В ответ на дьявольский призыв из глубин воды и земли раздался звук — удар, столь страшный, что он разорвал реальность. Грохот донёсся со стороны монумента. Звук рябью разошёлся от его центра, охватив весь мир. В то же мгновение высвободилась энергия, приняв обличье направленного заражённого света, вырвавшегося из лезвий чернокаменных клинков. Сходящиеся лучи поднимались по шахте. Удар обрушился на мир с такой силой, что поверг с небес едва взлетевших из ямы Железных Рук и Гвардейцев Ворона. Птеро рухнул на землю, перекатился и мгновенно вскочил на ноги. Его брату Юдексу и одному из Железных Рук повезло гораздо меньше — их задел луч. Этого оказалось достаточно. Там, где их коснулась энергия, доспехи и тела переставали существовать в материальном смысле, смываемые потоком нереальности. Из ран выползало и растекалось безумие, росли когтистые лапы, вздувались глаза и клыки. Два легионера умерли ещё до того, как с тошнотворным хлюпаньем рухнули на землю. Их трупы продолжали пожирать себя, пока от них не осталось ничего, кроме ползущего бесформенного месива из хлещущих кишок и стонущих, свистящих осколков кости. Энергия монумента продолжала изливаться из шахты, и Птеро чувствовал, как растёт ужасающий разлом — разлом, который, как он теперь понял, был не просто случайным смещением, искажением природы вещей, но выбранным местом. Это была ждущая своего часа зараза, имевшая источник — место в реальности столь порченое, что через него могли вырваться отродья варпа. Инфекция уже распространялась. Повисшее над демоном пятно ночи растекалось, подчиняя небо. Щупальца того, что казалось паром, но двигалось со скоростью молнии, тянулись в небо, сменяя облака, и чернота расходилась, словно нефть по воде. На Пифосе день, никогда не заслуживавший такого имени, умирал в мучениях. Небосвод поглощало нечто гораздо худшее темнейшей ночи. Чернота была глубокой, абсолютной и всепоглощающей — не пеленой, закрывшей свет разумной Галактики, но кражей. Небо исчезло. Звёзды исчезли. Над Пифосом не осталось ничего, лишь пустота, ужасающая отсутствием всего, что должно было быть, и пугающая ещё сильнее чувством жуткой возможности, нависшей угрозы. Нечто заполнит пустоту. Нечто, чего не должно быть. И из подножия шахты доносился шум, гам, рёв надвигающейся какофонии, возвещающей пришествие великого кошмара. Свет ударил в символ купола. Стоявший у подножия Аттик не видел, как руна реагирует на столкновение, но слышал это и… чувствовал. Слышал, как открывается огромная дверь, врата из камня, железа и плоти. Чувствовал, как купол переполняет гниющая энергия. Чёрный камень пульсировал светом бездны. Разрыв продолжался, и Аттик теперь понимал, что худшее произойдёт внутри купола. — Мне нужен путь в туннель, — приказал капитан Камну. — Немедленно. — Мы готовы, брат-капитан, — ответил технодесантник. Воины роты отступили, и Камн подорвал заряды. Раздался приглушённый, заглушённый гудением энергетического луча взрыв, но его силы оказалось вполне хватило, чтобы пробить стену каменной трубы, оставив брешь достаточно широкую, чтобы через неё смогли пройти три легионера. Подрывная работа была проведена мастерски — заряды оказались достаточно сильны, чтобы расщепить стену на части, не завалив обломками проход, и при этом не ослабить потолок так, чтобы тот рухнул. Путь был открыт. Аттик вошёл первым. У его воинов был открытый путь обратно к поверхности, где, как знал капитан, их ждала война. Однако он помедлил. Дурун был уверен в том, что происходящее внутри неразрушимого купола было критически важным. Он вновь поглядел на туннель, размышляя, в чём же смысл их существования, если все пути ведут в тупики? Творение ксеносов — будь оно зданием, механизмом, или же и тем, и другим одновременно — было извращённым, имеющим неясное предназначение. Однако он уже знал, что в его частях не было ничего бессмысленного. У туннелей была своя цель. Если они существовали, то существовали для того, чтобы привести что-то в купол или выпустить что-то из него. Когда воины роты собрались в проходе, Аттик вновь вгляделся в стену купола. — Что-то изменилось, — сказал он. Пульсирование здесь происходило быстрее, чем в остальное части полусферы. На него было больно смотреть. Это была тьма, которая ритмично мерцала, энергия, не принадлежащая ни к одной известной части электромагнитного спектра. Больной брат-близнец света. Частота мерцания нарастала на глазах и уже пересекала порог. Аттик моргнул. Его глаза получали совершенно различную информацию, и вызываемый этим разрыв сбивал с толку, наполняя разум смесью мигрени и цифровой отдачи. Он закрыл сначала один глаз, а затем другой. Человеческий взгляд видел в пульсировании нечто невозможное и извращённое. Бионический же заметил нечто гораздо более пугающее. Он увидел проблески. Стена то появлялась в бытии, то исчезала со скоростью взмахом крыльев насекомого. Аттик взял кусок камня и бросил его в стену. Обломок распался на атомы. — Это врата, — сказал подошедший технодесантник. — И они открываются, — Аттик кивнул. Мерцание происходило всё чаще, и по туннелю расходился гул, дрожь, сбрасывающая пыль с потолка. Тьма стала такой густой, что почти ослепляла. — Железные Руки, оружие к бою! — отдал приказ Аттик. Его наполнило уверенное предвкушение. — Сейчас мы увидим нашего врага. Гул нарастал, превращаясь в пронзительный вой. Природа мерцания вновь изменилась. Мгновения, во время которых врата находились в материальном мире, становились всё реже, короче, непостояннее. В войне побеждали осколки времени, в которых барьер был лишь иллюзией, воспоминанием о стене. Воспоминание угасло. С резким треском рассеивающейся энергии врата исчезли. Путь в купол был открыт. Как и путь наружу. Аттик не стал ждать, пока появится враг. Он был вынужден лишь отвечать на его действия с самого возвращения с налёта при Хамартии. Довольно. Капитан вошёл под купол, держа руку на спусковом крючке болтера. Пространство было заполнено грязным сиянием, ослабленным отблеском луча, ударившего в символ. Пол был гладким и лишённым чего-то примечательного, за исключением примерно пятидесятиметровой ширины террасы в центре. Внутренние стены покрывали руны, отличавшиеся от внешних большим размером и сложностью. Они являлись источниками света, однако бледневшего по сравнению с тем, что возникало в центре купола. Оно появилось как тонкая полоса в воздухе, тянущаяся к террасе от вершины свода. Линия, корчащаяся и дёргающаяся, словно схваченная молния. С каждым движением она оставляла за собой подобие, копию. За несколько коротких мгновений чёрная дрожащая сеть охватила всё центральное пространство, и продолжила расходиться, меньшие нити множились, пересекались, образуя всё более зазубренные очертания. Быстро просканировав помещение, Аттик не обнаружил укрытий. Брони Железных Рук будет достаточно. — Построиться дугой, — отдал приказ капитан. — Держите врата в центре. Они наши. Пусть ничто не пройдёт. Приготовьтесь к концентрированному обстрелу того, что появится перед нами. Дрожь застыла. Лишь тогда Аттик понял, что смотрит не на паутину, а на грани треснувшей, расколотой реальности. Раздался рёв горна, сначала долгий и глубокий, а затем всё нарастающий от скорбного страха до полного удовольствия воя. Грани треснули и раскололись, падающие обломки рассекли материум. За хрупкой пеленой реальности их ждали глубины, бездны безумия. И из этой бездны пришла армия. Мычащие, блеющие, ржущие, рычащие, поющие, проклинающие и лепечущие орды хлынули в купол. Это был водопад чудовищности, потоп извращения: плоть, рога, копыта, пасти, когти, крылья, хвосты, клешни. Руки, бывшие клинками, клинки, бывшие глазами, оружия и доспехи, в жизни своей ставшие неразличимыми. Шкуры, багровые от гнева, розовые, словно уродливые младенцы, зелёные, как зараза, белые, как порча. Корчащийся и извивающийся рой личинок был ничем по сравнению с этим натиском. Черви были лишь наброском, созданным планетой подобием ужасающей идеи, которая теперь предстала во всей красе. Аттик увидел своих врагов, и ими оказались демоны. Возможно, на каком-то уровне, существование которого он не желал признавать, капитан всегда знал, что его бой будет таким. Или, возможно, он просто радовался, встретив что-то, что можно убить. Дурун не знал, что было настоящей причиной, да и не заботился. Он принял реальность невозможного без колебаний и промедлений, и лишь это было важно. — Убить всех! — приказал капитан, закричав, чтобы его было слышно сквозь вой надвигающейся на роту орды. Он стал машиной. — Не щадить плоть! — зарычал Аттик, когда снаряды начали разрывать первые ряды чудовищ. — Здесь нет ничего, кроме бесконечного прилива слабости. Мы отринули плоть и не позволим ей утянуть себя в болото. Истребить её! Очистить планету от ничтожной жизни! Разрывные снаряды рвали цели на части. Некоторые демоны падали, погибая так же легко, как и обычные существа. Другие принимали разрывы на грудь, даже не сбиваясь с шага. Третьи же претерпевали преображение, корчась и вопя, мускулы, кожа и кости содрогались и трещали, пока не разрывались, и на месте одного чудовища появлялось двое. Из пробитой в реальности дыры продолжали извергаться всё новые твари. Бездны варпа полнились извращённой и прожорливой жизнью, и их отродьям не было числа. Легионы наступали на единственную роту. Наступающий клин демонический чумы почти прорвался к космодесантникам. Под смертоносным градом чудовища, изуродованные и разорванные на части, падали на землю. Умирая, они теряли свои обличья, плоть распадалась, выдавая свой врождённый изъян. Пол купола взмок от растекающихся тел. Наступление не замедлялось. В центре клина, придавая ему форму, наступала упорядоченная группа кроваво-красных рогатых жилистых зверей, вооружённых клинками длиной почти в рост человека. Кишащие вокруг сонмища чудовищ растекались, словно пена на гребне огромной волны. Демонов было так много, что они карабкались друг на друга, чтобы добраться до космодесантников. Их обличья были такими же разными, как их безумие. Некоторые были похожи на людей, и оттого их искажённые формы вызывали лишь большее отвращение. Другие смутно напоминали псов, но рогатых, бронированных, тяжёлых. Ещё больше было тварей, которым было невозможно подобрать хоть какое-то определение. Демоны были воплощённым хаосом, расползающейся опухолью из щёлкающих пастей и хлещущих щупалец. Аттик понимал, что губительная армия бесконечна. Ну и пусть. — Взять их! — взревел капитан. Получившие приказ Железные Руки не встретили первую волну, защищаясь. Им оставалось только нападать, и воины так и поступили. Легионеры ринулись в бой; металлический таран устремился вперёд, чтобы сокрушить дьявольские орды. Болтеры висели на магнитных замках. Оружием стали цепные мечи, силовые кулаки и пламя. Аттик размахивал цепным топором, круша искажённых тварей. Он чувствовал, как отдаются через рукоять удары, приятно сотрясая руки. Возможно, уничтожаемая им плоть и была ложью, но она разрывалась и умирала, как настоящая. Ихор забрызгал его с ног до головы. Демон поднял меч над головой, сжимая его обеими руками, и обрушил на лицо Дуруна. Капитан сжал клинок в латной перчатке и сломил пополам, а другой взмахнул топором и легко обезглавил демона. Голова рычала на него, улетая прочь, в давку. Тело пыталось бить Аттика ещё несколько мгновений, прежде чем рухнуло. Оно было раздавлено даже раньше, чем распалось на бесформенную энергию варпа. Железные Руки были неудержимыми. Аттика окружало братство разрушения. Он и его легионеры встретились с открытой истиной о плоти — порче Галактики, порче самой реальности, и теперь настало время крушить её, рвать её, жечь её. Изничтожать её. Плоть боролась с Атттиком. Перед ним встала на дыбы тварь — чудовищный слизень, нарост из мускулов и клыков, кожа которого содрогалась, истекая гнилью из гнойников. Это была зараза, пагубная чума, готовая поглотить его. Когда тварь обрушилась на него, Дурун поднял топор, вонзив его в центр туши твари, рассекая неподатливую мерзость. Капитан поднимал топор всё выше, рассекая демона, вывшего от бездумной боли. Его кровь, если это было кровью, хлестала потоком — густым, вязким, просвечивающим и пронизанным чем-то зелёным. Она была заразой в жидкой форме. Аттик чувствовал, как липнут к ней сабатоны. Доспех покрылся влагой ихора и жижи выпотрошенных чудовищ, и это стало орденом для капитана. Он вырвал топор, и рухнувший, разорванный пополам демон затих. На его корчащийся труп лезли новые ужасы, всё новые и новые, потоки потоков энергии. Аттик рубил и колотил, махал и пинал, убивал и крушил. С каждым движением, с каждым шагом он изгонял из физического измерения нового демона. Он возглавлял лишь осколок былого Десятого Легиона, но каждый воин Легионес Астертес мог истребить армии. Железные Руки наступали на полчища демонов, сдерживая их. Враг не пройдёт. Ему не прорваться на поверхность мимо космодесантников. Но в этой победе не было смысла. Его воины преграждали лишь один выход, а их было ещё три, и все врата были открыты. Сквозь мелькавшие прорехи в стенах чудовищ Аттик видел, как орды неистовых чудовищ мчатся по другим проходам, а на потолке, там, где раньше был символ, остался чудовищный пролом, и теперь крылатые твари вылетали через него в шахту. — Капитан, — раздался в воксе голос Камна. Аттика вновь окружала пытавшаяся его разрубить и растерзать орда, и он не мог разглядеть космодесантника. Он не видел никого из своих воинов. — Да, брат. В воксе раздался тяжёлый вздох, а затем справа от Аттика донеслось хлюпанье, треск и удар чего-то тяжёлого. Камн был рядом и убивал чудовищ. — Какова наша задача? И теперь, услышав вопрос, Аттик не смог на него ответить. Он был так сконцентрирован на обнаружении врага, что даже не задумался о том, что будет делать дальше. Здесь он не мог победить. Рота могла бы сражаться до неизбежного конца, однако это была бы тщетная битва. «Какова наша задача?. Остановить питаемую варпом машину. И, если это невозможно, неким образом использовать её силу против неё. Мы уже читали через неё варп. Она уязвима. Мы нашли её слабость. Ключом к ней является Ридия Эрефен» — Пробиваемся к поверхности, — отдал роте приказ Аттик. Он взмахнул топором, разрывая тяжёлое щупальце, обившее его словно питон. — Мы прорываемся к базе. Они не будут отступать. И, поклялся себе Аттик, они вырвут победу из пасти этой чудовищной планеты. С каждым тяжёлым, отдающимся эхом ударом приближался рок, каждый удар звучал, как рёв вулканов, сдавленный в один звук. Это было не просто мрачной музыкой, но и представлением. Даррас наблюдал, как поднимается монумент. Даже с такого расстояния было видно, что столп выше возвышенности, и он изменил свет дня. Затем раздался первый удар. А потом страшный грохот, величайший удар, когда свет обрушился вниз, и Даррас понял, что было уничтожено нечто важное. Он знал это, потому что видел теперь смерть дня. Тьма чернее ночи, тьма погибели разошлась от поселения, вцепляясь в облака, поглощая их, расходясь во все стороны, пожирая небо и не оставляя ничего кроме великого и бесконечного ничто. Но затем, когда тьма над головой стала абсолютной, на пустом небосводе появилось нечто. Чистая пустота отступила, открыв солнце. Оно возникло на небе прямо над монументом, там, где находилась бы звезда Пифоса, если бы её было видно через облачный покров. Несомненно, это было солнце. Но оно было каменным. Даррас чувствовал, как под его ногами разрушаются основания любой уверенности. Небесное тело казалось достаточно близким, чтобы к нему прикоснуться, неровная и потрескавшаяся поверхность выглядела достаточно ясной, словно это был планетоид не более чем нескольких сотен километров в поперечнике. Но это была звезда. Она излучала холодный и серый свет. Она повисла над Пифосом, как вынесенный в аду приговор. В звезде не было смысла, не было логики. Не было цели, и именно это придавало её появлению такой ужас. Это было безумие, обрётшее огромную и безжалостную форму. Скала, об которую расколется любое подобие реальности и рассудка. И удары приближались. Грохот, гром, раскаты надвигающейся катастрофы. Эти удары были тише. Они не были такими сотрясающими всю планету, как выпущенная энергия монумента. Они были менее абстрактными и более реальными, настоящими звуками. Нечто вдали ударяло землю с медленным и безжалостным постоянством. И приближалось. Звуки доносились с севера и юга. Даррас понял, что возвышенность зажимают в клещи, прежде чем увидел врага. А затем, в застывшем мертвенном свете каменного солнца, на горизонте появилась угроза. Даррас слышал, как скулят и стонут от ужаса стоявшие на стене сервы. Он не желал терпеть их слабость, но удивился бы, если бы они отреагировали иначе. Смертные были слабы. У их отваги были хрупкие пределы. И призванные теперь твари прорвали их храбрость. Каменное солнце в небе было ужасным, но далёким, не представляющим немедленной угрозы. Ей были медленно идущие к базе звери. До сих пор Пифос скрывал худшие из своих кошмаров. Возможно, подумал сержант, что эти чудовища не появлялись, пока не собиралось достаточно добычи. Для жизни им потребовалось бы невообразимое количество пиши. Он вспомнил, как Птеро отказывался признать естественной плотоядную экологию планеты. — Ты был прав, Гвардеец Ворона… — прошептал Даррас. На этой планете не было ничего естественного. Железным Рукам, из всех легионов лучшего всего разбиравшихся в технологии, следовало бы это понять. Всё, от растений и зверей до чудовищных артефактов было создано для некой цели, и теперь она наконец-то исполнилась. Приближающиеся звери были огромными, размером с линейных титанов. Самые меньшие из них были почти пятидесятиметровой ширины. Их головы были длинными, похожими на крокодильи, с выступающими вперёд клыками на краях пастей. Вдоль спин шли конические шипы длиной с ракеты, собиравшиеся на хвостах, способных хлёстким ударом раздавить танк в лепёшку. Они шли на задних лапах, но передние были также огромными, тянущимися почти до земли от плеч, широких, словно оружейные платформы. То тут, то там гиганты склонялись вперёд и отталкивались лапами от земли, чтобы двигаться чуть быстрее. Деревья разлетались на части и падали у них на пути. Затем исполины вышли на выжженную землю и с грохотом направились вперёд. Звери были огромными как холмы и ужасными как легенды. — Они проломят стену, — произнёс Катигерн. — Им этого не потребуется, — возразил Даррас. — Они просто переступят через неё. Не думаю, что они её хотя бы заметят. Великие звери присоединились к пиршеству меньших собратьев, продолжавших пожирать колонистов. Смертных ещё было достаточно, чтобы в воздухе разносились вопли и песни. Гиганты протянули свои громадные лапы и схватили когтями добычу, пожирая и ящеров, и людей. Воздух наполнился треском раскалывающихся костей. Чудовища наступали, гремя, словно землетрясения. Они были лишь в нескольких шагах от базы. Твари нависли над ней в пустой ночи, каменный свет омывал их чешую, отчего гиганты казались горгульями больше соборов. Они пожирали всё на своём пути и скоро должны были обратить свой голод на укрепления легиона. — Вот зачем мы берегли снаряды, — обратился к людям по воксу Даррас. — Открыть огонь. Со стен начались шквальные залпы — ураганный ветер масс-реактивного разрушения, молнии лазерного огня, громовые раскаты ракетных установок. Буря обрушилась на ближайшего гиганта. Его бок осветило пламя и крошечные гейзеры крови. Зверь обернулся к базе медленно, словно едва осознавая, что на него напали, и зарычал от нарастающего гнева. Ночь задрожала от рокочущей угрозы.