База оказалась старенькой, трехэтажной, с маленькими комнатами, в которых был минимум мебели, и удобствами на этаже. Имениннику для праздника выделили первый этаж, и основное веселье разворачивалось в холле, который, видимо, для приличных постояльцев служил местом просмотра телевизора, а для студентов – местом грандиозной пьянки. – Брат удивляется, – гулко рассказывал Матвей, пока Алинка за дверью шкафчика снимала пальто и подкрашивала губы, смотрясь в тусклое зеркало. – Обычно в это время вообще никого нет, а тут оба верхних этажа заняты. Ну, это нам не помешает. Ого! Алина вышла из-за дверцы и смутилась, увидев лицо Ситникова. Платье она купила совсем простое, черное, чуть выше колен. – Какая ты… девушка, – сказал наконец семикурсник, тоже смущаясь. – Я тебя с распущенными волосами не видел. Пойдем скорее. – Подожди, Матвей, – Алинка достала из пакета квадратную коробочку с подарком, протянула ему. – Поздравляю. Вот. Открывай скорее, а то я переживаю. Ситников своими большими лапами осторожно открыл коробочку. Достал оттуда широкий и крепкий кожаный ремень – такие носили военные. Алинка подсмотрела у Мариана и купила такой же, только на куда больший размер. И теперь очень волновалась. – Спасибо, малявочка, – пробасил Матвей, примеряясь. Размер подошел, и даже дырки еще остались. Он вдел ремень в петли брюк, застегнул – и стал как-то подтянутей, строже. Алина живо представила друга в форме. Да, наверное, армия для него самое то. – Спасибо, – повторил он, обнял ее и поцеловал куда-то в макушку. Последующие несколько часов слились для Алины в один сплошной водоворот из музыки, смеха, поздравлений, тостов, откупориваемых бутылок, теплых рук Матвея, почти постоянно находившегося рядом, запаха сигарет – курили на лоджии, но так много, что дым проникал в холл. Гости верхних этажей на удивление не жаловались и не бегали с требованиями выключить музыку, которая становилась все громче и громче. Диджей, попивая пиво, зажигал, проводил какие-то конкурсы, и в них с удовольствием участвовали, но она отпиралась и отказывалась, а Ситников, наливая себе какого-то крепкого алкоголя, гулко требовал не трогать его малявочку. Сидевший с другой стороны Дмитро Поляна болтал с ней в те моменты, когда Матвей отходил. Алинка пила лимонад, потом попробовала красное вино, ей понравилось. Тело было легким, и даже не раздражало то, что здесь каким-то образом оказались и ее соседки, Ленка с Наташей, и Эдик, который обнимал Янку, и сидящие на диванах холла, глазеющие на нее однокурсники и однокурсницы Матвея. Бывшей его, слава богам, не было, и принцесса через пару часов совсем расслабилась и даже не протестовала, когда Ситников схватил ее на руки и понес танцевать под первые звуки медленной песни. Он был такой большой, что ее макушка не доставала ему до плеч, и осторожно обнимал ее, поглаживая по спине своей лапой, и Алине казалось, что ноги ее не касаются пола. Было так хорошо, что она уткнулась ему в грудь и просто позволила вести себя под хриплый голос певца, то почти шепчущий – нежно, ласково, – то громко, надрывно и мощно поющий о первой любви. И было даже немного страшно поднять глаза, потому что она чувствовала, как объятья становятся все сильнее и как ведущий в танце Ситников почти незаметно касается ее волос губами. Голова кружилась, хотелось вырваться и сбежать и одновременно остаться. Анализировать свое состояние не было никакого желания. Всё потом. Сейчас только музыка и волшебное ощущение полета и чего-то еще неизведанного, но манящего. – Жарко тут, – пробормотал Ситников глухо, когда песня закончилась. – Пойдем воздухом подышим? – Угу, – сказала Алина, не поднимая взгляда, поправила очки. Принцессе казалось, что на них все смотрят – и на то, как он накидывает свою куртку ей на плечи, и как берет за руку и ведет на лоджию. На улице было уже темно – наверное, время подходило к одиннадцати, – холодный воздух неприятно прошелся по разгоряченному лицу, по ногам в тонких колготках, и, несмотря на теплую куртку, она поежилась. – Иди сюда, мерзлячка, – засмеялся Матвей, – погреешься. Притянул ее к себе – Алина даже пискнуть не успела, – обхватил и замер, теплый и большой, глядя куда-то в сторону, в ночь. Погладил по спине, по волосам. Снова замер. Выдохнул, наклонился, снял с нее очки и поцеловал. Легко, простым касанием губ, потом еще раз и еще. – Ой, Матвей. – Он глядел серьезно и решительно, но ничего не говорил. Что делать в такой ситуации? Поцеловать самой? Или спросить… да что спросить? И Алина поступила так же, как много-много запутавшихся и немного испуганных девушек до нее. Она сбежала, промямлив, что ей нужно в туалет, забыв и про очки, и про то, что на ее плечах все еще остается тяжелая куртка. В уборной оказалось пусто, и она, закрыв дверь на защелку, пошла к зеркалу. В глазах все расплывалось, и принцесса приникла к отражающей глади почти вплотную, недоверчиво разглядывая свое лицо. Посидела на фаянсовом изделии, опустив крышку, подумала. Забывшись, ополоснула лицо холодной водой, и, конечно, тут же потекла тушь – Алина увидела черные пальцы, стала умываться, оттирать, но только больше размазывала. Еще и мыло попало в глаза, и она моргала, промывала, глядела в зеркало, пытаясь определить, остались ли потеки туши или нет. А когда в очередной раз подняла голову и посмотрела в зеркальную гладь, принцессе показалось, что сзади, почти вплотную к ней, кто-то стоит. Стало страшно, и она резко оглянулась. Никого. Неприятное чувство продолжало покалывать затылок, и сердце колотилось, как сумасшедшее. Точно такое же чувство преследовало ее по ночам в общежитии, когда Алина просыпалась в ужасе от ощущения, что кто-то стоит у кровати и смотрит на нее. Она торопливо протерла лицо салфеткой, не закрывая слезящиеся от мыла глаза, потянулась к защелке – поскорее на выход, туда, где есть люди, где слышен смех, музыка и голоса. И тут в помещении погас свет. Погас, оставив Алинку в совершенной черноте, и она всхлипнула, пытаясь нашарить защелку и не находя ее. Пальцы скользили по холодной плитке, разум твердил, что здесь должна быть дверь и надо просто успокоиться и найти выход. Вокруг вдруг стало очень тихо. Звеняще тихо. Будто она была не за тонкой дверью, а в бункере, глубоко под землей. И кричи, не кричи – никто не услышит. Алина закусила губу, снова и снова упорно ощупывая стену. Вот умывальник. Слева от него – рулон с бумажными полотенцами. Угол. Стена. Вот здесь должна быть дверь. Где же она? Мамочки, где же она? Тишина обволакивала, стелилась вокруг застывшим перед прыжком зверем, касалась напряженного тела, звенела и пульсировала тьмой. И в темноте этой вдруг раздался короткий тихий смешок. Жуткий в почти осязаемом безмолвии. Она развернулась на этот звук, таращась в темноту. Здесь точно кто-то был. Кто-то смотрел на нее. Затылок сдавило болью, начали слабеть ноги, и Алина сжала зубы, продолжая ощупывать стенку позади себя. Какая-то часть ее заходилась от ужаса, добавляя бешено колотящемуся сердцу адреналинового топлива, но мозг не переставал думать. Понятно, что это какой-то морок. Скорее всего, это и есть та самая «демоническая» подпитка. Значит, либо ее сейчас «выпьют», либо надо бороться, не поддаваться, выбираться. Тьма струилась по телу мягкими пушистыми поглаживаниями, шепотом в голове уговаривая расслабиться, закрыть глаза и не бояться, ведь она совсем не опасна, она почти своя, и Алина закричала изо всех сил, от бессилия шлепая ладонями по стене. Голос сорвался, ноги подкосились, зашумело в ушах, и она сползла вниз, кутаясь в куртку Матвея. Слезы потекли сами собой, капая в чернильную пустоту, попадая в рот, и их горький соленый вкус издевательски смешивался с клубничным ароматом помады. Где-то далеко она слышала глухие удары, чей-то рассерженный рев, ее качало, затем раздался оглушительный треск, в глаза ударил свет – распахнулась дверь, которая оказалась прямо за спиной принцессы, большие руки подхватили ее, потянули из страшной комнатки, а Алина моргала и никак не могла сфокусировать зрение, только всхлипывала и дрожала. – Малявочка, – басил над ухом знакомый голос, – что случилось? Матвей прижимал ее к себе, и она вцепилась в него, не веря, что все закончилось. В коридоре было светло и так же играла музыка, слышались голоса, виднелись пьянствующие студенты в холле. – Ну прости, – говорил он гулко, – я обещал, что не буду приставать, ну что же ты… разве нужно из-за этого плакать? Алина, – он надел на нее очки, вытер рукавом рубашки мокрые щеки, заглянул в лицо, – я тебя обидел, да? – Нет, что ты, – принцесса снова огляделась. Страх никуда не ушел. Как же глупо с ее стороны было поехать сюда. И как неправильно не предупредить Матвея. – Матвей, я хочу тебе рассказать кое-что… Музыка вдруг со скрежетом оборвалась, кто-то закричал, потом взвизгнула Наташка: «Эдик, не надо!» – в холле что-то засверкало, и Ситников нахмурился, шагнул туда. Алина вцепилась ему в руку. Ничего не закончилось! – Матвей, надо бежать… пожалуйста! Из холла прыжком выбрался какой-то человек – виден был только силуэт на фоне синеватых всполохов, – побежал к ним, что-то крича, и принцесса узнала Дмитрия Поляну. Его шатало, вокруг поблескивал купол защиты. – Щит ставь! – орал он. – Быстро, Сита! Щит!!!! Ситников недоуменно шевельнул пальцами, и их накрыло щитом. – К окну! – командовал Поляна. – Бегом, хватай малявку и шевелись!!! Алина снова будто оглохла и странным образом дистанцировалась от происходящего вокруг. Будто это не ей страшно до боли в груди, будто она просто смотрит кино. Вот Матвей хватает ее на руки и несется к окну в конце коридора. Алина запрокидывает голову, смотрит в сторону холла – сзади бежит, оглядываясь, Дмитро, на ходу укрепляя щит за спиной, а за ними – еще далеко – шагают две фигуры, мужская и женская, и вокруг них белесым туманом клубятся, ощупывая стены, стремясь вперед, щупальца стихий. В холле никто больше не кричит, и только раз за разом скрежещет по ушам звук заевшего диска на установке, и иногда в этом скрежете слышны слова из припева игравшей до этого танцевальной песни: приходи ко мне… брж-ж-ж-ж…. приходи ко мне… ж-ж-ж-ж-ж-ж… приходи… Раздается звон стекла – это Ситников выносит окно плечом, хватает ее и неожиданно ловко для такого крупного парня выпрыгивает в промозглую ночь. Из окна опять виднеются всполохи, и Алина замирает, переживая за Поляну, но через несколько секунд тот тоже вываливается на землю, встает, трясет головой и хрипит, пытаясь восстановить дыхание: «Чего встал, придурок? Беги!!! К лесу!!!» И сам стартует параллельным курсом, но чуть позади, поглядывая на нее и периодически оглядываясь на окно. Сумасшедший бег продолжается, большие руки крепко держат ее, поблескивают щиты, в тишине окружающего леса слышится надсадное дыхание парней, а сзади веет той самой тьмой, что пыталась выпить ее в объятьях морока. Люк Кембритч Виконт Кембритч докурил сигарету, глянул на часы. Половина десятого. Надо ехать. Машина с водителем уже ждала его – права ведь до сих пор не вернули, – и Люк погрузился на заднее сиденье, наблюдая, как открываются ворота и как автомобиль выезжает на освещенный изящными невысокими фонарями переулок. По итогам прослушки и слежения за подозреваемыми, коих он запомнил за карточным столом Соболевского, стало понятно, что именно сегодня планируется своеобразное общее собрание всех заинтересованных лиц. И он, Люк, будет на этом собрании чем-то вроде пропуска в новую, беспроблемную жизнь для тех, кто и так является ее хозяевами. И коим почему-то очень мешает королева Василина, которая еще и толком-то взяться ни за что не успела. Виконт вспомнил на мгновение мелькнувшие в глазах прекрасной королевы боль и растерянность – когда он оскорблял ее и Байдека, – и снова испытал неприятное чувство вины. Но оно было лишним, и Кембритч вновь сосредоточился на предстоящей операции. Люк знал, что вокруг дома Соболевского расставлены по позициям снайперы, что уже ждет своего часа группа захвата, в составе которой есть маги. Теперь все зависело от него. Хорошо сыграет – Управление предотвратит покушение и накроет всю компанию с очевидными доказательствами. Плохо – умрет. Нервозности добавлял тот факт, что милейший Роман Дмитриевич оказался демоном. Люк с проявившимися наследниками темного ранее не встречался, но услышал от Тандаджи достаточно, чтобы понять степень риска. И в очередной раз поблагодарить свою удачу – а как иначе объяснить то, что родовой дар Люка смог противостоять мощи очень неслабого темного? Кембритч постучал пальцем по запотевшему стеклу, за которым проносился ночной Иоаннесбург, подышал, нарисовал рожицу – и тут же стер ее взмахом ладони. На этот раз его снабдили передатчиком в виде тяжелой мужской броши на шейный платок. Аляписто и безвкусно, но зато все разговоры будут слышать люди Тандаджи. Главное – не думать об устройстве, убрать беспокойство, не дергаться… Страх смешивался с азартом, напряженность – с предвкушением, и весь этот коктейль в его крови совершенно восхитительным образом преображал Люка, заставляя его мозг работать быстро и четко, а тело – чувствовать так остро, как никогда в жизни. Хотя нет… он уже ощущал нечто подобное. Только тогда не было страха, лишь возбуждение. И холодный ветер, и высота, и девушка с огненной татуировкой на светлой стройной спине. Люк покрутил головой, разминая шею, закурил, чуть приоткрыв окно. Сигаретный дым медленно клубился в салоне, и он созерцал его, отстраняясь от ненужных мыслей и эмоций. Потом. Всё потом. Вечеринка находилась в самом разгаре, и, как в прошлый раз, с одной стороны зала были выставлены карточные столы, с другой – играл оркестр, танцевали пары, и Люк даже заметил Крис с какой-то новой жертвой. Похоже, аристократ – лицо казалось знакомым. Рядом с ними стоял Роман Дмитриевич, улыбался, что-то говорил, потом подошел к одному из карточных столов, за которым сидели магнаты и чиновники, охваченные единым игровым безумием. Сказал какую-то, по всей видимости, любезность, похлопал по плечу одного из игравших и пошел дальше. Люк встал у окна, попивая поданный расторопным официантом коньяк. На него поглядывали, но без настойчивости, и он старательно играл в равнодушие и презрительность – чтобы наблюдателям было видно, что это напускное. Чтобы казалось: виконт Кембритч переживает, примут его в этом обществе как раньше или начнут подтрунивать и смотреть снисходительно и с усмешками. Соболевский направлялся к нему, растягивая губы в приятной улыбке, и Люк отстранился, показательно напрягся: он же виконт, впавший в немилость королевы, и что ему сейчас скажет хозяин? Как примет? – Кембритч, – Соболевский протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Люк расслабил тело, улыбнулся криво. – А что же вы не играете? – Настроения нет, – развязно ответил Люк, закидывая себе в рот остатки алкоголя. – Прекрасный у вас коньяк, Роман Дмитриевич. – Мне очень приятно, что такой человек, как вы, оценил его, – вежливо ответил Соболевский. – Предложу вам все-таки короткую партию, пока я занят в переговорной, а затем обязательно присоединюсь к вам. – И сейчас работаете? – высокомерно и немного обиженно поинтересовался Кембритч. Роман развел руками. – А что поделать, дорогой виконт. Бизнес – дело такое, круглосуточное.