В разговор вмешался Полетаев. — Господин инспектор, не хочу показаться невежливым, но я не совсем уверен, можете ли вы задавать мадемуазель подобные вопросы. К тому же женщина вряд ли станет на них отвечать, если вы понимаете, о чем я говорю. — Нет, я не понимаю, о чем вы говорите! На губах полковника заиграла извиняющаяся улыбка, он словно испытал неловкость за нечуткое поведение инспектора. — С кем беседует дама после девяти часов вечера — сугубо личное дело, — пояснил он. — Если, конечно же, речь не идет о преступлении. Последняя фраза прозвучала вопросительно. Инспектор Буже покраснел еще сильнее. — А по какому праву вы вообще вмешиваетесь в нашу беседу? Но Полетаев выглядел настолько же дружелюбным, насколько и невозмутимым. — Если это только беседа, то на правах близкого друга мадемуазель, я имею право не только вмешиваться в любую беседу, но и ограждать ее от нежелательных тем. Если же речь идет о нечто большем... — он сделал многозначительную паузу: — тогда вы должны сообщить нам об этом. — Пропал пастор Хахенникен. — Что вы определяете словом «пропал»? — Внешне полковник оставался спокойным, разве что речь стала чуть плавней. — Разве кто-то обратился к вам с соответствующим заявлением? — Нет. — Инспектор посмотрел на мадам Юппер испепеляющим взглядом. — Но, по моим сведениям, он не ночевал в своем номере и утром его тоже никто не видел. — Простите, мадам Юппер, — Полетаев обратился к хозяйке, — до какого числа оплачен номер месье Хахенникена? — До третьего января. — Значит, как минимум неделю господин пастор вправе решать, где ему ночевать и хранить свои вещи. И только четвертого утром мадам Юппер обязана обратиться к вам с просьбой помочь решить судьбу его вещей. А до этого дня... — Кто, черт побери, вы такой? — взвился инспектор. И тогда Даша решила прийти на помощь полковнику. — Месье Полетаев — мой жених, — громко объявила она. — К тому же он очень ревнив и совершенно теряет голову, когда мое имя упоминается с именем другого мужчины. — Даже если это священник? — усомнился полицейский. — Даже если это сам Господь Бог. Говорю вам, он безумно ревнив. В нем испанская кровь. Инспектор Буже с сомнением взглянул на полковника. — Разве? Ваш друг не слишком-то похож на испанца. — Не во внешности дело — у него испанский темперамент. А быки, так те его вообще стороной обходят. Мадемуазель говорит правду? — До самой последней запятой. — Недобрая искра, промелькнувшая в темно-синих глазах, свидетельствовала, что он ей еще это припомнит. Тем не менее испанское происхождение полковника не произвело должного впечатления на французского полицейского, и потому он продолжал допрашивать парочку. — Но ваш номер находится рядом с номером пастора. Неужели вы вдвоем ничего не слышали? Они переглянулись. — Что именно мы должны были слышать? — Крики или шум драки. — Драка у священника? Вы шутите, инспектор. — Я никогда не шучу на работе, месье. В номере пастора все перевернуто вверх дном. Вы не могли не слышать борьбы, падения мебели... — Мы занимались любовью, — торжественно заявил полковник. — Вы же знаете — люди обычно глухи в такой момент. — Это так мадемуазель? Даша готова была провалиться, но, к сожалению, это было единственное подходящее объяснение. — Да, господин инспектор, — еле слышно пробормотала она. — Что-то вроде того... — И как долго вы занимались любовью? — Что за вопрос! Но полицейский не видел в своем вопросе ничего, выходящего за рамки дозволенного. — Я же не спрашиваю, как именно вы это делали, просто хочу знать, приблизительно какое время вы были глухи. — Кажется, около двух часов, — небрежно бросил полковник. — Плюс минус двадцать минут. Все присутствующие заинтересованно повернули головы в его сторону. Даша нервно рассмеялась. — Нет, это просто поразительно! Головы повернулись в ее сторону. — Не больше двадцати минут, инспектор. И то, знаете ли... Полетаев вздохнул. — Как я сейчас точно припоминаю, два часа с половиной. — Вы уверены, месье? — Конечно. Все же я испанец, а мы, испанцы, такие страстные. Все опять смотрели на него. — Минут десять, — прошипела Даша. — Десять жалких минут... — Почему у вас такие разные показания, черт побери! — взорвался инспектор. — Для мадемуазель три часа пролетели, как три минуты, — с улыбкой пояснил полковник. — Вы меня понимаете? Даша хмыкнула: — Скорее, все то, о чем говорит господин Полетаев, можно уложить в три минуты. Вы понимаете, о чем я? — Мне плевать, чем вы там занимались! — инспектор уже с трудом владел собой. — Я хочу знать, со скольких до скольких вы были в номере, в котором ничего не слышали! — Ужин мы закончили часов в семь, а около десяти пришел месье Дебузье с просьбой его проконсультировать относительно предстоящего праздника. Я спустился вниз, мадемуазель же отправилась прогуляться. — То есть с десяти до одиннадцати в вашем номере никого не было. — Не знаю. — Даша пожала плечами. — Что значит — не знаю? Только что ваш приятель сказал, что вы ушли. — Вот поэтому и не знаю. Откуда мне знать, кто мог быть в номере в мое отсутствие? — Но вас там не было? — Нет, нас там не было. — Слава богу, хоть что-то. А вообще, к пастору приходил кто-нибудь? Даша возмущенно повела плечами. — Понятия не имею. У меня нет привычки подслушивать. «Надо попросить Полетаева вешалку приколотить». Дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник запыхавшийся человек.