– Спасибо, – ответила она. Рукава остались болтаться, продевать в них руки она не стала. – Так… музыка тебя правда кормит? – Что это мы все обо мне? Она кивнула. Дважды. И шрамик между ее бровями стал немного глубже. Я сказал: – Я разработал мастер-классы, которые называются «Ритм сердца», и провожу их в разных школах. – И что вы делаете на этих мастер-классах? – Тебе правда интересно? – Правда-правда, – сказала она. И оперлась подбородком на согнутую ладонь, как тогда, в Ла-Пасе. – Я учу детей внимательно слушать. Все это поколение – ходячий дефицит внимания. Большинство не в состоянии вести диалог. На самом деле у них дефицит понимания, а не внимания. Так вот, когда мы все вместе играем на ударных… – Это была не авария. – Что? – Когда Ронен упал – это не совсем авария была. * * * Она продела руки в рукава моей куртки. Сначала левую руку. Потом правую. Выправила волосы, которые зацепились за воротник, застегнула молнию до конца, потом снова расстегнула. До половины. Прикоснулась пальцем к щеке, как будто желая смахнуть слезу. Хотя слез не было. И снова опустила руку вдоль туловища. Мне хотелось погладить ее руку, но я удержался. Она сказала: – Мы много здесь гуляли, по вади[11][Вади – русло ручья, которое заполняется водой только в сезон дождей.], Ронен и я. – Ты тоже из… этого Мицпе?[12][Имеется в виду поселок Мицпе-Гила в 14 километрах к востоку от перекрестка Кабри. Выражение «этот Мицпе» объясняется тем, что слово «мицпе» – нарицательное существительное, обозначающее смотровую площадку или наблюдательный пункт. В гористом Израиле существует довольно много маленьких населенных пунктов, названия которых начинаются с «Мицпе».] – Я из Маалот[13][Небольшой город в 5 километрах от Мицпе-Гила.]. Приезжала сюда к нему автостопом, и мы уходили гулять. Его колбасило, когда умер его папа… – Да, я заметил по альбомам, что с какого-то момента папы больше нет на фотографиях. – Остановка сердца. Ронен был дома, когда это случилось. Пытался откачать его. – Черт. – Я вытаскивала его на прогулки, чтобы он не сошел с ума окончательно. Он не знал, куда тут можно ходить гулять, потому что не вылезал из своих нот для скрипки, пока не познакомился со мной. Даже Нахаль-Кезив[14][Река и парк-заповедник. Пеший путь от Мицпе-Гила до входа в заповедник занимает примерно полтора часа.] не видел. Иногда мы уходили на час, иногда на целый день. – Ничего себе. – У нас было такое правило: мы ходим, пока он не улыбнется. Улыбнется один раз, но от всего сердца – уже хорошо. Сколько бы ни пришлось этого ждать. Теперь и правда появилась слеза. Одна-единственная, ползла по щеке. Когда Лиори была маленькая, я собирал ее слезы языком, это смешило ее и заставляло забыть, что она собиралась плакать. Но после нашего развода, кажется, она держит свои слезы внутри. Мор смахнула слезу сама, быстрым движением пальца, и поплотнее закуталась в мою куртку. – Мне нужно было его опознать, – сказала она сдавленным голосом. – Какой-то полицейский повел меня в больницу. Или в морг. В Ла-Пасе. Или в Коройко. Уже не помню. Эти первые дни у меня все смешались. Полицейский все время говорил со мной по-испански, а я кивала. Что он говорил, я вообще не понимала. – К тебе не приехал никто из посольства? – Посольство закрыли после «Литого свинца»[15][«Литой свинец» – военная операция в секторе Газа зимой 2008–2009 годов. По итогам операции Венесуэла и Боливия разорвали дипломатические отношения с Израилем (Боливия возобновила их 10 лет спустя).]. – Блин. – Там в городе живут супруги-израильтяне, которые помогают путешественникам, если что, но они как раз уехали в отпуск в Израиль. – Так что, и потом тоже никто… при всех разговорах со следователями… и процедурах? – Совсем одна. Четыре дня они меня там держали. Я положил ладонь на ее руку. Инстинктивным движением. Вот так же автоматически я начал барабанить, если бы мне под руку попали бонги[16][Бонги – парные барабаны, на которых играют сидя, зажав их между коленей, ударяя по ним рукой.]. Особо я не раздумывал. Руку она не убрала, но на мое прикосновение никак не ответила. Несколько минут мы просидели молча. Каждый со своей картинкой в голове. Черные тучи, которые поначалу только обозначились на горизонте, приблизились. По воде, что скопилась во впадинах на камне, пошла зыбь от ветра. Мне стало холодно, но попросить вернуть куртку даже в голову не пришло. Я думал о том, что ее велосипед остался непристегнутым около памятника: надо же, тут так можно; в Рамат-Гане[17][Город неподалеку от Тель-Авива.] его бы угнали в момент. Вспоминал, как мы с Лиори ездили на велосипеде в детский сад, когда она была маленькая, как один раз мы упали: я потерял равновесие, и она ударилась головой о мостовую – как долго тянулись секунды, пока она не заплакала! Думал об искаженном взгляде Лиори, когда сказал ей – первым, чтобы доказать Орне, что я справлюсь, что я не сломался, – что «папа с мамой не… ладят последнее время и поэтому папа переезжает в другой дом». Поначалу она не поняла. Вообще не поняла, о чем это мы. Она даже странновато заулыбалась было, как будто ей рассказали анекдот. Я подумал: это все же странно, что Мор вот так запросто уходит из дома во время шивы по ее мужу. И что ее отправили в боковую комнату. И что там нет никого из ее семьи. Ни мамы, ни папы, ни сестры. Моя мама не оставила бы меня одного, если бы со мной произошла такая трагедия. Я спросил: – Может, расскажешь мне, что случилось? Она немного помолчала, а потом сказала: – Я бы хотела, но боюсь. – Это останется между нами, – сказал я и приложил руку к груди, как будто клянусь. – Не в этом дело. – А в чем? – Пока не расскажешь о чем-то – этого как будто еще не случилось. И можно сказать самой себе, что я все придумала. – Как хочешь, в любом случае я к твоим услугам. – Какой ты милый. – Вовсе нет. – Правда? Тогда расскажи что-нибудь противное о себе. – Прямо сейчас? – Да, мне это поможет. Потому что я собираюсь рассказать тебе очень противную историю. Я колебался. С одной стороны, мне хотелось, чтобы она и дальше смотрела на меня так же, как смотрела до сих пор, – этим чистым взглядом, еще не замутненным всякими претензиями, обидами и тем, что знаешь о человеке плохого, – так что, наверное, не стоило рассказывать ей, например, почему меня уволили из центральной музыкальной школы… С другой стороны, было ясно, что, если я хочу понять, как именно ее муж упал с обрыва на Дороге Смерти и что она делает тут со мной, вместо того чтобы сидеть по нему шиву, нужно сделать первый ход. – Ладно, – сказал я. – Короче, когда я… вернулся из… Боливии? – Да. – Орна, моя бывшая жена, она… вдруг решила забыть о наших договоренностях и потребовала, чтобы Лиори проводила меньше времени у меня. Она сказала, что я не смогу создать для Лиори должные условия, потому что… я потерял работу в музыкалке, другой постоянной работы у меня нет, да к тому же я взял и уехал за границу на две недели. И вообще, я ненадежный, как и мой отец. Тогда я позвонил ей и сказал, что хочу встретиться с глазу на глаз. Она ответила, что хотела бы, чтобы на встречу пришли и адвокаты, а я сказал, что ей же самой будет лучше, если адвокаты не придут. По крайней мере, на эту встречу. Тем же вечером мы встретились, дело было в кафе в районе, который когда-то был нашим районом. Я сказал ей, что не позволю отнять у себя ни минуты времени с Лиори, девочке нужен папа, и если она немедленно не вернется к нашей изначальной договоренности о том, с кем и когда будет Лиори, я донесу в налоговую, что у нее на фирме ведется двойная бухгалтерия. Она сказала, что не может поверить, что я способен на такую низость, а я ответил, что если она не хочет, чтобы следующие отношения у нее начались в тюрьме, то пусть еще раз обдумает свой план. И тогда она сказала: Омри, это же я, почему ты так себя ведешь? И тут я просто встал и ушел из кафе. Не заплатив. – Так почему она наговорила тебе столько всего? – спросила Мор, и я почувствовал, что ее рука в моей слегка передвинулась – значит, ей было некомфортно. – Потому что, если честно… после развода я не мог взять себя в руки. И мой отец в самом деле был ничтожеством. Из тех мужчин, которые могут летом забыть ребенка в машине с закрытыми окнами. Я действительно не чемпион по соблюдению правил, у меня не получается… всегда все делать как надо. Но Лиори? Я не давал ей ни малейшей возможности это почувствовать. Она была за мной как за каменной стеной. Можно сказать, за несокрушимой скалой[18][«Несокрушимая скала» – название военной операции в Газе летом 2014 года.]. – Я тебе верю. – Ты слышала только мою версию. Поэтому тебе легко поверить. – Нет. Еще когда мы ели мороженое, я поняла, Омри, что ты чудесный папа. – Но как? – Я спросила, надолго ли ты приехал, и ты ответил: максимум на две недели, больше не смогу. Из-за дочки. Ты сказал, что тебя и так раздирает от тоски по ней. – Так и есть. – Из-за этой фразы я и пришла к тебе в хостел. Из-за того, как ты говорил о своей дочке. – Правда?