что хотел сам встать и вытащить тебя. Это его почти убило. Затем она встала и подняла с пола костыль рядом со стулом Демарко. Протянула его. – Этот суп, скорее всего, организм быстро переварит, – сказала она. – На заднем дворе есть пристройка. Она взяла его миску и ложку, стакан с водой и салфетку, отнесла их в раковину и принялась мыть водой из ведра. Демарко хотел задать еще несколько вопросов, но понимал, насколько шатко сейчас его положение. Еще он знал, что она была права насчет супа, учитывая сорок с лишним часов голодания; его живот ужасно напрягся. Он оперся на трость, поднялся и заковылял к двери. Глава сто двадцать третья На пути между хижиной и пристройкой он увидел ручной насос и кран, два огородных участка с овощами и травами, огороженных проволокой, полторы связки дров и грязный четырехколесный квадроцикл. Он хотел бы еще полюбоваться садом, но требовательный живот толкал его прямиком в уборную. Когда через пять минут он вышел из маленькой пристройки, Кэт уже ждала его у ручного насоса. Она взяла средство для мытья посуды и сказала: – Дай мне руки. Он сложил их перед ней чашечкой. Она брызнула мыла ему на ладони, а когда он энергично растер их, стала поливала его пальцы и запястья ледяной водой. – Как хорошо вы тут все обустроили, – сказал он ей. – Наверное, потратили на это кучу сил. – Ты веришь в то, что он сказал? – спросила она. Он потряс руками, чтобы сбрызнуть воду и высушить их. – Не могу представить, зачем ему врать. Сейчас это не имело бы никакого смысла. – Он подождал какое-то время и добавил: – Хотя мне интересно, зачем он сменил имя? – Не хотел больше иметь никаких дел с государством. Чтобы они нашли его. Начали расспрашивать. Совать свой нос. Он подумал, что будет лучше сам о себе заботиться, чем с их помощью. Демарко кивнул, но не стал озвучивать свои мысли. А думал он о том, что сам когда-то так себя чувствовал. Как пушечное мясо, натренированное убивать. Обманутое. Преданное. – Раньше он довольно хорошо играл на гитаре, – сказала Кэт. – Оттуда он имя и взял. Знаешь «Ночью, когда они ехали по старому Дикси»? Демарко быстро мысленно пробежался по словам песни. – «Его звали Вирджил Кейн», – процитировал он. – А кто ее спел? – Это был… Левон Хелм. Ну конечно. Вирджил Хелм. – Раньше Эмери и сам песни сочинял. – Хотелось бы мне их услышать. Она посмотрела на горизонт, голубые и чуть размытые холмы вдалеке, небо, которое было тогда необычно ярким. А потом она запела, ее голос был мягким и низким: – «Есть у меня история, но я не знаю, где начать. В начале и в конце мне будут сердце разбивать. И где-то с середины не вернуть уже все вспять. Я знаю, это грустно, но такова моей жизни печать». – Она помолчала, потом моргнула и сказала: – Это первый куплет. А следующий куплет – уже последний. – Его вы тоже знаете? Она кивнула: – «Я воспряну, ножи наточу и меч. Наступила ночь, и меня уже нечем отвлечь. Где любовь-то моя? Красавицы все так жестоки. И похоже, умру я вовек одиноким». Когда она допела, на глаза у нее навернулись слезы. – Боже мой, – пробормотал Демарко. – Эмери это написал? – Но он так и не закончил эту песню. Демарко воспользовался случаем и положил руку на плечо. Она сразу же напряглась, но потом расслабилась. Женщина кивнула, коротко шмыгнула и повернулась к нему лицом. – Забирайтесь внутрь квадроцикла, – сказала она ему. – Нам нужно немного прокатиться, а потом вам еще придется идти пешком. Она взяла жидкость для мытья посуды и вернулась в хижину. Часть его просто безумно горела чувством самосохранения и мыслью о возвращении к Джейми и мягкой кровати с кондиционером. Другая же его часть не хотела покидать это святилище высоко над Кентукки, эту Шамбалу, полную пения птиц и одиночества. Он неуклюже залез на пассажирское сиденье квадроцикла, упершись в спинку только правым плечом, его неповоротная левая нога осталась выглядывать из открытой двери. Он оставил трость прислоненной к внешней стороне автомобиля. Кэт вернулась с красно-черной банданой, которую держала обеими руками, и длинным плетеным кожаным шнуром, свисающим с петли на поясе. Она взмахнула банданой в воздухе круговыми движениями, формируя плотную повязку шириной в два дюйма. Он увидел бандану и понял, что сейчас будет, но не стал сопротивляться, а, наоборот, наклонился к ней, чтобы ей было легче закрепить повязку на его глазах. – Я хотел спросить у вас о той клетке, в которой я был, – сказал он. – Это просто удивительная конструкция. – Медвежья клетка, – ответила она. – Вытяни руки. Он сложил руки вместе и протянул их ей. – Меня не обязательно связывать. Я обещаю, что не стану поднимать бандану. Он почувствовал, как вокруг его рук несколько раз туго обернулась кожаная веревка. – Я знаю, ты кого-нибудь сюда пошлешь, – сказала она. – Я не стану упрощать тебе задачу. – Если и пошлю, то только для того, чтобы оказать Эмери медицинскую помощь. – Он ее не хочет, – сказала она, когда затягивала узлы. – И она все равно не поможет. Демарко раздумывал над ответом, но не придумал, что сказать, никакой аргумент ее не убедит. – Это самая продуманная медвежья клетка, какую я когда-либо видел, – решил он сказать. – Их размещали в больших поместьях в Германии, когда мой дедушка был еще мальчиком. Именно он все это и построил, – она подняла трость и прислонила ее к его ноге. – Держись за нее. – Она ведь Эмери? Я не хочу забирать у него трость. – Ему она не нужна, – сказала она. Затем, не имея возможности видеть, он почувствовал, как она отходит от него, услышал ее шаги на деревянной лестнице. Через минуту она вернулась, бросила что-то тяжелое на заднее сиденье квадроцикла, затем обошла его и устроилась на водительском сиденье. Он почувствовал ее закоптелый, землистый, но все же женственный запах, а затем почувствовал небольшой взрыв, когда двигатель ожил, квадроцикл завибрировал, а шум двигателя загудел, терзая уши Демарко. – Спасибо, что делаете все это, – сказал он громко, почти крича. Она на какое-то время замерла, а потом повернулась к нему. – Благодари его, не меня, – ответила она. – Я бы тебя и в лесу закопала, если бы ему это как-то помогло. Она потянула рычаг передач вниз, и, сначала накренившись, словно бык, квадроцикл рванулся вперед. Почти тут же он резко развернулся, отшвырнув Демарко на Кэт, а потом сделал еще один поворот, едва не сбросив его на землю. И наконец умчался прочь к едва заметному склону, окатив лицо Демарко потоком прохладного и самого свежего, самого насыщенного воздуха, который он когда-либо вдыхал. Глава сто двадцать четвертая