— Можно мне тоже счет? — спрашиваю я. — Я за вас заплачу, — говорит Олсен, указывая на бармена, который кивает в ответ. — Ох, не нужно, — начинаю я, но бармен уже направляется к кассе у другого конца стойки. — «Олд Стайл» здесь стоит два пятьдесят. Это самое малое, что я могу сделать. Слова дружелюбные, но тон совершенно нейтральный. Мне знаком этот тип, спокойный, военный. Он достаточно красив, чтобы привлечь внимание, даже если молчит. Тишина — словно инструмент контроля. Он не глядя бросает пару баксов на стойку и возвращается к товарищам. Честно сказать, меня немного коробит его равнодушие. И я явно не достигну цели, которую поставила себе на вечер: обсудить с Олсеном материалы по делу Сары. На самом деле мне хочется выпить еще, но глупо было бы задерживаться после того, как он оплатил мой счет. Поэтому я иду в туалет, а потом выплескиваю себе в лицо воды, пытаясь успокоиться перед поездкой домой на велосипеде. Выйдя из туалетной комнаты и проходя мимо столика копов, чувствую, как рука — я бы даже сказала, лапа — хватает меня за левую ягодицу и как следует сжимает. По телу будто проходит разряд электричества сквозь тонкую ткань платья. В голове туман. Прилив гнева. В ушах гудит. Действую, не думая. Ну, почти не думая. Где-то в глубине сознания бьется мысль: «Коп! Целый стол копов!» — и это, наверное, единственное, что не позволяет мне схватить ближайшую пивную бутылку и разбить ее о его голову. Вместо этого поворачиваюсь к нему, хватаю его за руку и, навалившись ему на плечо всем весом, сталкиваю его со стула. Коп никак не готов к драке — падает как мешок с цементом, тяжело ударяясь о липкий пол бара. От удара у него перехватывает дыхание, и я слышу, как воздух с хрипом покидает его глотку. Он задыхается, когда я захватываю его запястье и упираюсь коленом ему в живот. Вокруг меня все кричат. Копы вскочили на ноги, а бармен как будто подумывает о том, чтобы перемахнуть через стойку, чего делать явно не стоит. Чувствую, как справа на меня надвигается один из копов, лысый мужчина тяжелее меня фунтов на сто, и мысленно готовлюсь к тому, что сейчас меня толкнут к кирпичной стене бара и закуют в наручники. Но на пути у копа встает Олсен, положив руку ему на грудь. — Ты сейчас совершаешь уголовное преступление, — орет потенциальный спаситель Джимми. — Полегче. — Олсен отталкивает копа назад. — Просто на хрен успокойтесь, хорошо? Другой коп радостно снимает все это на телефон. Олсен поворачивается ко мне, одной рукой все еще сдерживая копа, у которого от ярости лицо и шея стали багровыми. — Не могли бы вы встать с моего друга? — спрашивает Олсен, как будто я случайно наступила Джимми на ногу, а не положила его на лопатки. Но в вежливости Олсена есть нечто трогательное, поэтому я еще раз тыкаю Джимми коленом, а потом отпускаю его руку. — Вы собирались просто позволить ему вот так меня схватить? — выпрямившись, спрашиваю я. — Я этого не планировал, — отвечает Олсен. — Хотите подать заявление? — Нет, — отвечаю я. Еще не хватало, чтобы в полицию поступило заявление, подписанное моим именем, которое втянет меня во внутреннее расследование полицейского управления Чикаго из-за поведения одного из сотрудников в баре. — Но вам следует повнимательнее следить за своими друзьями. Олсен угрюмо кивает, а второй коп протискивается мимо него и начинает поднимать Джимми с пола. Тот встает с таким скрипом; можно подумать, я сломала ему коленную чашечку. — Братан, — обращается к Джимми парень с телефоном, — каково это, когда тебя кладет на лопатки Тинкер Белл? — Сучка, — выпрямившись, говорит Джимми, и они с товарищем злобно смотрят на меня. — Хочешь, чтобы я позволил ей избить тебя? — спрашивает Олсен. Схватив куртку Джимми, висевшую на спинке стула, он резко бросает ее ему. — Иди домой, Джим. — Кто тебя сделал сраным королем, Олсен? — спрашивает приятель Джимми, переполняясь праведным гневом. Я такое уже сто раз видела. Он из тех, кто почему-то уверен, что никогда не ошибается, поскольку у него есть значок. — Ей повезло, что она еще не в наручниках. — Ну да, — говорит Олсен. — Три пьяных копа хотят арестовать девушку, действовавшую в целях самозащиты. Уверен, ваш капитан будет в восторге, особенно когда она наймет адвоката и подаст на отделение в суд за насильственные действия сексуального характера. — Ее слово против нашего, — заявляет Джимми, скрестив на груди чрезмерно загорелые руки. Уверенность товарища его явно подстегивает. Он под кайфом от их общего мачизма. — До тех пор, пока они не узнают, кто она, — отвечает Олсен. — Что? — спрашивает дружок Джимми. — И кто же она, на хрен, такая? — Младшая сестра Мэгги Риз, — отвечает он. Имени достаточно. Благодаря известности дела и постоянной филантропии моей матери Мэгги по-прежнему знаменита в судебных кругах Чикаго. А теперь и я тоже, из-за подкаста. — Черт, правда, что ли? — настороженно глядя на меня, бормочет приятель Джимми. Вскидываю бровь, бросая ему вызов. — Ладно, ладно, — говорит он. — Хорошо, мы уходим. Под осуждающим взглядом бармена он выпроваживает Джимми на улицу. Догадываюсь, о чем они думают. Если я найму адвоката, или обращусь в СМИ, или хотя бы просто напишу об этом на Фейсбуке, имеющегося у меня сейчас влияния вполне достаточно, чтобы испортить карьеру Джимми. Может, карьеру каждого из них. Я так злюсь, что почти готова пойти на это. Но затевать ссору с полицейским управлением Чикаго, пусть даже некоторые мужчины в его рядах — грязные ублюдки, — это повредит моему расследованию. Неважно, что от воспоминания о его прикосновении сквозь платье меня захлестывает омерзение, и я с силой кусаю язык, чтобы не дать выхода новому приливу ярости. Если честно, я опасаюсь, что если пробуду здесь еще какое-то время, то расплачусь. Внутри меня всегда жива восьмилетняя девочка, которой хочется плакать и топать ногами всякий раз, когда мне причиняют вред. Поэтому, повернувшись, хватаю куртку и собираюсь уже выйти за дверь, но тут ко мне подходит Олсен. — Постойте, — говорит он. — Что, арестовать меня собираетесь? Слова звучат как вызов, но теперь, когда приток адреналина иссяк, на глаза наворачиваются слезы. Во мне будто открывается яма, которую заполняет стыд. Я быстро моргаю, пытаясь это скрыть. — Нет, — отвечает Олсен. — Надеялся купить вам выпить. В качестве извинения за ублюдочное поведение Джимми. Опять. — Вряд ли этого достаточно, — огрызаюсь я. — Ну, а чего было бы достаточно? — спрашивает Олсен. Странно вдруг оказаться в центре его внимания, стать предметом его интереса, а ведь несколько минут назад он на меня едва смотрел. — Ответьте на кое-какие вопросы по делу Кетчум, — говорю я. — Тогда будем в расчете. Он улыбается и качает головой. Первый раз вижу, как он искренне улыбается. — Вы все никак не можете остановиться, да? — спрашивает он. «Вот дура», — думаю я. Теперь я точно никуда не уйду. — Нет, — отвечаю я. Он жестом заказывает у бармена еще выпить. Интересно, во что я ввязалась? — Сколько вам было в девяносто восьмом, детектив? — спрашиваю я, допивая первый стакан виски. — Двенадцать лет, — отвечает Олсен. — Восьмой класс. — Дайте угадаю. Летом вы играли в Малой лиге где-нибудь в пригороде? — Не совсем. Скорее, поджигал гараж родителей в Канаривилле. Надо сказать, что теперь, когда Олсен изъясняется нормальными фразами, с ним довольно интересно. Разительная перемена. Всего пару минут назад я изо всех сил старалась привлечь его внимание своей кротостью и благодарностью, блеском для губ и цветастым платьем. Хлопала ресницами в ожидании спасения. Как будто снова стала девушкой Эрика. Но, похоже, я недооценила Олсена так же, как он меня. Потому что вот она я, внезапно колючая и грозная. Девушка, способная на все. И теперь он обратил на меня внимание. — Не очень-то добропорядочно, — отвечаю я. — Ну, я прошел долгий путь к добропорядочности. — Так почему вы смотрите игру «Кабс», если вы из Канаривилля? — Болею против них, разумеется, — говорит он. — Жизнь в Нортсайде — хорошая практика для работы под прикрытием. — Вы часто этим занимаетесь в Роджерс-парке? — поддразниваю его я, потягивая виски. — В последнее время нет. Но прежде чем перейти сюда, я был членом опергруппы, организованной совместно с ФБР. Работал над делом провинциальной группировки белых националистов. — То есть на самом деле под прикрытием? Представляю себе это. Стать совершенно другим человеком, пусть даже на короткое время. Те малые меры, которые я принимаю — называю мужчинам имя Мэгги, одеваюсь как гот в клубе «Раш», — не идут ни в какое сравнение с полным погружением во время работы под прикрытием. Опасно слишком долго думать об этом. — Ничего такого сенсационного, как по телику, — отвечает он. — Я не подсел на метамфетамины или что-то в этом духе. В основном я работал с этими парнями на стройке и тусовался с ними по выходным. ФБР нужен был кто-то из местных: скажешь пару правильных слов о старом районе, и тебя тут же примут в компанию. — Голову побрить заставили? — спрашиваю я. — Это была не такая группировка, — отвечает он, закатывая до локтя рукав на правой руке. — Они больше увлекались татушками. На внутренней стороне руки у него большое черное пятно, перекрывающее татуировку. — Господи, — отвечаю я. — Что там было? — Восемьдесят восемь, — говорит он. — Восемьдесят восемь? — Восьмая буква алфавита — «Н». То есть… — Heil Hitler? — шепотом спрашиваю я, чтобы не услышал бармен. Хотя от шепота почему-то становится только хуже. Он мрачно кивает. — Ужас какой!