– Будет исполнено, шеф, – засмеялся он. ⁂ Мартин раздраженно стучал карандашом по столу. Раздражение относилось к самому себе. Из-за событий вчерашнего дня он совершенно забыл позвонить отцу Тани Шмидт. Он готов был бить себя ногами. Единственное оправдание – после ареста Мортена Фриска он посчитал, что это уже не важно. По всей видимости, отца Тани раньше вечера не застать, но можно, по крайней мере, попытаться. Мартин посмотрел на часы. Девять. Он решил, прежде чем звонить Пие и просить ее переводить, сначала узнать, дома ли господин Шмидт. Один гудок, два, три, четыре, и Мартин стал уже подумывать положить трубку. Но после пятого гудка ему ответил заспанный голос. Смущенный тем, что разбудил его, Мартин сумел на ломаном немецком объяснить, кто он и что он сейчас перезвонит. Удача ему сопутствовала – в турбюро ответила прямо Пия. Она пообещала еще раз помочь, и через несколько минут у него на проводе были они оба. – Для начала я хочу принести соболезнования. Мужчина на другом конце тихим голосом поблагодарил за заботу, но Мартин почувствовал, как его горе тяжелой пеленой легло на их разговор. Он засомневался над продолжением. Мягкий голос Пии переводил все, что он говорил, но пока он обдумывал, что сказать дальше, в трубке слышалось только их дыхание. – Вам известно, кто так обошелся с моей дочерью? Голос слегка дрожал, и Пие, собственно, даже не требовалось переводить. Мартин понял и так. – Пока нет. Но мы обязательно это узнаем. Как и Патрик, когда тот встречался с Альбертом Тернбладом, Мартин задумался, не обещает ли он слишком много, но он просто не мог не попытаться единственным доступным ему способом смягчить горе мужчины. – Мы разговаривали с попутчицей Тани, и она утверждает, что Таня приехала во Фьельбаку по делу. Но когда мы спросили бывшего мужа Тани, он не смог назвать причину, по которой ей могло хотеться сюда приехать. Вы ничего не знаете? Мартин затаил дыхание. Последовала невыносимо долгая пауза. Потом отец Тани заговорил. Положив, наконец трубку Мартин усомнился, можно ли верить собственным ушам. История казалась слишком фантастической. Но в ней все же присутствовал несомненный элемент правды, и он верил отцу Тани. Уже собираясь сам положить трубку, он сообразил, что Пия по-прежнему на линии. – Вы узнали то, что требовалось? – с сомнением в голосе спросила она. – Думаю, я все перевела правильно. – Я уверен, что все переводилось точно. Да, я узнал то, что требовалось. Я знаю, что мне незачем это подчеркивать, но… – Знаю, я не должна никому об этом рассказывать. Обещаю, что не обмолвлюсь ни словом. – Хорошо. Да, кстати… – Да? Ему показалось или в голосе действительно звучала надежда? Но смелость изменила ему, и к тому же он чувствовал, что момент неподходящий. – Нет, ничего. Отложим до другого раза. – О’кей. Теперь ему показалось, что он услышал в голосе почти разочарование, но после последней неудачи на любовном фронте вера в себя была у него по-прежнему слишком слаба для того, чтобы он мог поверить, что это не просто воображение. Когда он, поблагодарив Пию, положил трубку, мысли у него, однако, сразу соскользнули на другое. Он быстро набрал на компьютере чистовой вариант сделанных во время разговора записей и, взяв распечатку, пошел к Патрику. В деле наконец-то завиднелся прорыв. ⁂ Когда они встретились, оба занимали выжидательную позицию. Это была их первая встреча после катастрофического свидания в Вестергордене, и оба ждали, что первый шаг к примирению сделает другой. Поскольку Юхан позвонил первым, а Линда испытывала угрызения совести за сказанные в пылу ссоры слова, разговор начала она. – Знаешь, я на днях наговорила кое-каких глупостей. Я не нарочно. Просто чертовски разозлилась. Они сидели на обычном месте свиданий, на сеновале в амбаре усадьбы, и когда Линда смотрела на Юхана, его профиль казался словно вырезанным из камня. Потом она увидела, как его черты лица смягчились. – А, забудь. Я тоже реагировал, пожалуй, чересчур жестко. Просто… – Он засомневался, подыскивая слова. – Просто было чертовски трудно прийти туда со всеми воспоминаниями и прочим. К тебе это в общем-то отношения не имело. По-прежнему проявляя осторожность в движениях, Линда подползла к нему сзади и обняла его. Ссора повлекла за собой неожиданное последствие: она прониклась к нему некоторым уважением. Она всегда воспринимала его как мальчика, который держится за юбку матери и слушается старшего брата, но в тот день она увидела мужчину. Это привлекало ее. Невероятно привлекало. Она также увидела у него опасную черту, и это тоже увеличивало в ее глазах его притягательную силу. Он едва не набросился на нее – она видела это по его глазам, – и сейчас, когда она сидела, прислонясь щекой к его спине, воспоминания вызывали у нее внутренний трепет. Возникало ощущение, будто летишь над пламенем – достаточно низко, чтобы почувствовать жар, но достаточно контролируемо, чтобы не обжечься. Если кто и удерживал этот баланс, то она сама. Линда провела руками вперед. Жадно и требовательно. Она по-прежнему чувствовала у него некоторое сопротивление, но была твердо убеждена в том, что власть в их отношениях все еще принадлежит ей. Определяющей в них все-таки была исключительно телесная сторона, а здесь, считала Линда, женщины вообще, и в особенности она, обладают преимуществом. Преимуществом, которым она сейчас хотела воспользоваться. Она с удовлетворением заметила, как его дыхание стало глубже и сопротивление растаяло. Линда переместилась к нему на колени, и, когда их языки встретились, она поняла, что вышла из этого сражения победительницей. В этой иллюзии она пребывала до тех пор, пока не почувствовала, как рука Юхана крепко схватила ее за волосы и с силой потянула ее назад настолько, чтобы он смог смотреть ей в глаза сверху. Если он намеревался заставить ее почувствовать себя маленькой и беспомощной, то эффект был достигнут. На мгновение она увидела у него в глазах тот же блеск, что во время ссоры в Вестергордене, и поймала себя на том, что прикидывает, сумеет ли закричать достаточно громко, чтобы призыв о помощи услышали в доме. Вероятно, нет. – Знаешь, ты должна хорошо вести себя со мной. Иначе маленькая птичка, возможно, насвистит полиции о том, что я видел здесь, во дворе. Глаза Линды расширились. Голос перешел на шепот. – Ты ведь не станешь? Ты же обещал, Юхан. – Народная молва утверждает, что в семействе Хульт обещание значит не слишком много. Тебе следовало бы это знать. – Юхан, пожалуйста, не делай этого. Я готова на все. – Вот значит как, родная кровь все-таки не водица. – Ты сам говоришь, что не можешь понять поступок Габриэля по отношению к дяде Юханнесу. И собираешься проделать то же самое? – Линда говорила умоляющим голосом. Ситуация полностью выскользнула у нее из рук, и она ума не могла приложить, как могла угодить в такое подчиненное положение. Она же всегда держала все под контролем. – Почему бы и нет? В каком-то смысле можно сказать, что это карма. Круг вроде как замкнулся. – Он зло ухмыльнулся. – Но в твоих словах, возможно, есть доля истины. Я, пожалуй, промолчу. Только не забудь, что мое решение может в любой момент измениться, так что лучше веди себя со мной хорошо, дорогая. Он ласково погладил ее по лицу, но по-прежнему второй рукой больно держал ее за волосы. Потом еще больше отклонил ее голову назад. Она не протестовала. Баланс власти определенно сместился. Лето 1979 года Она проснулась оттого, что в темноте кто-то плакал. Локализовать звук было трудно, но она медленно поползла в сторону, пока не почувствовала под пальцами ткань и какое-то шевеление. Сверток на полу закричал от ужаса, но она успокоила девушку, зашикав на нее и погладив по волосам. Она, как никто, знала, как страх раздирает душу, пока не сменяется глухой безнадежностью. Сознавая, что это эгоистично, она не могла не радоваться тому, что больше не одна. Казалось, она целую вечность не находилась в обществе другого человека, хотя и думала, что речь могла идти не больше чем о нескольких днях. Вести учет времени в темноте было очень трудно. Время представлялось чем-то существующим только наверху. На свету. Здесь, внизу, время было врагом, державшим тебя в убеждении, что где-то существует жизнь, которая, возможно, уже прошла. Когда рыдания девушки начали стихать, хлынул поток вопросов. Ответов у нее не было. Вместо них она попыталась объяснить, как важно покориться, не бороться против неизвестного зла. Но девушка понимать не хотела. Она плакала, спрашивала и молила Бога, в которого сама она никогда ни на секунду не верила, разве что в детстве. Правда, она впервые почувствовала, что надеется на то, что ошибалась, что на самом деле Бог существует. Какой же иначе окажется жизнь малышки при невозможности обратиться ни к матери, ни к Богу? Это ради дочери она поддалась страху, погрузилась в него, и стремление другой девушки бороться против него начало вызывать у нее злость. Она раз за разом пыталась объяснить, что это не имеет смысла, но девушка не желала слушать. Скоро она заразит ее огнем борьбы, а тогда еще немного, и вернется надежда, которая сделает ее уязвимой. Она услышала, как люк сдвигается и приближаются шаги. И поспешно оттолкнула девушку, которая лежала, положив ей голову на колени. Вдруг ей повезет – может, на этот раз вместо нее он причинит зло другой. Тишина стояла оглушительная. Обычно все маленькое пространство кемпера заполняло щебетанье Йенни, а теперь было тихо. Они сидели напротив друг друга за маленьким столиком, погруженные каждый в свои мысли, в свой мир воспоминаний. Семнадцать лет быстро мелькали в сознании, точно в фильме. Керстин ощущала тяжесть маленького тельца новорожденной Йенни у себя на руках. Она непроизвольно сложила руки в форме колыбели. Грудной ребенок вырос, и задним числом казалось, что это произошло очень быстро. Слишком быстро. Почему они в последнее время тратили так много драгоценных минут на препирательства и ссоры? Знай она, что произойдет, она бы не сказала Йенни ни единого злого слова. Сидя за столом, она с разбитым сердцем поклялась, что, если все обойдется, она никогда больше не повысит на нее голос. Бу выглядел как зеркальное отражение сумятицы у нее в душе. Всего за несколько дней он постарел на десять лет, его изборожденное морщинами лицо выражало отчаяние. В такое время им следовало бы тянуться друг к другу, опираться друг о друга, но страх парализовал их. Руки на столе дрожали. Бу сцепил их в попытке успокоить дрожь, но поспешно снова разъединил, поскольку это выглядело так, будто он молится. Призывать высшие силы он пока не осмеливался. Это заставило бы его признать то, встретиться с чем он еще не решался. Он упорно цеплялся за призрачную надежду, что дочь просто пустилась в какое-нибудь безответственное приключение. Однако в глубине души он сознавал, что прошло слишком много времени для того, чтобы верить в реальность этого. Йенни слишком заботливая, слишком нежная дочь, чтобы сознательно причинить им такое беспокойство. Конечно, они ссорились, особенно в последние два года, но он все равно не сомневался в существовании между ними крепкой связи. Он знал, что дочь любит их, и единственный ответ на вопрос, почему она не приходит домой, был ужасен. Что-то случилось. С их любимой Йенни кто-то что-то сделал. Он нарушил молчание. Голос изменил ему, и, чтобы продолжить говорить, ему пришлось откашляться. – Может, снова позвоним в полицию и спросим, не узнали ли они что-нибудь новое? Керстин покачала головой. – Мы сегодня уже два раза звонили. Если они что-то узнают, позвонят сами. – Но, черт возьми, просто так сидеть невозможно! – Он резко встал и ударился головой о висящий наверху шкафчик. – Проклятье, как здесь чертовски тесно! Зачем нам понадобилось заставлять ее ехать с нами в этот долбаный отпуск? Она же не хотела! Если бы мы только остались дома! Позволили ей общаться с друзьями вместо того, чтобы вынуждать ее сидеть с нами взаперти в этой проклятой халупе! Он набросился на шкафчик, о который ударился головой. Керстин не останавливала его, но, когда злость перешла в плач, она, не говоря ни слова, встала и обняла его. Они долго стояли так, молча, наконец объединившись в своем страхе и горе, которое они, хоть и пытаясь цепляться за надежду, уже начали предчувствовать. Керстин по-прежнему ощущала тяжесть грудного ребенка у себя на руках. ⁂ На этот раз, когда он шел по Норра-Хамнгатан, светило солнце. Перед тем как постучать в дверь, Патрик секунду поколебался. Но затем чувство долга взяло верх, и он пару раз решительно постучал. Никто не открыл. Он попытался снова, еще более решительно. Отклика по-прежнему не последовало. Типично – надо было предварительно позвонить. Но когда Мартин рассказал о том, что сообщил отец Тани, он решил ехать без проволочек. Патрик огляделся. Возле соседнего дома возилась с горшками цветов какая-то женщина. – Извините, вы не знаете, где Струверы? Их машина здесь, поэтому я подумал, что они дома.