— Полиция это проверила, — перебивает Ава. — Водителя нашли, его история соответствует установленной хронологии событий. Он вспомнил, что Колин молчал и что у него были мокрые волосы. Ничего, что могло бы использовать обвинение. — Бабушка умерла, — тихо всхлипывает Колин. — Скончалась сразу после суда. Тогда я в последний раз отмечал ее день рождения. Знакомая жалоба — время, потерянное за решеткой. Украденные годы и утраченные люди. Но я все еще сестра Мэгги Риз, и какая-то часть меня противится распускающейся, как бутон, жалости по отношению к Колину. В конце концов, он все еще здесь. И его сестра тоже. Они по-прежнему могут рассмешить друг друга. Его потерю нельзя даже сравнить с потерей, которую перенесла семья Кетчумов. Время ничего не значит. У меня потерянного времени накопилось на целую жизнь. — Расскажи мне о Саре. Сара — вот причина, по которой я здесь. Не Колин. Даже не Ава. Я хочу понять, кем была Сара Кетчум, чтобы ее история не ограничивалась отголосками ее убийства. Чтобы она не стала просто очередной мертвой девушкой. А еще я хочу увидеть лицо Колина, когда он будет описывать ее. Потому что в глубине души я действительно верю, что смогу понять, он ли ее убил. — Ну, — говорит он, поворачивая лежащие на столе руки ладонями вверх, как будто молится. — Она была умная. — Он четко проговаривает это слово, чтобы придать ему значимость, как будто если ясно произнесет все звуки, это подчеркнет интеллект Сары. — Она точно не должна была работать в хреновом агентстве по трудоустройству. — Так почему же она там работала? — спрашиваю я. — Она была немного с приветом, — объясняет он. — В смысле, не сумасшедшая, а типа: «Я не стану брать долбаные деньги у папочки». Ее отец вроде как бросил ее маму, когда Сара еще подгузники носила. У него была куча денег, а он все равно боролся с ее мамой за каждый цент алиментов. Она рассказывала, они как-то провели зиму в арендованной квартире, где постоянно отключали горячую воду, а отец отказался дать им авансом следующую выплату, чтобы они переехали в другое место. — Его лицо дергается, как будто от злости. — Это он оплачивал ее колледж, но его бесило, что она изучает дизайн модной одежды. Все время грозился лишить ее денег, если она не сменит специализацию. Поэтому она бросила на фиг учебу и избавилась от его власти. Вполне в духе Сары: ей было проще бросить колледж, чем позволить кому-то выбирать за нее. — Отец разозлился? — спрашиваю я. — Господи, ты бы слышала, как он орал на нее по телефону, — говорит Колин. — Из другого конца комнаты было слышно. Он нес всякую ахинею, типа, что она импульсивная дура, прямо как ее мать, и что он не позволит своей дочери бросить хренов колледж. По правде говоря, очень жестоко. Бросаю взгляд в сторону Авы, но она уже качает головой. Как будто читает мои мысли. Как будто симпатия, возникшая между нами, уже способствует телепатии. — У отца тоже алиби, — говорит она. — Играл в гольф с какими-то мужиками с работы. — К тому же нельзя так сильно злиться на ребенка, если не любишь его, да? — неуверенно говорит Колин. «Так чувствует себя мальчишка, которого постоянно бил отец», — думаю я. Впрочем, безразличие моей семьи — обратная сторона той же самой жестокости. Ничего из того, что я делала, не могло отвлечь их от мыслей об исчезновении моей сестры. Замечаю, что за столами вокруг нас началось движение. Все как будто одновременно собирают вещи. Снова бросаю взгляд на Аву. — Время почти вышло, — говорит она. Кажется, это невозможно, но, посмотрев на часы, я понимаю, что она права. Мы провели здесь почти час. — Ты вернешься? — спрашивает Колин, и я не могу понять, к кому он обращается: к Аве или ко мне. — Конечно, — отвечает она. Я молчу. Мы с Авой молча идем к ее машине. По ощущениям путь от тюрьмы к парковке напоминает побег. Только сейчас я понимаю, что эти стены вызывают клаустрофобию. Постоянный прицел камер наблюдения, постоянное присутствие охраны. Представляю, как живу здесь, не имея возможности пройти более ста ярдов в любом направлении, и не могу подавить прилив жалости к Колину, пусть это и неправильно. — Ну? — говорит Ава, открывая дверцу. — Что думаешь? Сев в машину, вжимаюсь в пассажирское сиденье. Проигрываю все это у себя в памяти, пытаясь проанализировать разговор, вспомнить каждое слово. — Что он тебе сказал, когда вошел? — спрашиваю я. — Ах, — чуть закатив глаза, говорит она. — Это по-португальски. Своего рода семейная фишка. Мы иногда переходим на него. — Знаю, Тед рассказал, — отвечаю я, заметив ее попытку уйти от ответа. — Так что он сказал? — Пошутил, что если уж я собираюсь приводить ему женщин, он бы предпочел, чтобы грудь была побольше, — слегка скривившись, отвечает она. Почему-то тот факт, что она все же рассказывает мне об этом, вызывает у меня доверие. Она говорит честно, хотя это ее явно смущает. Хотя эти слова могут оскорбить меня. Как будто Колин — очередная вещь, которую она любит, хотя знает, что не стоит. И подобной преданности достаточно, чтобы я могла принять решение. — Слушай, — продолжает она. — Он, конечно, свинья. Признаю. Но клянусь, он не убийца. — Ага, — отвечаю я. Она заводит машину и дает задний ход. — Знаю. Глава 8 Спустя два дня мы с Андреа сидим за микрофонами друг против друга в маленькой студии у нее в спальне, между нами лежат открытые материалы по делу. Естественно, Андреа хочет записать этот разговор. Совсем как когда нашли Неизвестную, а она включила диктофон еще до того, как я вернулась за столик в маленьком бистро в Лейквью. Она уже записывала, хотя еще не знала, что произошло. — Итак, — говорит она сейчас. — Давай сначала. Постарайся меня убедить. «Убедить?» — думаю я. Но в чем? Связать убийство Сары с исчезновением Мэгги? Попробовать доказать невиновность Колина Маккарти? Или просто дать понять, что вся история целиком достаточно интересна, чтобы вытянуть наш второй сезон, даже если мы не уверены ни в первом, ни во втором? Ну, я хотя бы знаю, как начать. Я достаточно давно занимаюсь подкастом, чтобы знать: все определяет нарратив. Попросив меня начать с самого начала, Андреа имеет в виду именно это. Не просто с начала дела Колина, но с начала моей истории. Какова бы ни была моя роль во всем этом, я должна ее сыграть. И я — та, кому доверяют наши слушатели, независимо от того, достойна я этого или нет. Вергилий в этом особом аду. — Итак, было утро после церемонии награждения АПА, — говорю я в микрофон. Андреа едва заметно кивает. Именно это она и хотела услышать. Я начинаю с рассказа о загадочном звонке Авы, о своих первых впечатлениях от нее, когда она вошла в бар, о том, как я обнаружила, насколько близко дом на Гэлли-роуд расположен к дому, где я выросла, как Ава убедила меня рассмотреть дело Колина. — И она права, — продолжаю я. — В материалах по делу есть нестыковки. Что бы ни произошло в той квартире, все не так однозначно, как утверждает прокурор. — То есть ты думаешь, что одного светлого волоса в ванной Сары Кетчум достаточно, чтобы возникли обоснованные сомнения? — уточняет Андреа. Она явно в восторге от возможности сыграть роль прокурора в данном случае, хотя хорошо это скрывает. Андреа наверняка затянуло бы в мир юриспруденции, если бы журналистика не добралась до нее раньше. — Самого по себе? Вряд ли, — говорю я. — Но если принять во внимание другие неучтенные детали этого дела — например, как Колину удалось перевезти тело в рамках установленной полицейским управлением Чикаго хронологии событий? — все вдруг начинает казаться притянутым за уши. А если учесть внешнее сходство Сары и Мэгги, а также близость их проживания… Замолкаю, потому что это самый слабый из всех моих аргументов. Нельзя допустить, чтобы все выглядело так, будто мне слишком сильно хочется связать эти два дела. Я не могу выставить напоказ собственное неуемное желание получить ответы. Наши критики будут требовать беспристрастности. Пытаюсь осторожно подобрать слова. — Слушай, эти два преступления действительно были совершены с интервалом во много лет. Но если бы это было не так, если бы между ними прошло хотя бы на пару лет меньше, сходство стало бы более очевидным, как только Сару объявили в розыск. Против только два фактора: время и осуждение Колина Маккарти за убийство Сары. Но если бы полиция Чикаго не сосредоточила все свое внимание только на Колине, у нас было бы два нераскрытых преступления против молодых девушек, внешне очень похожих. Обе какое-то время жили по соседству, обеих забрал мужчина на машине примерно в одно и то же время суток. Так что я думаю, это стоит расследовать. Мне кажется, тут с первого взгляда не все так ясно… — Хорошо, допустим, все это правда… — говорит Андреа, но я уже вижу, что поймала ее. Ее колено дергается под столом. Сдерживаемая энергия, которую необходимо пустить в нужное русло. — Как думаешь, с чего начать? Этому делу уже семь лет, а Колин уже проиграл две апелляции. — Думаю, у нас преимущество, потому что нам есть с чем сравнить это дело. Если предположить, что Сара и Мэгги были каким-то образом связаны, то начать стоит именно с этого. Попытаться как можно больше узнать о Саре Кетчум и разобраться, насколько на самом деле крепка связь между ними. — Хорошо, — отвечает Андреа. — Ну что ж, пожалуй, начнем. Она нажимает на клавишу, выключая запись, и снимает наушники. Я тоже. — Что думаешь? — спрашиваю я, как будто уже битый час не говорила с Андреа. Как будто только сейчас намереваюсь добраться до настоящей Андреа. — Сколько кофе ты выпила? — спрашивает она. — А что, я выгляжу маниакально? Ответ: уже три чашки. Но ей я этого не скажу. — Не очень. Просто я не хочу, чтобы казалось, будто ты воспринимаешь все слишком близко к сердцу. — Кто бы говорил, — отвечаю я, указывая на ее дергающееся колено. Колено замирает. Однако у Андреа все на лице написано. Стоит ей попытаться контролировать один выдающий ее жест, как появляется другой. Всего через несколько минут она начнет кусать ногти или дергать молнию толстовки. — Знаешь… — говорит она, но потом замолкает, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. — Что? — Ничего, — говорит она. А потом: — Мне звонил Эрик. — Мой Эрик? — спрашиваю я и тут же упрекаю себя: он уже не мой. — Да, — отвечает Андреа. По-моему, доброжелательным тоном. — Сказал, давно с тобой не общался. — Ну, мы же разводимся… Не думаю, что сейчас подходящее время для общения. — Думаю, он бы оценил периодическое доказательство того, что ты жива. Закатываю глаза. — Постараюсь почаще обновлять Инстаграм. — Честно говоря, я сомневалась, отвечать ли на звонок, — добавляет она. — В смысле, надо ли мне его игнорировать? Ты не объяснила, насколько мне следует на него злиться. — Вообще не следует, — отвечаю я, хотя мысль о праведном гневе Андреа, направленном в мою защиту, весьма соблазнительна. Но Эрик этого не заслужил. — Он не виноват. — Дорогуша, я сама в браке, — отвечает она. — Так что мне трудно в это поверить. К тому же все говорят, измена — всего лишь симптом более серьезной проблемы.