— Ага, — быстро говорю я, потому что чувствую необходимость заявить права на верность Андреа, доказать, что она не сообщает Эрику ничего того, что не могла бы сообщить мне. — Она сказала, что ты звонил. — Она рассказала мне про следующий сезон вашего подкаста. Он пытается что-то выяснить. Это ясно по тому, как он что-то говорит и замолкает, как будто задал вопрос. Эта привычка появилась у него, когда распадался наш брак. Он часто повторял то, что я ему говорила, как будто слова утратили смысл. Например: «У тебя задержка на шесть недель». И: «Ты не уверена, что ребенок мой». — Ага, — отвечаю я. Теперь я уже не так стремлюсь заполнить паузы в наших разговорах. Когда-то я их не выносила, не могла вытерпеть даже десяти секунд молчания со стороны Эрика. Помню, как умоляла, на самом деле умоляла его сказать, о чем он думает. Сказать, что он хочет, чтобы я сделала. — Думаешь, это хорошая идея? — спрашивает он. — Продолжать это? В смысле, я знаю, каким успешным был первый сезон. Но я также знаю… Он замолкает, но это неважно. Я знаю, что он хотел сказать: он знает, чего это стоило. — Разве ты не хотел, чтобы я занялась именно этим? — говорю я. — Нашла выход своему горю? Использовала произошедшее с Мэгги как топливо для какой-нибудь продуктивной деятельности? — Да, например, волонтерство. Фонд твоей матери. Докторская степень. Что-то вроде этого, — говорит он. — А не… любительское расследование преступлений. — Дело не в расследовании преступлений, Эрик, — говорю я. — Дело в том, чтобы рассказать их истории. Девушек. Их родных. — И ты считаешь себя подходящим человеком для этого? — спрашивает он. — Может, и нет. Но сейчас это все, что есть у меня в жизни. Это ловушка, и он это знает. Потому что он не станет просить меня вернуться. Снова стать его женой. Наконец-то он слишком хорошо меня знает, чтобы желать моего возвращения. — На днях я встретилась с Коулманом в спортзале, — говорю я, чтобы нарушить тишину. — Он сказал, ты будешь крестным его ребенка. — Ага, — говорит Эрик. — Коулман вне себя от радости. — Он замолкает. Вечное сравнение — чье-то счастье, которое с легкостью могло бы стать нашим. — Он не говорил, что видел тебя. — Насколько я понимаю, он от меня не в восторге. — Но он ведь тебе не хамил? — спрашивает Эрик. По-прежнему рыцарь на белом коне. По-прежнему хочет защитить меня. Вспоминаю вечеринку Коулмана прошлым летом, то, как я вышла из ванной на втором этаже вспотевшая, с размазанным по лицу макияжем. У меня дрожали руки. Словно у наркомана, пытающегося скрыть удовлетворительную манию дозы. Готового на что угодно, лишь бы не терять это ощущение. Как я винила Эрика в том, что он не заметил произошедших во мне перемен, винила его за то, что вообще заставил меня идти на дурацкую вечеринку своего друга. Какой ужасной я тогда была. Иногда думаю, что цена, которую я заплатила за это — утрата Эрика, нашего брака, дома, семьи, — была совершенно недостаточной. Иногда я думаю, что в будущем меня ждет расплата покрупнее. — Нет, — говорю я. — Он вел себя как истинный джентльмен. Потому что Коулман справедливо ненавидит меня за совершенные мною поступки. Иногда я хочу, чтобы Эрик меня тоже за это ненавидел. Лишь после того, как мы прощаемся, я замечаю дату на экране телефона. Уже за полночь, но все равно… Вчера была шестая годовщина нашей свадьбы. Глава 9 Приехав на работу, с удивлением обнаруживаю, что, несмотря на будний день, клуб «Раш» забит под завязку. Я собиралась одеться Эльвирой[18] — для этого у меня есть черный парик до талии, — но после разговора с Эриком и последовавшей за ним бессонной ночи у меня уже не осталось ни времени, ни сил. Потому просто размазываю вокруг глаз красную помаду, наподобие маски, и с помощью мусса, который стилист дал мне в качестве образца, когда я была у него последний раз, ставлю волосы дыбом. Серебряного чокера достаточно, чтобы черный топ и джинсы смотрелись по-панковски. Когда я являюсь в бар, Марко протягивает мне пятерню, что может означать только одно: он под кайфом. — Ты от меня что-то скрываешь? — спрашиваю я, а он весело хохочет — как может это делать только принявший наркотики человек слегка за двадцать. — Выглядишь по-тря-са-ю-ще, — говорит он, растянув слово на целую историю. Потом обнимает меня за плечи, чтобы мы могли пошептаться. — Признаю, по дороге сюда я, возможно, одолжил кое-какие препараты у своего приятеля Бобби, но если я правильно помню, остаток отдал таксисту в качестве чаевых. Видимо, он замечает мое разочарование. Подведенные черным глаза округляются. — Ничего страшного! — говорит он, как будто я ребенок, разливший молоко, а он — Мэри Поппинс. Он даже прикладывает руку к моей щеке. — У меня никогда не иссякают собственные запасы. Я оставил тебе подарочек в сортире! — Надеюсь, это твой приятель Бобби? — спрашиваю я. Я знакома с друзьями Марко, и любой из них мог бы работать моделью «Гуччи». Марко широко улыбается. — Лучше! Зайдя в туалет для сотрудников, расположенный позади барной стойки, с восторгом обнаруживаю, что Марко оставил для меня две идеальные дорожки кокаина на диспенсере туалетной бумаги. Вот спасибо! Быстро втягиваю их и тут же обещаю себе, что сегодня буду вести себя хорошо. Теперь, когда я сама себе поставила палки в колеса, это обещание стоит повторить. Эйфория накатывает быстро и резко по мере того, как я вхожу в ритм приема заказов и смешивания коктейлей. Помню, как это здорово. Не думать о мертвых девушках. Позволить льющейся из динамиков песне «Siouxsie and the Banshees» насильно погрузить меня в бездумный туман. Не вспоминать обо всем, что я натворила с Эриком, с самой собой. Когда в следующий раз поблизости оказывается Марко, звонко чмокаю его в щеку. Мое внимание привлекает чье-то лицо у стойки, и его обладатель едва заметно машет мне рукой, но я его не узнаю. Отмечаю только, что мужчина в рубашке-поло и широких брюках странно смотрится в этой толпе. Он больше похож на завсегдатая гастропаба в Фултон-маркет, но никак не нашего клуба. — Привет, — говорю я. Хотя я завелась до предела, моим когнитивным функциям это в данный момент не помогает. — Привет, — отвечает он, пытаясь перекричать музыку, и улыбается идеальной улыбкой в стиле старого Голливуда. Вот же черт, какой красавец… — Как дела? — спрашиваю я. Он щурится, как будто безуспешно пытается подмигнуть. Но нет, он меня оценивает, пытается понять, что за игру я веду. Явно не ожидал от меня подобной реакции. О господи, я что, когда-то спала с этим парнем? На пальце у него обручальное кольцо. Блин! — Хорошо, — подыгрывает он. — Я хотел бы поговорить с тобой. — Хорошо, — тупо повторяю я, не в состоянии придумать что-то еще. Он преувеличенно смеется. — Может, пойдем куда-нибудь, где потише? Он указывает на потолок, явно имея в виду грохот музыки, из-за чего мы едва ли не вопим друг на друга. Где-то глубоко внутри, даже несмотря на эйфорию после приема наркотика, у меня срабатывает безмолвная сирена. Я оттачивала это чувство годами, оценивая, насколько опасен на самом деле любой встреченный мной мужчина. И сейчас я не уверена, что мне стоит куда-либо идти с этим человеком. Не уверена, что стоит оставаться с ним наедине. — У меня нескоро перерыв, — говорю я, но чересчур тихо, потому что он наклоняется так близко ко мне, что я ощущаю прохладную резкость его лосьона после бритья. Какой-то из дорогих. — Что? — переспрашивает он. И тут я вспоминаю, кто это. Тед. Ну конечно. Наверное, Ава рассказала ему, где меня найти. А сама Ава сейчас на работе в больнице. Облегчение усиливает мою эйфорию, и вся ночь внезапно приобретает волшебный блеск, похожий на вращающуюся поверхность мыльного пузыря. Как будто может произойти что угодно. — Хорошо! Секундочку, — кричу я в ответ и жестами даю Марко понять, что отойду на пять минут. Марко поднимает оба больших пальца. Видимо, он принял что-то действительно сногсшибательное, потому что явно спятил. Бар забит, и в любую другую ночь он бы живьем содрал с меня кожу, лишь бы не давать мне перерыв. Но лучше не спрашивать дважды, так что я жестом приглашаю Теда следовать за мной к черному ходу. Вывожу его в переулок. Как только за нами захлопывается железная дверь, наступает тишина. На улице идет легкий дождик, в воздухе пахнет прохладой. Но дождика недостаточно, чтобы загнать нас обратно внутрь. — Ну, в чем дело? — спрашиваю я, прислоняясь к кирпичной стене и не обращая внимания на стоящие рядом мусорные баки, в которых наверняка полно крыс. — Я хотел повидаться с тобой на нейтральной территории, без Авы, — говорит он, скрестив руки на груди, будто опасается подхватить заразу, если прикоснется к чему-нибудь в переулке. — И буду тебе очень благодарен, если это останется между нами. У меня учащается сердцебиение, чувствую пульсацию в руках и даже на языке. Чего он хочет? — Хорошо, — отвечаю я. — Конечно. — Я слышал, вы ездили к Колину, — продолжает Тед. — Как он тебе? — Ну, не в моем вкусе, — говорю я, не до конца осознав, как это звучит. Как будто я беззастенчиво флиртую. Зубы Теда блестят. Может, он улыбается, а может, едва сдерживает презрительную гримасу. — Судя по всему, Ава думает, что ваш второй сезон будет посвящен его делу. — Мы вчера начали записывать, — отвечаю я, пытаясь вернуть себе вид профессионала. Выпрямляю спину. Перестаю чесать кожу на запястье, как обычно делаю в перевозбужденном состоянии. Кожа там уже покраснела. «Очнись, — приказываю себе. — Веди себя нормально». — По-моему, тебе надо еще подумать, — отвечает Тед, засовывая руки в карманы брюк.