Эрика вздохнула. Минуту назад она думала, что сестра наконец проявит характер и потребует того обхождения, на которое она и дети имеют право, но Лукас поработал на совесть. – Как продвигается тяжба об опеке? Сначала показалось, что Анна хочет еще раз отмахнуться от этого вопроса, но потом она тихим голосом ответила: – Никак. Лукас решил прибегнуть ко всем возможным грязным уловкам, и то, что я встретила Густава, его только больше взбесило. – Но у него ведь ничего нет? Я хочу сказать, какие он может привести причины, чтобы тебя сочли плохой матерью? Если у кого и есть веские причины лишить кое-кого опеки, так это у тебя! – Да, хотя Лукас, похоже, считает, что если выдумает достаточно много, то что-нибудь да осядет. – А как же твое заявление на него за избиение детей? Разве оно не должно весить больше, чем его вранье? Анна не ответила, и в голове у Эрики возникла отвратительная мысль. – Ты на него так и не заявила? Ты солгала мне прямо в лицо, сказав, что подала заявление, а на самом деле ничего не сделала. Сестра не решалась даже встретиться с ней взглядом. – Ну, отвечай же. Это так? Я права? – Да, дорогая старшая сестра, ты права, – со злостью в голосе ответила Анна. – Но не тебе меня судить. Ты не побывала в моей шкуре и ни черта не знаешь о том, каково постоянно жить в страхе за то, что он может выкинуть. Если бы я на него заявила, он гонялся бы за мной до тех пор, пока мне было бы уже не убежать. Я надеялась, что, если не пойду в полицию, он оставит нас в покое. И поначалу это ведь вроде сработало? – Да, конечно, но теперь больше не работает. Черт, Анна, ты должна научиться смотреть дальше собственного носа. – Тебе легко говорить! Ты сидишь тут, со всех сторон защищенная так, как можно только мечтать, с мужем, который тебя боготворит и никогда не причинит тебе зла, а теперь еще и с деньгами в банке, после книжки про Алекс. Тебе чертовски легко рассуждать! Ты не знаешь, каково это остаться одной с двумя детьми и вкалывать, чтобы иметь возможность их кормить и одевать. У тебя постоянно все супер, не думай, что я не видела, как ты смотрела на Густава, задрав нос. Ты считаешь, что знаешь так безумно много, а сама ни черта не знаешь! Не озаботившись тем, чтобы дать Эрике шанс ответить, Анна почти бегом удалилась в сторону площади вместе с Адрианом в коляске и крепко взятой за руку Эммой. Эрика стояла на тротуаре и, чуть не плача, спрашивала себя, как разговор мог получиться таким неправильным. Она ведь не имела в виду ничего плохого. Единственное, чего ей хотелось, – это чтобы у Анны жизнь складывалась так хорошо, как она того заслуживала. ⁂ Якоб поцеловал мать в щеку и формально поздоровался с отцом за руку. Их отношения всегда были такими – скорее отчужденными и корректными, чем теплыми и сердечными. Было странно видеть в отце незнакомца, но такое описание подходило лучше всего. Конечно, он слышал истории о том, как отец денно и нощно сидел в больнице вместе с матерью, но помнилось ему это слабо, точно в тумане, и это их не сблизило. Зато он ощущал близость с Эфраимом, которого чаще всего рассматривал больше как отца, чем как деда. С тех самых пор, как Эфраим спас ему жизнь, отдав собственный костный мозг, в глазах Якоба он обрел ореол героя. – Ты сегодня не работаешь? Голос сидевшей рядом с ним на диване матери звучал так же боязливо, как и обычно. Якоба интересовало, что за опасности, по ее мнению, подстерегают за углом. Всю жизнь она живет, словно балансируя на краю пропасти. – Вот, решил сегодня поехать туда чуть-чуть позже и лучше немного поработать вечером. Я почувствовал, что хочу прийти и посмотреть, как у вас дела. Я слышал о разбитых стеклах. Мама, почему ты не позвонила мне вместо отца? Я ведь мог моментально оказаться дома. Лайне ласково улыбнулась ему. – Я не хотела тебя беспокоить. Тебе вредно волноваться. Он не ответил, а лишь улыбнулся мягкой, едва заметной улыбкой. Она накрыла его руку своей. – Ладно, ладно, но не пытайся меня переделать. Знаешь, старого учить, что мертвого лечить. – Ты не старая, мама, ты по-прежнему прямо девочка. Она покраснела от удовольствия. Подобными репликами они обменивались далеко не впервые, и Якоб знал, что она любит слышать такие комплименты. И с удовольствием потакал. Ей, видимо, не слишком весело жилось с отцом все эти годы, да и комплименты едва ли были сильной стороной Габриэля. Габриэль, нетерпеливо фыркнув в кресле, встал. – Ну вот, полиция поговорила с твоими кузенами-бездельниками, так что можно надеяться, что они на какое-то время уймутся. – Он двинулся в сторону кабинета. – Ты успеешь взглянуть со мной на цифры? Якоб поцеловал матери руку, кивнул и последовал за отцом. Габриэль уже несколько лет назад начал вводить сына в курс дел, связанных с поместьем, и обучение постоянно продолжалось. Отец хотел убедиться в том, что Якоб будет способен однажды полностью заменить его. К счастью, Якоб имел природную склонность к управлению поместьем и блестяще справлялся как с цифровой стороной, так и с более практическими делами. Они немного посидели над книгами, голова к голове, после чего Якоб потянулся. – Я собирался подняться и заглянуть к дедушке, – сказал он. – Я давно туда не заходил. – Хм, что? Да, сходи. – Габриэль был глубоко погружен в мир цифр. Якоб поднялся на верхний этаж и медленно направился к двери, ведущей в левый флигель господского дома. Там доживал свои дни, вплоть до смерти, дедушка Эфраим, и Якоб в детстве провел там много часов. Он вошел. Все на месте. Якоб в свое время попросил родителей ничего не перемещать и не менять во флигеле, и те отнеслись к его просьбе с уважением, прекрасно зная об уникальных узах, связывавших его с Эфраимом. Комнаты свидетельствовали о силе – были отделаны по-мужски, в приглушенной палитре. Их отделка резко отличалась от интерьеров остальной части дома, выдержанных в светлых тонах, и Якоб всегда чувствовал, что попадал будто бы в другой мир. Он сел в кожаное кресло, стоявшее возле одного из окон, и положил ноги на скамеечку. Именно так сидел Эфраим, когда Якоб его навещал. Сам он лежал перед ним на полу, свернувшись, точно щенок, и с благоговением слушал истории из прошлого. Рассказы о собраниях для пробуждения религиозного чувства вызывали у него трепет. Эфраим ярко описывал экстаз на лицах людей и их полную сосредоточенность на Проповеднике и его сыновьях. Эфраим обладал громогласным голосом, и Якоб не сомневался в том, что его голос мог завораживать людей. Больше всего он любил те части историй, где говорилось о чудесах, которые совершали Габриэль и Юханнес. Каждый день приносил новое диво, и Якобу это представлялось чем-то великолепным. Он не понимал, почему отец не хочет и даже вроде стыдится говорить о том времени. Подумать только, обладать даром целителя! Лечить больных и помогать увечным. Как они, должно быть, горевали, когда дар исчез. По словам Эфраима, это произошло в одночасье. Габриэль только пожал плечами, а Юханнес пришел в отчаяние. Он по вечерам молил Бога вернуть ему дар, и, едва завидев раненое животное, подбегал и пытался вызвать силу, которой когда-то обладал. Якоб не понимал, почему Эфраим, рассказывая о том времени, весело смеялся. Юханнес наверняка испытывал большое горе, и человеку, стоявшему так близко к Богу, как Проповедник, следовало бы это понимать. Но Якоб очень любил дедушку и не ставил под сомнение что-либо из его слов и то, как он их говорил. В его глазах дедушка не мог допускать ошибок. Ведь он спас его. Пусть не прикладыванием рук, а тем, что подарил Якобу частицу своего тела и таким образом снова вдохнул в него жизнь. За это он его боготворил. Однако самым лучшим было то, чем Эфраим всегда завершал свои истории. Он обычно театрально замолкал, смотрел внуку глубоко в глаза и произносил: «И ты, Якоб, ты тоже обладаешь даром. Где-то глубоко внутри он ожидает, чтобы его вызвали». Якоб обожал эти слова. У него никак не получалось, но ему было достаточно знать, что дедушка сказал, что сила есть. Заболевая, он пробовал закрывать глаза и вызывать ее, чтобы суметь исцелить самого себя, но видел лишь темноту, ту же темноту, что сейчас держала его железной хваткой. Возможно, он сумел бы добраться до силы, проживи дедушка подольше. Ведь он научил Габриэля и Юханнеса, так почему бы он не мог научить его? Из размышлений его вырвал громкий крик птицы снаружи. Темнота внутри его опять судорожно обволокла сердце, и он заинтересовался, не сможет ли она обрести такую силу, что заставит сердце перестать биться. В последнее время темнота подступала все чаще и сгущалась, как никогда прежде. Он подтянул ноги в кресло и обхватил руками колени. Если бы только Эфраим был здесь. Тогда он смог бы помочь ему отыскать целительный свет. ⁂ – На данной стадии мы исходим из того, что Йенни Мёллер не скрывается добровольно. Мы хотели бы также получить помощь от общественности и просим всех сообщить, если они ее видели, особенно если они видели ее в машине или поблизости от машины. По имеющимся у нас сведениям, она собиралась добираться до Фьельбаки автостопом, и любые наблюдения, связанные с этим, представляют особый интерес. Патрик серьезно посмотрел каждому из собравшихся журналистов в глаза. Одновременно с этим Анника послала по кругу фотографию Йенни Мёллер. Ей предстояло также проследить за тем, чтобы все газеты получили доступ к снимку для публикации. Так бывает не всегда, но на этой стадии они могли извлечь из прессы пользу. К большому удивлению Патрика, Мелльберг предложил вести поспешно организованную пресс-конференцию ему. Сам Мелльберг сидел в самом конце их маленького конференц-зала и наблюдал за стоявшим впереди Патриком. В воздух взметнулось несколько рук. – Имеет ли исчезновение Йенни какую-то связь с убийством Тани Шмидт? И нашли ли вы что-нибудь, объединяющее это убийство с обнаружением Моны Тернблад и Сив Лантин? Патрик откашлялся. – Во-первых, мы еще не получили точной идентификации Сив, поэтому я был бы очень признателен, если бы вы этого не писали. В остальном же в интересах следствия я бы не хотел комментировать, что у нас есть или к чему мы пришли. Журналисты завздыхали по поводу того, что им постоянно отказывают, ссылаясь на «интересы следствия», но все равно упорно продолжали тянуть руки. – Туристы начали покидать Фьельбаку. Они правы, беспокоясь за свою безопасность? – Никаких оснований для беспокойства нет. Мы упорно работаем над раскрытием этого дела, но в данный момент нам необходимо сосредоточиться на поисках Йенни Мёллер. Больше мне сказать нечего. Спасибо за внимание. Под протесты журналистов он покинул комнату, но угловым зрением заметил, что Мелльберг остался на месте. Только бы начальничек не наговорил каких-нибудь глупостей! Он подошел к Мартину и сел на край его письменного стола. – Это, черт возьми, как добровольно сунуть руку в осиное гнездо. – Да. Правда, сейчас мы все-таки можем извлечь из подобного некоторую пользу. – Кто-нибудь наверняка видел, как Йенни садилась в машину, если она голосовала, как утверждает парень. При таком движении, как на дороге из Греббестада, было бы чудом, если бы никто ничего не видел. – Случаются и более странные вещи, – вздохнул Мартин. – Ты по-прежнему не дозвонился до отца Тани? – Я даже не пытался. Решил подождать до вечера. Он, видимо, на работе.