— Дуй! — Стас потянулся за газетой, но взять ее не успел, в его кармане внезапно ожил телефон. — Кто бы это мог быть? — задумчиво произнес Стас, поднося аппарат к уху. Звонила ему Люба, его вчерашняя собеседница из НИИ практической геронтологии. Голос молодой женщины звучал очень взволнованно, даже с горечью: — Станислав Васильевич, здравствуйте! У нас в институте серьезное ЧП! Кто-то ночью побывал в лаборатории профессора Береженникова, украл оттуда самую ценную документацию по разработкам и устроил поджог. Хорошо, пожарные успели вовремя. А то сгорел бы весь корпус. Полиция уже здесь. — Люба, огромное вам спасибо за звонок. Я скоро подъеду. — Крячко сунул телефон в карман и с досадой в голосе сообщил Льву Ивановичу о пожаре в НИИ. — Черт побери! Я как чуял. Какие-то твари нас опередили, — заявил Стас. — Говорил же я Петрухе! Блин, надо было самому вечером туда подъехать и подежурить. Я вчера Лариске пообещал, что приеду. Вот дурак! Ночь не поспал бы, и мы сегодня, вполне возможно, имели бы реального подозреваемого! — Ладно, хорош казниться. Здесь и я лопухнулся. — Гуров шумно выдохнул и спросил: — Ты сейчас туда? — Да. На такси доскачу, гляну, что там и как, соберу информацию. — Он открыл дверцу и поставил ногу на тротуар. — Давай я сейчас созвонюсь с кинологической службой. Пусть пришлют сотрудника с собакой, — предложил Лев Иванович. — Собаку? Да, она будет очень даже кстати! — одобрил Станислав идею лучшего друга. Он вышел из салона «Пежо», почти сразу же поймал такси и тут же уехал. Гуров созвонился с кинологами и попросил прислать к НИИ практической геронтологии Анатолия с его Азартом. Однако тот на данный момент оказался занят. Поэтому подъехать должен был кто-нибудь другой. Гуров вышел из машины, включил охранную сигнализацию и вновь отправился к проходной ИХО. В свой первый визит в институт он не только разыграл сценку со Стасом, но и пообщался со здешними, так сказать, топ-управленцами. Толстенький и пухленький заместитель директора института в этот момент спешно доделывал какой-то отчет. Он узнал, с каким именно вопросом в их организацию прибыл полковник из главка, и растерянно сообщил ему, что о Береженникове впервые услышал лишь из криминальной сводки, повествовавшей о его бесследном исчезновении. До этого он даже не знал о существовании этого человека, поэтому ничего дельного о беде, случившейся с ним, сказать не мог. Затем Лев Иванович зашел к директору. Сухощавый фитиль в черном костюме, с седоватой шевелюрой, выслушал Гурова, некоторое время размышлял, после чего утвердительно кивнул. Он подтвердил, что Береженникова немного знал. Они пару раз пересекались на совещаниях и конференциях. По мнению собеседника Льва Ивановича, профессор Береженников был человеком, безусловно, очень грамотным, отличным специалистом в области медицины, но слишком уж уверенным в себе, не признающим никаких авторитетов. — Посудите сами, он запросто мог перебить почтеннейшего академика, который высказал ему критическое замечание! Береженников выдвигал совершенно антинаучные теории, которые, что называется, ни в одни ворота не лезли. Это вопиюще! — с нотками патетики проговорил хозяин кабинета. — Но, простите, наука способна развиваться только там, где властвуют научные идеи, а не чины, звания и авторитеты, — заявил Гуров, улыбнулся и развел руками. — Когда-то Парижская академия наук своим незыблемым авторитетом признала антинаучным факт падения камней с неба. Она же назвала невозможным и создание вечного двигателя… — А вы считаете, что он возможен? — перебил его директор института, в глазах которого вдруг пробудился живой интерес. Надо же, сыщик, рассуждающий о научных гипотезах! — Полагаю, что да. Если исходить из концепции бесконечности Вселенной, пространства и времени, к тому же учитывать некоторые современные положения квантовой физики, то я считаю, что он возможен хотя бы теоретически. — Лев Иванович сделал паузу и добавил: — Но уж камни-то с неба и в самом деле временами падают. Верно? — Падают, да еще как, — с усмешкой проговорил директор института. — Да, надо сказать, что в современной медицине до сих пор немало такого, что я, например, тоже считаю анахронизмом. Но со мной тоже не согласились бы многие. Ведь признать это — значит отказаться от того, что сам доказывал в своей собственной диссертации. Я понимаю, что вы хотите спросить меня о том, как в научной, прежде всего медицинской, среде относились к профессору Береженникову. Предваряя ваш вопрос, скажу так: по-разному. Кто-то завидовал его умению генерировать массу самых разных идей, кто-то иронизировал, считал всю его работу прожектерством. Кто-то боялся за свои диссертации, которые могли превратиться в ничто, случись ему доказать свою правоту. Не все так просто в научном мире. Теперь, спустя какой-то час, Лев Иванович вновь шагал по территории института. Человека, о котором говорил Стас, во время своего предыдущего визита он успел и заметить, и запомнить, даже невзирая на то, что их встреча в коридоре была мимолетной. Тот как раз шел в исследовательский корпус. Поэтому Гуров направился именно туда. Войдя в просторный стеклянный вестибюль, пристроенный к заданию, он увидел крупного вахтера с хмурым, неприветливым лицом. Проход внутрь перегораживал турникет-вертушка. Вахтер окинул визитера изучающим, подозрительным взглядом и хрипловатым голосом поинтересовался: — Вы к кому и по какому вопросу? — Уголовный розыск! — Лев Иванович показал ему свое удостоверение. — Мне нужен один ваш научный работник. Значит, лет ему около сорока пяти, роста он чуть выше среднего, волосы светлые, на лбу небольшие залысины, очки в тонкой оправе золотистого цвета, светло-серый костюм, синий галстук. Что еще? Усы тонкие, ниточкой. — Ага. — Вахтер понимающе кивнул. — Это Гирбилин Альберт Алексеевич, заведующий лабораторией регенерации костной ткани. Вы хотели бы его увидеть? — Да, мне надо задать ему несколько вопросов, — ответил Гуров, глядя на людей в белых халатах и без оных, молодых и пожилых, чему-то своему улыбающихся и озабоченно хмурых, постоянно снующих по коридору первого этажа. — Хорошо, сейчас я его приглашу, ну а там вы уже определитесь сами, — сказал вахтер, снял трубку со служебного телефона и набрал номер, состоящий из трех цифр. Минут через пять к проходной подошел тот самый человек в белом халате. Лев Иванович сразу же его узнал. Гирбилин отчего-то волновался, с тревогой взглянул на визитера, торопливо поздоровался с ним и проговорил, нервно разводя руками: — Если вы по поводу ДТП, то в прокуратуре мне уже сказали, что данный вопрос закрыт по причине полного отсутствия моей вины. Свидетели и экспертиза подтвердили, что… — Простите, я перебью вас, — сказал Гуров и отрицательно качнул головой. — Я совсем по другому вопросу. Мы могли бы с вами выйти отсюда во двор и спокойно поговорить там? — Да, конечно. — Гибрилин, теряясь в догадках, вышел в вестибюль. Они прошли к небольшому островку зелени в центре двора, где в тени стояли несколько лавочек. Там Лев Иванович продолжил разговор. Он напомнил своему собеседнику, как тот разговаривал в этом же дворе несколько дней назад с кем-то из своих знакомых. — Понимаете, случилось так, что профессор Береженников, о котором вы тогда вели беседу, вскоре после этого бесследно исчез. Мы сейчас занимаемся его поисками, — сказал сыщик. — Простите, вы подозреваете, что я и мой приятель причастны к его исчезновению? — спросил Гирбилин, снял очки и протер линзы носовым платком. — Нет, лично вас и вашего тогдашнего собеседника пока никто ни в чем не подозревает. Мне нужны источники той информации, которую вы с ним обсуждали. — Гуров посмотрел на кроны деревьев, колышущиеся под порывами ветерка, на пушинки облаков, плывущие в небе, чуть улыбнулся и добавил: — Похоже, погода намекает на дождь. Он специально упомянул о погоде, чтобы несколько перенастроить на более-менее миролюбивый лад своего собеседника, который заранее внутренне ощетинился как еж. — А? Что? — Тот несколько растерялся. — Погода? Да, в прогнозе обещали дождь. Что мы с ним обсуждали?.. Гирбилин подтвердил тот факт, что несколько дней назад он действительно разговаривал со своим коллегой, старшим научным сотрудником Жулановым Аркадием Викторовичем. Они были старые друзья, поэтому частенько, ничего не тая друг от друга, обсуждали самые разные вопросы, даже предельно острые и скандальные. Где-то месяц назад в одном из научных журналов с медицинской спецификой была опубликована большая статья о профессоре Береженникове. Судя по тональности материала, его автор оказался из числа поклонников профессора. Он в самых восторженных тонах писал о том, что увидел в лаборатории Береженникова. По его мнению, благодаря открытиям профессора скоро не будут нужны многие лекарства, отпадет необходимость в некоторых операциях, весьма сложных и дорогостоящих, станут невостребованными целые разделы медицины. Вскоре после этого в том же журнале появилась небольшая, но просто разгромная заметка. Ее автором значился некий Г. Одунов. Скорее всего, это был псевдоним. Этот человек, судя по всему, обладающий весьма большими властными полномочиями, не приводя никаких доводов и доказательств, объявил большинство научных работ Береженникова шарлатанством и псевдонаучной фикцией. Сразу же после этого в самом НИИ практической геронтологии по негласному приказу, спущенному откуда-то сверху, было урезано финансирование его лаборатории, да и весь институт сел на голодный паек. Ходили слухи, что на профессора началось подспудное, но весьма ощутимое давление. Его работы и статьи не публиковались. О Береженникове вообще перестали упоминать где бы то ни было. Но, как известно, на чужой роток не накинешь платок. Поэтому какие-то новости, пусть и скудные, порой противоречивые, все равно просачивались через плотные информационные барьеры, установленные неизвестно кем. И вот несколько дней назад, здесь же, во дворе НИИ, Гирбилин и Жуланов, обсуждая самые разные вопросы, как научные, так и личные, упомянули и о Береженникове. Аркадий со слов родственника, работавшего где-то в столичных академических кругах, рассказал Альберту о том, что гробовая тишина, установившаяся с некоторых пор вокруг профессора, вдруг почему-то ставшего опальным, на самом деле представляла собой предгрозовое затишье. Как явствовало из разговоров, ведущихся в некоторых высоких академических и властных кабинетах, очень скоро поднимется настоящее информационно-административное цунами. Его последствия для Береженникова могут оказаться самыми серьезными. Как-то раз все тому же родственнику Аркадия довелось услышать от одного из тузов банковского сектора, который имел достаточно близкое отношение к финансовым потокам, питающим немалое число НИИ, весьма жесткое суждение об опальном профессоре. Магнат, явно приверженный евгеническим взглядам на людей и общество, выразил крайнее недовольство тем обстоятельством, что профессор Береженников корчит из себя доброго доктора Айболита, который мечтает осчастливить весь мир. По мнению банкира, та же геронтология должна служить прежде всего людям достойным, то есть тем, которые обладают как минимум десятком миллионов, пусть даже и рублей. Ну а для всяких нищебродов и быдла, по его мнению, медицина должна быть урезанной, специфической. Что-то наподобие станции техобслуживания для машины, которая еще годится для эксплуатации. Как только ее технический ресурс вырабатывается, она должна отправляться на свалку. Вот так же и двуногий рабочий скот. Свое отработал, замену себе воспроизвел, и все, пора в крематорий. Впрочем, информатору Аркадия было известно, что этого туза сторонились даже некоторые магнаты того же уровня. Взгляды этого, извините, евгеника очень уж напоминали нечто жуткое, общеизвестное со времен Третьего рейха. Однако были персонажи, в той или иной мере согласные с ним. Именно эти личности принялись очень усердно копать под Береженникова и его лабораторию. Родственник Аркадия допускал даже то, что против профессора могут быть организованы какие-то провокации. Сам Гирбилин тоже имел свои источники информации. Не так давно он услышал, что Береженникова и в самом деле собираются раздавить. Разумеется, не в прямом, а в административном смысле, то есть лишить его возможности заниматься исследовательской работой. — То есть гонители и, по сути дела, убийцы создателя синтетического заменителя крови Белозерцева все еще в силе, при прежних полномочиях, — констатировал Гуров и понимающе покачал головой. — Выходит так, — согласился с этим его собеседник. — Не случайно же в девяностые, помимо всего прочего, система патентования научных разработок и изобретений в России была поставлена таким образом, чтобы на Западе о них могли иметь самую полную и исчерпывающую информацию. Сейчас, правда, ситуация несколько изменилась, но косяков все равно еще избыточно много. Лев Иванович, а я мог бы спросить вас вот о чем. Каким образом в главке угрозыска узнали о том нашем разговоре? Ведь рядом с нами посторонних не было. Надо думать, у нас тут есть какие-то жучки или штатные информаторы? — Ни то ни другое, — ответил сыщик и иронично усмехнулся. — Просто ваш разговор случайно услышал человек, родственницу которого взялся лечить Береженников. Когда появилась информация о том, что профессор пропал без вести, он очень обеспокоился тем, что теперь никто не сможет помочь его близкому человеку, и поговорил об этом со своим знакомым. Тот сказал еще кому-то. В итоге информация дошла до нас. Только и всего. Они еще немного поговорили о том, куда же мог исчезнуть ученый-геронтолог. Гирбилин был уверен в том, что профессора, скорее всего, похитили. После этого Гуров поспешил отправиться в НИИ практической геронтологии. Он на ходу созвонился со Станиславом, который сообщил, что все еще находится там, сел в свой «Пежо» и поехал на Конную. Анализируя только что услышанное, сопоставляя это с тем, что ему рассказывали ранее, Лев Иванович все больше и больше убеждался в том, что к исчезновению Береженникова могут быть причастны те персоны, финансовые интересы которых замыкались на лечении людей преклонного возраста, на их пенсионном обеспечении, на погребении усопших. Да, для бизнесменов, делающих деньги в этих сферах, идеальный вариант жизнеустройства общества мог бы и в самом деле соответствовать взглядам магната-евгеника. Работяга лет до пятидесяти покупает лекарства и посещает врачей лишь время от времени. Его главная задача — производить прибавочную стоимость. После пятидесяти он раз в месяц проходит серьезное, очень не дешевое лечение, а все остальное время пачками глотает всевозможные дорогие таблетки. После шестидесяти этот человек стремительно уходит в мир иной, не успев даже выйти на пенсию. Сколько счастья деловым людям при таком вот порядке вещей! Ну а кто в научной, конкретно в медицинской среде мог желать устранения Береженникова тем или иным способом? Наверное, таких мерзавцев тоже немало. Всякий талант уже самим фактом своего существования запредельно раздражает всевозможных бездарностей и завистников. То же самое, что и в маленьких трагедиях Пушкина о Моцарте и Сальери. Как там у него? «О небо! Где ж правота, когда священный дар, когда бессмертный гений — не в награду любви горящей, самоотверженья, трудов, усердия, молений послан — а озаряет голову безумца, гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!» Такое в мире бывало уже не раз и непременно еще повторится. Вся беда в том, что пока моцарты творят, не оглядываясь на окружающее, не ожидая удара в спину, их вечные оппоненты, всякие сальери, делают себе карьеру, не гнушаясь для этого никакими средствами. Ну а достигнув тех или иных властных высот, они начинают мстить талантам, делают это подло и изощренно. Впрочем, не стоит сбрасывать со счетов и всякого рода патологических негодяев. Как, например, тот финансовый магнат, который помешан на евгенике, на мальтузианстве, да и просто на примитивных фашистских идейках какого-либо превосходства одних людей над другими. Льву Ивановичу как-то, еще в девяностые, довелось общаться с одним подвыпившим, очень небедным американцем, которого вечером у гостиницы ограбили какие-то гопники. Рассказывая о себе, тот страшно кичился тем, что происходит из английской аристократии. По его мнению, англосаксы являются вершиной творения. Если немцы, французы, испанцы, итальянцы и прочие западноевропейцы числились им на ступень ниже англосаксов, то славяне, в частности, русские — аж на две! Даже тот факт, что его ограбили в Москве, служил мистеру Шиппу подтверждением его убежденности в том, что русские, все поголовно, — недоразвитые варвары, склонные лишь к самой вульгарной уголовщине. Выслушав заокеанского сверхчеловека, Гуров тогда усмехнулся и спросил: — А как же хрестоматийно известный Джек-потрошитель? Он был русским? Нет, чистокровный англосакс. А один из главарей американской мафии Джек Даймонд? Кошмарный убийца. А Гэри Риджуэй? На его счету чуть ли не сотня жертв. Этот список можно продолжать едва ли не до бесконечности. — Зато англосаксы дали миру передовую технику, самое лучшее оружие! — запальчиво объявил американец. Все так же иронично глядя на своего оппонента, Лев Иванович напомнил ему о том, что американское телевидение изобрел русский Зварыгин, американские космические ракеты — немец Браун, который, кстати, не гнушался изучать работы русского ученого Циолковского, вертолеты Америке дал Сикорский, вовсе не англосакс. — Вы хотите сказать, что для англосаксов все изобрели какие-то другие народы, не они сами?! — с искренним возмущением осведомился мистер Шипп. — Я хочу сказать, что не надо смотреть на другие народы свысока. Тогда и вас будут воспринимать как нормальных людей, а не безграмотных, пустопорожних зазнаек. К слову сказать, фашисты в гитлеровской Германии тоже считали себя высшей расой. Вы хорошо знаете, чем это закончилось, — все с тем же убийственным сарказмом ответил Гуров. — Согласитесь, очень трудно считать высокоинтеллектуальным президента исключительной страны, который может спутать Австрию с Австралией, Швецию со Швейцарией, а Солнце, по его мнению, вращается вокруг Земли.