Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 5 из 35 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я знала, что ты не станешь пользоваться моментом. – Вау. – Но, Омри, – начала она – и замолчала. И почесала ногу свободной рукой. Буквально расцарапала. – Что? – спросил я. – Моя история… куда хуже. И с этими словами она впервые сама дотронулась до меня. Ее тонкие пальцы обхватили мои грубые пальцы, как будто она хотела удостовериться, что я никуда не убегу даже после того, как услышу, что произошло. На одном пальце было обручальное кольцо. – Так что именно произошло? Она не ответила, только тяжело вздохнула. Наклонила голову, как зверь, который сдается на милость более сильного зверя. Иногда, когда я молчу вместе с кем-то еще, мне слышится какая-нибудь песня. Как саундтрек к фильму. Бывает, я понимаю сразу, почему именно эта песня. А бывает – только сильно позже. Ты красивей всего, когда пьяна, Не отличаешь добра от зла И красоты от… У меня в голове зазвучали эти строчки – из забытой песни «Церкви Разума»[19][«Церковь Разума» – израильская рок-группа 1990–2000 годов.]. – Знаешь что? – сказал я. – Есть идея. Мы с Орной это делали, когда ходили к психологу вдвоем. – Что, как мы знаем, сильно помогло, – вставила Мор и подняла голову. Я рассмеялся и подумал: у меня никогда еще не было подруги с хорошим чувством юмора. Всегда я должен был смешить. И продолжил: – Каждый раз, когда любому из нас было трудно что-нибудь сказать, психолог предлагала рассказывать в третьем лице. – В третьем лице? – Он, она, они. – Как в книжках? Я кивнул. – Типа «одна кудрявая девушка полюбила парня, она поехала с ним в свадебное путешествие, будучи уверенной, что все хорошо…»? – Именно. – Ладно, подожди минуту. – Не торопись. Она развязала шнурки на своих красных кедах. А потом завязала их снова, еще крепче. На правой ноге, потом на левой. Как будто собиралась отправиться в путь. И только потом заговорила. – О’кей… Значит… Эта девушка… кудрявая… Если в чем-то она и была уверена, перед тем как поехать в свадебное путешествие, так это в том, что знает своего мужа. В конце концов, они были вместе еще со школы, они оба тосковали друг по другу в армии, потом вместе жили в однушке, пока учились в университете. Он учился математике в Технионе[20][Технион – один из университетов в Хайфе.], а она сменила четыре факультета, пока не определилась: клиническая социальная работа, бакалавриат и магистратура вместе. После выпуска они почувствовали, что пришло время поехать в путешествие-после-армии, в которое в свое время не поехали, но только возникла одна проблемка: она работала на «телефоне доверия» сменами, он давал частные уроки скрипки, а денег не было от слова «совсем». И тогда мне пришло в голову… то есть… кудрявой девушке пришла в голову мысль: давай поженимся у твоих родных, на природе. Твои друзья будут играть, еду приготовим сами, а на деньги, которые гости подарят, поедем в Южную Америку. Так и получилось. Даже без театральных сцен, когда предлагают руку и сердце, обоим было понятно, что эта история на всю жизнь, и даже если иногда в кудрявой девушке просыпался интерес к другим мужчинам – в конце концов, она и мороженое выбирает у прилавка часами, всё хочется попробовать, – то этому интересу она не давала ходу вплоть до Ла-Паса. И даже там, честно говоря, если бы он не начал откалывать номера, то ничего бы не случилось. * * * – Ты что-нибудь понимаешь, когда рассказывают в третьем лице? – Да. – Как будто это произошло с кем-то еще, если так рассказывать. – В том-то и фишка. – Ох, вот бы это и правда произошло с кем-нибудь еще. Омри, дождь начинается. Отдать тебе куртку? – Да ну. Рассказывай дальше. – О’кей… Так вот… все началось уже в самолете. Он все время жаловался. На еду. На обслуживание. На звук в наушниках. А ей как раз нравилось это время, когда не нужно было ничем заниматься. Когда самолет трясло над океаном, он страшно напрягался – а она как раз была абсолютно расслаблена. По другую руку от нее сидел мужчина в костюме, который играл во что-то типа усовершенствованного кубика Рубика, она спросила у него, что это такое, и они разговорились и так приятно поболтали. Ронен тогда ничего не сказал, но, когда они ждали чемоданов у багажной ленты, его вдруг прорвало: знаешь, не со всеми нужно заводить дружбу. Она не ожидала от него столько яда – и просто ничего не ответила. Но, когда они добрались до хостела, выяснилось, что комната тоже не такая, как надо, и он настоял, чтобы они переселились в другую. Ночью во сне он разговаривал – произносил слова, которые не соединялись в предложения, – такого не было с тех пор, как умер его папа.
Через несколько дней стало очевидно, что с ним что-то не так. Он вообще ей не улыбался, считал каждое сентаво и все время вычислял, сколько они потратили и сколько осталось. По ночам он разговаривал сам с собой, к нему было не сунуться. Каждый раз, когда она касалась его, он отшатывался, будто она заразная, и единственный раз, что они… спали вместе, он буквально испытывал ярость, как если бы она ему сильно насолила. Когда она сказала: знаешь, так мне неприятно, он буркнул: что, нельзя поэкспериментировать? И с тех пор полностью утратил интерес к… близости с ней. Стал ложиться спать на краю кровати, отодвинувшись от нее. Зато когда они были в обществе других людей – в автобусах, в кафе, – он не отпускал ее и, даже когда она ходила в туалет, провожал ее взглядом сыщика. * * * – Да уж, такое трудно вынести, – признал я. – Ты смотришь так, будто хочешь что-то спросить, – сказала Мор. – Так давай спрашивай. Наши пальцы все еще были сплетены. А тучи над нами угрожали в любой момент извергнуться ливнем. – Если вам было так плохо, – спросил я, – почему вы не сели в самолет и не вернулись домой? – Почему они не сели в самолет, ты имеешь в виду? – О, значит, третье лицо тебе подходит? – Как выяснилось. – Рассказывай. – Так вот, с каждым днем ее муж чуждался ее все больше и больше, и неделю спустя она и правда спросила его, не хочет ли он вернуться в Израиль, и он ответил, что нет. А она сказала: непохоже, чтобы тебе здесь нравилось, а он посмотрел ей в глаза и сказал: извини, я не знаю, что со мной происходит, я все время думаю о папе, все время вспоминаю, как он упал в гостиной, и вообще, у меня все время какие-то дурные мысли, которые не получается остановить, а она ответила: не страшно, это мы вместе переживем, и погладила его по спине, он не отпрянул, и она подумала, что это хороший знак. И действительно, потом было несколько чудесных дней, когда он оказывал ей маленькие знаки внимания типа: давай я понесу твой рюкзак, хочешь, закажем кофе в ресторане, как тебе идут эти штаны, эта блузка, зачем смотреть на природу, когда можно смотреть на тебя? А потом все это внезапно кончилось. Они были на солончаке, и она задержалась, чтобы поговорить с экскурсоводом. Ей просто было интересно, как так получилось, что озеро стало красным, и, возможно, во время разговора она дотронулась до этого парня локтем, потому что она в принципе любит касаться собеседников, но это не оправдывает сцены, которую Ронен устроил ей потом, в комнате. Она даже пересказать это не может – настолько это было унизительно, но вот что точно – он назвал ее шлюхой и… тупицей. И как бы то ни было, тут она сломалась. Так долго она пыталась понять его, принять смену его настроений – и в одну секунду все это ушло. Теперь только гнев и равнодушие. Она сказала ему, чтобы он никогда больше не смел так с ней разговаривать, что если это случится еще хоть один раз – она просто бросит его, и неважно, медовый месяц это или нет, она просто не будет терпеть такое отношение. Она была уверена, что он начнет спорить, но вместо этого он встал на колени, вот прямо в той комнате, на грязном полу, стал целовать ей руки и умолять, чтобы она его простила. Он обещал, что это больше никогда не повторится, и предложил завтра вернуться в Ла-Пас, там он пойдет в аптеку и купит успокоительное, лишь бы она его не бросала, потому что этого он не вынесет, это окончательно его добьет… * * * – То есть… прямо после этого я встретил вас в кафе-мороженом? – Да, через два дня после этого. – О, какой тайминг. – Скажи, Омри, что… что ты подумал обо мне тогда, в кафе? Подумал, что ты на самом деле не так рада, как хочешь показать, хотел бы я ответить. Но вместо этого переспросил: – Что я о тебе подумал? – Да. Она впервые кокетливо мне улыбнулась, кокетливо – и одновременно грустно. Как будто слишком хорошо знала, чем заканчивается любое кокетство. – Ты понравилась мне, – улыбнулся я в ответ. – Точно. Но чего я никак не мог себе представить, так это что… – Что я постучусь к тебе посреди ночи. – В лосинах и красной клетчатой рубашке. С расстегнутой верхней пуговицей. – И ты все это помнишь! – Разве такое можно забыть? – Если честно, я тоже не могла этого себе представить. – Так что произошло-то? – Может… я дальше расскажу? * * * На следующий день они поехали на автобусе в Ла-Пас. Пока ехали, он заснул у нее на плече. А она не смогла уснуть. Как будто заразилась от него вирусом дурных мыслей. Она думала, как выдержать с ним еще месяц. Может, симулировать какую-нибудь тяжелую болезнь и попросить улететь раньше, а заодно дать ему почувствовать себя сильным? Но что за ерунда – симулировать болезни, кто симулирует болезни во время медового месяца, так не должно быть. И вообще, почему во время медового месяца они занимаются сексом только раз в две недели, почему во время медового месяца он назвал ее шлюхой и тупицей, а она чувствует себя шлюхой и тупицей только потому, что он ее так назвал? Может, она его больше не привлекает? Может, их чувства иссякли еще до свадьбы, а сейчас они оба – как курорт после окончания туристического сезона? Ее плечу было тяжело. Она слегка передвинула его голову, но всякий раз, когда автобус трясло, голова снова соскальзывала и сильно давила ей на ключицу… В первую очередь она чувствовала, что ей надо побыть одной. Несколько часов наедине с собой. Привести голову в порядок. Утром того дня, когда они встретили… того высокого, который в разводе, она спросила: можно сегодня утром я пойду погулять по городу одна? Она спросила это как могла деликатно, но он просто ответил: нет, к сожалению. И добавил: мне кажется, таблетки помогают, но я еще не готов оставаться наедине со своими мыслями, уж точно не в этой депрессивной комнате. Она хотела напомнить, что им порекомендовали красивый хостел в городе и что именно он отмел этот вариант из-за его дороговизны, что именно из-за этого они «в этой депрессивной комнате», но вместо этого сказала: отлично, тогда пойдем есть мороженое, я слышала, что здесь есть кафе, где много разных редких видов, недалеко от «Lobo»[21][El-Lobo – гостевой дом в центре Ла-Паса.]. А по пути туда они встретили того высокого, который в разводе, – с начала путешествия он был, по сути, первым человеком, кроме Ронена, кто говорил с ней на иврите. Сначала она подумала, что он выглядит как викинг – такой высокий, с волосами, собранными в хвост, но он ответил ей на иврите, и от того, как легко с ним было и какое тепло он излучал, ей стало еще яснее, насколько сложная и бесперспективная ситуация у них с мужем. Муж, кстати, сидел с ними и насупленно молчал все время разговора. После этого они проводили израильского викинга, – оказалось, что у него красивое имя, Омри, – они проводили Омри до его хостела. Это был как раз тот хостел, который им рекомендовали и где она хотела остановиться. Через плечо Омри она увидела во внутреннем дворике журчащий фонтан, и этот фонтан взбесил ее больше всего на свете: она поняла, что с начала путешествия страдает от диктатуры. Диктатор и сам несчастен, но именно его несчастность и позволяет ему управлять ею. Именно из-за этого он сказал ей через секунду после того, как они ушли от Омри: ты выглядишь просто жалкой, от каждого мужчины, что мы встречаем, ты добиваешься внимания. Она не ответила на его гадкую реплику, а ночью легла спать в пижамных штанах и, как будто ничего не случилось, дала ему обнять себя, потом подождала, пока успокоительное, которое она купила ему в аптеке, вырубит его. А когда он заснул, легонько потянула его за бородку, чтобы убедиться, что он крепко спит, потом переоделась в лосины, надела сережки и вышла. Сначала, если честно, она не знала, куда пойдет, и только дышала воздухом свободы. Но ноги сами привели ее к хостелу Омри. И даже тогда она не подозревала, чем может закончиться этот визит. * * * То, как Мор поцеловала меня в хостеле, – вспомнил я, – было не менее удивительно, чем сам поцелуй: со всей страстью. И я ответил ей так же. Ее рот был широко раскрыт, было очень горячо. Очень горячо. Я стал задыхаться. Я слышал, что задыхаюсь. Когда я был в армии, мне сделали операцию на носовой перегородке, она не удалась – и с тех пор я дышу в основном ртом. А поскольку рот был занят, я остался без воздуха. Но задыхаться в ее обществе мне было приятно. Может быть, потому, что я чувствовал, как она вся дрожит. Ее легкая дрожь передалась мне: она коснулась языком моего языка. Во время таких поцелуев руки сами собой начинают свое путешествие по телу партнера. Но в тот момент, когда я прикоснулся к ее талии под клетчатой рубашкой, она оторвалась от меня. Резким движением. Отодвинула меня рукой и наградила последним взглядом, который трудно было понять. Погладила по щеке, сказала «спокойной ночи» и вышла из комнаты. * * *
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!