Когда жена Ральфа ввела меня в его номер, с ним работала массажистка, пожилая японка. Восьмилетняя дочь Ральфа сидела, злобно уставившись в телевизор. — Постарайся не расстраивать его, — предупредила меня Анна. — Он думает, что сломал себе спину. Ральф лежал в спальне на каучуковом мате и жалобно стонал, в то время как старая карга долбила его по спине. На буфете стояла бутылка скотча, и я налил себе выпить. — Что это был за жуткий бандит в кафе? — спросил меня Ральф. — Да это Скиннер, — ответил я. — Наш менеджер в Марафоне. — Что? — взорвался Ральф. — Ты сошел с ума? Он же наркоман. Ты слышал, что он мне сказал? — О чем? — Ты все слышал! — вопил Ральф. — Он сказал про «белую смерть». — Ну и дал бы ему немного! — отозвался я. — По-моему, ты поступил невежливо. — Это все твоя работа, — зашипел Ральф. — Это ты его притащил ко мне. Ральф упал на каучук, закатив глаза и оскалившись в гримасе, вызванной очередным болевым спазмом. — Черт бы тебя побрал! — простонал он. — Все твои приятели — больные люди, а теперь ты еще и с грязным наркоманом сошелся. — Да успокойся ты, Ральф, — сказал я миролюбиво. — Они тут все наркоманы. Нам повезло, что мы встретили хорошего. Скиннер — мой давний друг. К тому же он аккредитованный фотограф Марафона. — О Боже! — продолжал стенать Ральф. — Я себе все так и представлял… Я глянул через плечо — не смотрит ли его жена — и с силой шлепнул его по затылку, чтобы привести в чувство. Он рухнул на мат… и в этот самый момент в спальню вошла Анна с плетеным подносом, на котором стояли чайник и чашки, заказанные ею в ресторане. Чай успокоил Ральфа, и он принялся рассказывать. Двенадцать тысяч миль от Лондона до Гавайев были для него дьявольским испытанием. Жена попыталась сойти с самолета в Анкоридже, а дочка всю дорогу проревела. Дважды при снижении в Гонолулу в самолет ударила молния, и огромная черная женщина, которая сидела рядом с Ральфом, забилась в эпилептическом припадке. Когда они наконец приземлились, их багаж оказался потерянным, таксист содрал с них двадцать пять фунтов за поездку в отель, где регистратор забрал их паспорта потому, что у Ральфа не было американских денег. В целях безопасности менеджер отеля поместил его фунты стерлингов в сейф, но помог ему со снаряжением для плавания, которое Ральф и взял в пункте обслуживания серфингистов на пляже возле кафе «Хо Хо». В это время ему так хотелось укрыться от всех и побыть одному, сказал он, так хотелось отдохнуть и расслабиться у моря, что он надел свои ласты и погреб в сторону рифа. Тут-то его и подхватила волна. Приподняв, она шваркнула Ральфа о зазубренную скалу, пробив ему дырку в спине и оставив барахтаться в прибрежной водичке подобно тонущему животному. — Какие-то люди притащили меня в какую-то лачугу, — сказал он. — Потом они накачали меня адреналином. Когда я смог добраться до вестибюля, я выл от боли и с меня градом катил пот. Обслуге пришлось дать мне успокоительного и на руках отнести в лифт. Только отчаянный звонок Уилберу избавил Ральфа от тюремной палаты в городской больнице где-то на другом краю острова — менеджер отеля уже готов был отправить его туда. Ужасная история. Для Ральфа это была первая поездка в тропики, и он мечтал о ней всю свою жизнь. А теперь в результате всего этого он умрет или навсегда останется калекой. Его семья, стонал он, полностью деморализована. Вряд ли кто-нибудь из них когда-нибудь сможет вернуться в Англию, хотя бы для того, чтобы быть похороненным с соблюдением приличий. Они подохнут как собаки, причем без всякого к тому повода, на дикой скале посередине абсолютно чужого моря. На протяжении нашего разговора дождь бился в оконное стекло. Не было похоже, чтобы шторм, который бушевал уже несколько дней, когда-нибудь прекратился. Погодка еще хуже, чем в Уэльсе, сказал Ральф, а из-за боли в спине он пил не прекращая. Анна рыдала всякий раз, когда он просил виски. — Это ужасно, — проговорил он, — но за прошлый вечер я выпил целый литр скотча. Ральф всегда не в своей тарелке, когда ему приходится работать за границей. Я бегло осмотрел его спину и позвонил вниз, в магазин сувениров при отеле, чтобы нам принесли алоэ. — Прямо сейчас, — сказал я продавщице. — И нам нужно будет что-нибудь, чтобы раскрошить его. Большие ножи у вас есть? Или топорики для рубки мяса? Несколько мгновений на том конце провода молчали, потом послышались крики и звуки потасовки. Наконец раздался мужской голос: — Сэр, вам нужно оружие? Я сразу понял, что имею дело с деловым человеком. По голосу он был явно самоанец — его выдавал глубокий квакающий тембр, — но по манере брать быка за рога он сошел бы и за швейцарца. — А что вы мне можете предложить? — спросил я. — Мне нужно измельчить алоэ. Пауза, затем: — Могу предложить великолепный набор кухонной посуды: семьдесят семь предметов с превосходным мясницким ножом. — Ну, это я могу взять и у обслуживающего персонала, — сказал я. — Что у вас есть еще? Вновь долгая пауза. Где-то в отдалении завопила женщина, что-то вроде: «… сумасшедший… отрубит нам всем головы…» — Ты уволена! — заорал мой собеседник, не слишком озабоченный тем, что его слышу и я. — Мне надоело твое идиотское нытье. Какое тебе дело до того, что они покупают? Мотай отсюда! Давно надо было тебя выкинуть вон! Снова раздался шум потасовки и злобные крики. И снова голос вернулся в трубку телефона. — Я думаю, у меня есть то, что вам нужно, — сказал он. — Это украшенная резьбой боевая самоанская дубинка. Настоящее черное дерево, восемь шипов. С ее помощью вы сможете измельчить даже пальму. — И сколько в ней весу? — поинтересовался я. — Весу? — он задумался. — А, понимаю… у меня есть почтовые весы. Минуточку… В телефоне раздался грохот, потом опять голос: — Она очень тяжелая, сэр. Тяжелее, чем можно взвесить на моих весах. Он хихикнул и продолжил: — О да, сэр, очень тяжелая. Думаю, около десяти фунтов. Бьет не хуже кувалды. Ею можно убить что угодно, все, что пожелаете. — И сколько стоит? — спросил я. — Полтора доллара. — Полтора доллара? — переспросил я. — Полтора доллара за простую палку? Сперва он не ответил. Потом вымолвил: — Вы не правы, сэр. Вещь, которую я держу в своих руках, — не просто палка. Это боевая самоанская дубинка, и ей не меньше трехсот лет. Кроме того, это ужасно грозное оружие. — И добавил: — С ее помощью я мог бы легко разбить вашу дверь. — Спасибо, мне все ясно, — обрезал я его. — Пришлите мне дубинку прямо сейчас вместе с алоэ. — Непременно, сэр, — с готовностью отозвался он. — Как будете оплачивать? Внести вам ее в счет? — Без разницы, — ответил я. — Мы очень богатые люди, деньги для нас — ничто. — Отлично! Через пять минут я буду у вас. Я положил трубку и повернулся к лежавшему на каучуковом мате Ральфу, которого скрутил очередной спазм боли. — Все схвачено, — сказал я. — Я тебя в мгновение поставлю на ноги. Сейчас придет парень из магазина с алоэ и смертоносной боевой самоанской дубинкой. — О Господи! — простонал Ральф. — Еще один самоанец! — Ну! — ответил я, наливая себе очередную порцию скотча. — Смертоносный самоанец. Я чувствую это по его голосу. Нам придется, наверное, каким-то способом умилостивить его. Я отрешенно улыбнулся и продолжал: — Но нам же нужно как-то выбить из тебя твое зелье, правда? Почему не сейчас? — Какое зелье? — заорал Ральф. — Ты же знаешь, я не пользуюсь наркотиками. — Кончай, Ральф, — ответил я. — Я устал от твоего вечного вранья. Где оно? Не успел Ральф ответить, как в дверь постучали и в комнату ввалился гигантского роста самоанец, который орал «Алоха! Алоха!» и размахивал огромной черной берцовой костью. — Добро пожаловать на острова! — прогудел он. — Меня зовут Морис. Вот ваше оружие. Убойную вещицу он принес! Такой запросто можно раздробить мраморную туалетную лохань. — А это подарок от заведения! Морис улыбнулся и вытащил из кармана огромное, сочное соцветие марихуаны. — Там, где я живу, много такого, — сказал он. — Анна! — закричал Ральф. — Анна! Позови менеджера! Я похлопал Мориса по плечу и вывел его в холл номера. — Мистер Стедман сегодня не в себе, — объяснил я. — Он пошел поплавать с маской и разбил спину о коралловый риф.