Я кивнул. – Учитывайте, что эта девушка… как бы это сказать… не мать Тереза. Она легко изменит свои показания и обвинит вас в том, что именно вы столкнули ее мужа в пропасть. Я кивнул. – О’кей, – вздохнул адвокат и в отчаянии поднял брови. – Что бы вы сейчас ни решили, нам очень нужно найти этого Паоло. * * * Оказалось, что есть немало итальянских писателей, которые откликаются на имя Паоло. Паоло Джордано. Паоло Пагани. И даже Паоло ди Паоло. Но Паоло, который был нужен нам, еще не опубликовал свою книгу, только собирался. Что еще я о нем знал? Он вырос возле озера Комо. Переехал в Турин, чтобы учиться писательскому мастерству. В какой-то там Scuola[47][Школа (ит.).]. У него была подруга. Которая ушла от него, когда он изобразил ее маму в нелестном виде в каком-то рассказе. И сглупил, дав девушке прочесть. А, и еще у него в семье произошло большое несчастье. Я только что вспомнил. Той ночью он сказал, что все израильтяне, которые встречались ему в Южной Америке, путешествовали после армии. А я на вид совсем не похож на человека «после армии», к тому же у меня есть дочка. Неужели правда? Я объяснил, что отправился в путешествие после развода. И он понимающе помолчал, а потом сказал: развод – это дерьмо, но это, по крайней мере, лучше, чем измена. Я ответил: не знаю, что лучше, я все еще пытаюсь переварить случившееся и все еще боюсь, что у моей дочки останется травма на всю жизнь… У твоей дочки травма на всю жизнь? – насмешливо переспросил он, намекая, что его-то травма побольше будет. И помолчал. А потом рассказал, что, когда ему было семь лет, его мама с изумлением выяснила, что у папы есть еще одна семья. На Капри. Еще одна жена, еще дети. Он часто ездил на Капри по делам. Но никто ничего не подозревал. Этому обманщику удавалось вести двойную жизнь десять лет. И, если бы не изобрели мобильник, наверняка у него и дальше бы все получалось. Когда мама Паоло обнаружила сообщения, которые он посылал своей второй жене, она поговорила со своими братьями, жившими на Сицилии, и однажды ночью они приехали, схватили папу, уволокли в какой-то лес и там разрезали его электропилой пополам по талии. Одну половину они выкинули в озеро Комо, а вторую, с головой, засунули в ящик и отправили «Федексом»[48][FedEx – компания по доставке посылок.] его второй семье на Капри. – Его книга точно об этом, – заключил адвокат. – Однажды я участвовал в семинаре для начинающих писателей, и руководитель сказал нам, что в первых книгах писатели изливают самую мощную часть семейных преданий, и потому настоящее испытание для автора – это вторая книга. – Круто. Но… как это нам поможет? – Вы сказали, что родные со стороны вашей матери – итальянцы? Она сама говорит по-итальянски? Значит, пусть завтра возьмет телефон, обзвонит все издательства в Италии и выяснит, в каком из них скоро выйдет книга, где в сюжете есть эпизод, когда мужчину разрезают пилой пополам. Или наоборот. – Наоборот? – Женщина, которую разрезают пополам, например. Руководитель семинара говорил: если вы боитесь, что люди, ставшие прототипами героев, обидятся или – еще хуже – набьют вам морду, лучше прибегнуть к трансформациям. * * * Молчание моей мамы, когда я выложил ей свою просьбу, было очень выразительным. Я как будто слышал все, что она хотела мне сказать. Например: «Как такой умный парень мог так по-идиотски вляпаться?» Или: «Не мог унаследовать от меня что-нибудь другое, кроме стремления выбирать сомнительных партнеров?» И конечно – классика всех времен начиная с той поры, когда папины кредиторы стучались к нам в дверь, – «Si raccoglie quello che si semina», что значит «Что посеешь, то и пожнешь». Но ничего этого она не сказала… Она записала все, что я ей надиктовал, в своем вечном красном блокноте и нашла Паоло Аккорди меньше чем за сорок восемь часов. Ее звонок застиг его в постели. Он испугался – это был страх перед-публикацией-первой-книги. Но, как оказалось, он помнил меня и согласился послать адвокату по факсу подробные показания, заверенные у нотариуса, из которых следовало, что в день, когда Ронен Амиров свалился в пропасть на Дороге Смерти, я находился с ним, с Паоло, и поэтому не мог быть к этому причастен. * * * – Хорошо, – теперь адвокат барабанил по столу пальцами в ритме семь восьмых. – У нас вполне надежное алиби. Дальше – думайте сами. Если вы вообще способны… думать, когда дело касается этой девушки. В любом случае моя позиция вам ясна, так? Я кивнул. – Только не говорите, что вы и правда колеблетесь. Я не стал кивать. – О’кей. – Он разочарованно выдохнул. – Даже если вы решите совершить огромную, я бы даже сказал – колоссальную глупость и ради этой девицы пойдете на то, чтобы врать под присягой, нужно не забыть, в чем именно заключается правда. Возьмите, – он достал из портфеля блокнот на спирали и черную ручку «Пилот». – Запишите все. Так, как на самом деле было дело. Одно событие за другим. * * * Я записал. Корябал целую ночь. Не останавливаясь. А утром прочел все с самого начала. Иногда мне казалось, что мужчина – герой этих записок – полный дурак. А иногда – что он пробуждается к жизни после многих лет, проведенных во сне, и не готов упускать эту возможность. И что в этом он прав. Иногда я был уверен, что Мор действительно руководствовалась только зовом сердца. А иногда – что она ла-пасская femme fatale[49][Роковая женщина (фр.).]. Что она подстроила все или почти все заранее. И не приняла в расчет только одно. Все люди в мире делятся лишь на две категории: тех, у кого есть дети, и тех, у кого их нет. И только та женщина, у которой нет детей, может попросить мужчину, у которого есть дети, подвергнуть себя такому риску ради нее. Лиори, сказал я себе, когда адвокат вошел ко мне в камеру, чтобы выслушать, что я решил. Она сейчас мой «дорожный рассказ». Я не уйду в самоволку, как мой отец. Я сделаю все, чтобы присутствовать в жизни моей дочки. Я буду любить ее, пока она не доберется до надежной гавани. Я позабочусь о том, чтобы люди не использовали ее чувствительность. И никогда, никогда я не дам ей повода стыдиться меня. * * * Мое алиби было принято. Меня выпустили из-под ареста. Письмо от Мор я порвал на мелкие клочки. И хотя она пыталась увлечь меня за собой в пропасть, я не хотел и не пытался отомстить ей. Видимо, я и правда «не такой человек». В своих показаниях на суде я постарался дать ей как можно более хорошую характеристику, представить нашу связь как максимально незначительное обстоятельство, которое не могло повлиять на события в Боливии. Не знаю, насколько это помогло. Судьи имели возможность ознакомиться с мейлами Ронена целиком – оказалось, он был удивительно прозорлив и с потрясающей точностью описал, что случится на Дороге Смерти. Люди, которые знали его, играли с ним, учились с ним, – все подтверждали в своих показаниях, что «он бы и мухи не обидел», а уж свою Мор – и подавно, ведь он ее страстно любил. Результаты вскрытия не дали однозначного ответа на вопрос, чьи действия там, на пороге бездны, в судьбоносные мгновения можно назвать самообороной. Однако сторона защиты не смогла предоставить убедительного объяснения записи с видеокамер в аптеке: на записи было видно, как Мор покупает не то успокоительное, которое, как писал Ронен в своих мейлах, он просил ее купить, а более сильное. Также адвокат не смог доказать, что тормоза на велосипеде Ронена просто заклинило, что они не были специально сломаны, – человек, который провел все детство в автосервисе, вполне способен такое подстроить. Мор признали виновной в непредумышленном убийстве. И посадили в тюрьму на десять лет. * * * Ценой огромных усилий и согласований – когда-то давно мы так же делали все синхронно – Орне и мне удалось скрыть всю эту историю от Лиори. Или, по крайней мере, казалось, что удалось. Как-то вечером, перед сном, она сказала мне, что не хочет умирать. Я ответил, что рад это слышать. Она стала на полном серьезе объяснять, что побывала в мире мертвых и что там несладко. – Можно узнать, как ты туда попала? – осторожно поинтересовался я. И она тут же ответила: – По Дороге Смерти! И объяснила так, будто речь идет о том, что все знают: якобы надо войти в туннель, а когда выберешься оттуда – ты уже там. – Там? – В их мире, папа. В мире мертвых. * * * В первые недели после оглашения приговора в прессе было несколько сообщений об «убийственном медовом месяце»; иногда я гуглил имя и фамилию Мор («Иногда»? Кого я пытаюсь обмануть. Три раза в день, как молитву), и поиск выдавал эти сообщения, а ниже – статью о новом «телефоне доверия» для подростков, написанную несколько лет назад. С фотографией Мор и подписью: «В каждом разговоре я пытаюсь дойти до точки, когда мое одиночество встречается с их одиночеством. Я должна воскресить в себе одинокую девочку, которой была, чтобы суметь помочь им». И еще: «Кто вырос в счастливой семье, не понимает, насколько несчастным может сделать тебя семья». Под статьей о «телефоне доверия» нашлась еще более старая статья о спектакле «Гамлет», на сайте местных новостей Маалот-Таршиха. Это была, в сущности, рецензия – правда, без подписи – на спектакль, который поставили в районном молодежном театре. Анонимный критик счел, что при всем уважении к стремлению проявить оригинальность Гамлета не может играть кудрявая девушка, потому что это вырывает сюжет из контекста, и если бы Шекспир узнал об издевательстве, которое учинили над ним в Маалот-Таршихе – так там было написано, – то он бы в гробу перевернулся. Под текстом помещалась нечеткая картинка: на сцене Мор машет чем-то вроде меча. Потом я перестал гуглить ее имя. Надеясь ее забыть. Я встречался с девушками, с некоторыми даже спал. Но в процессе я как будто смотрел на себя со стороны. И всегда очень быстро одевался, когда все заканчивалось. Я все яснее понимал, какой редкостью было чувство, которое я испытал во время близости с Мор: что мы одни во вселенной. Когда я просыпался по утрам, пока мое сознание еще оставалось на грани сна, и в последние моменты дня, перед тем как чувства окончательно угасали, она появлялась на моем внутреннем экране, в тюремной робе, и, наматывая свой локон на мизинец, с любопытством спрашивала: «Как дела?» Я пришел к выводу, что тут не обязательно должна быть альтернатива «или – или»: или Мор – femme fatale, или она жертва судьбы; или я действительно ей понравился, или она использовала меня. Однозначные праведники и злодеи бывают только в голливудском кино. Реальные люди – всегда и то и это. Поэтому возможно, что она действительно влюбилась в меня в Ла-Пасе и пыталась использовать, чтобы избежать тюрьмы. Нет противоречия и между тем, что она рассказала мне много лжи, и тем, что нас действительно тянуло друг к другу. Я думал и о том, что в глазах Орны, особенно в последние годы, я все время видел того, кем так и не стал. А в глазах Мор – того, кто я есть. А ведь человек со временем становится именно таким, каким его видят. В конце концов я вернулся преподавать в центральную музыкальную школу. Создал новую группу. Начал вести семинары для всех желающих и снял для этого крышу во Флорентине[50][Район в южной части Тель-Авива, центр ночной жизни города. Часть концертных площадок и баров во Флорентине располагаются на крышах.]. В конце концов, сколько времени мы провели вместе? Медовый час в Ла-Пасе. И еще один медовый день в Галилее. Я снова и снова вспоминал, как она положила мне голову на плечо, и говорил себе: девушка, которая делает такое, заключает с тобой союз. А ты взял и разорвал его. Ну или проспал любовь, которая приходит лишь раз в жизни: был, видите ли, слишком осторожен. Об этих мыслях я никому не рассказывал. Подобно тому как на шиве все пытаются утешить скорбящих, произнося одну и ту же фразу – «Пусть не придется вам больше горевать», – так и сейчас мнение о том, как мне следует относиться к Мор и ко всей этой истории, было единогласным у всех моих друзей, у моей мамы и сестры: «Кто бережет свою душу – отдались от них»[51][Прит. 22:5.]. И все равно всякий раз, когда я шел по улице, я думал о Мор. Я фантазировал, что ее отпустили на время из тюрьмы – и мы совершенно случайно встречаемся. Я продумывал этот сценарий в мельчайших подробностях. Во что она будет одета (в облегающие брюки и просторную блузку). Волосы – распущенные. Седые нити – пусть останутся седыми. Походка – легкая, летящая, как в Ла-Пасе. При ходьбе подпрыгивают большие сережки. Ее улыбка, когда она замечает, что я иду ей навстречу. Радостная. Ее взгляд, когда она подходит ближе. Наивный, как у старшеклассницы из религиозной школы. Но я не поддаюсь на эту наивность. Нет и нет. И, не дожидаясь, пока она обнимет меня, или скажет «Привет, Несокрушимая Скала, как поживаешь?», или сделает еще что-нибудь такое, отчего я утрачу бдительность, – я ударю ее по щеке. Несильно. Не для того, чтобы причинить боль. Но все-таки дам пощечину. За то, что пыталась подставить меня. Она схватится за щеку. Не удивится. Не обидится. Не рассердится. И скажет холодным тоном: Омри, ты все такой же. Так что последнее воспоминание, которое у меня останется о ней, будет отвратительным, и жить дальше с ним будет куда проще, чем с воспоминанием о том, как она положила мне голову на плечо и сказала: я сбилась с пути, Омри. И куда проще, чем с запиской, которую я получил от нее ровно через год после того, как ее посадили. * * * На нижней стороне крафтового конверта, который протянула мне сотрудница почты, не было написано, от кого он, и даже когда я пощупал его и понял, чтó внутри, – я все равно не догадался, что конверт от нее. Я подумал, что это подарок от кого-нибудь из давних моих учеников, который хочет похвастаться своим новым вышедшим диском. Так что конверт я вскрыл только дома. Внутри был альбом «Церкви Разума» – «Беги, мальчик». Без подарочной упаковки. А на оборотной стороне диска желтым маркером было выделено название трека номер 11 – «Let Love In». * * * Песня начинается с восьми ударов в барабан. Медленных, первобытных – можно представить, что это часть какого-то древнего ритуала. А потом – спокойный перебор акустической гитары, и если не знать группу, то можно подумать, что это тихая лиричная песня, но через несколько секунд вступает солист, и его голос звучит так, словно прорывается из дыры в горле: Ты красивей всего, когда пьяна,