Она прервала свою возню и кивнула. – Они в лодочном сарае. – Она указала маленькой садовой лопаточкой в сторону одного из красных сараев, обращенных к морю. Патрик поблагодарил и спустился по маленькой каменной лестнице ко входу в сарай. На мостках стоял шезлонг, и Патрик увидел Гун, жарившуюся на солнце в бикини. Он отметил, что тело у нее такое же темно-коричневое, как лицо, и такое же морщинистое. Некоторых людей рак кожи явно не волнует. Патрик кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. – Добрый день, извините, что беспокою прямо с утра, но меня интересует, не могли бы мы немного поговорить? – Патрик воспользовался формальным тоном, как всегда, когда ему предстояло сообщить печальные известия. Полицейский, а не человек – это единственный способ, чтобы потом, приходя домой, хорошо спать. – Да, конечно? – Ответ прозвучал как вопрос. – Секундочку, я только что-нибудь наброшу. – Она скрылась в лодочном сарае. Патрик тем временем уселся за стол и позволил себе секунду понаслаждаться видом. В гавани было более пусто, чем обычно, но море сверкало, и чайки преспокойно кружили над мостками в поисках пищи. Прошло довольно много времени, но когда Гун наконец появилась, она уже надела шорты и майку и вела за собой Ларса. Тот с серьезным видом поздоровался с Патриком и вместе с женой сел за стол. – Что случилось? Вы нашли того, кто убил Сив? – с энтузиазмом в голосе спросила Гун. – Нет, я здесь не поэтому. – Патрик сделал паузу, обдумывая следующие слова. – Дело в том, что мы поговорили с отцом молодой немки, которую обнаружили вместе с Сив. – Опять пауза. – И? – Гун вопросительно подняла брови. Патрик назвал имя отца Тани, и реакция Гун его не разочаровала. Та вздрогнула и тяжело задышала. Ларс посмотрел на жену вопросительно – не будучи достаточно в курсе, он не мог уловить связи. – Но это же отец Малин. Что вы такое говорите? Малин ведь умерла? Выразиться дипломатично было трудно. Но суровость дипломатии не требовала. Патрик решил просто-напросто сказать как есть. – Она не умерла. Он просто так сказал. По его словам, он явно посчитал, что ваши требования компенсации начали становиться несколько, как бы лучше выразиться, назойливыми. Поэтому он выдумал историю о том, что ваша внучка скончалась. – Но погибшую девушку ведь звали Таня, а не Малин? – недоумевала Гун. – Видимо, он тогда же поменял ей имя на звучащее больше по-немецки. В любом случае нет никаких сомнений в том, что Таня – это ваша внучка Малин. Гун Струвер вдруг онемела. Потом Патрик увидел, что у нее внутри все закипает. Ларс попытался успокоить ее, положив ей на плечо руку, но Гун стряхнула ее. – Что он о себе возомнил! Ларс, ты когда-нибудь слышал о подобной наглости! Врать мне в лицо, утверждая, что моя внучка, моя кровь и плоть мертва! Все эти годы она жила в полном благополучии, а я здесь пребывала в убеждении, что моя любимая бедняжка умерла жуткой смертью! Иметь нахальство утверждать, будто он так поступил, потому что я проявляла назойливость! Нет, Ларс, ты когда-нибудь слышал о подобной наглости! Только потому, что я требовала того, на что имела право, объявлять меня назойливой! Ларс еще раз попытался угомонить ее, но она вновь стряхнула его руку. Она пришла в такое возмущение, что у нее в уголках рта образовались пузырьки слюны. – Уж я скажу ему пару ласковых. У вас ведь есть номер его телефона. Я попрошу дать его мне, и тогда этот немецкий мерзавец услышит, что я думаю обо всей этой истории! Патрик мысленно глубоко вздохнул. Он мог понять, что она имеет право возмущаться, но, на его взгляд, она упускала самое главное из того, что он рассказал. Дав ей немного побушевать, он спокойно проговорил: – Я понимаю, что слушать такое тяжело, но получается, что неделю назад мы нашли убитой вашу внучку. Вместе с Сив и Моной. Поэтому я должен спросить: не общались ли вы как-нибудь с девушкой, называвшей себя Таня Шмидт? Не связывалась ли она с вами? Гун резко замотала головой, но у Ларса сделался задумчивый вид. – Пару раз кто-то звонил и молчал в телефон, – с расстановкой произнес он. – Ты ведь помнишь, Гун? Примерно две или три недели назад, и мы подумали, что кто-то звонит нам из хулиганства. Вы думаете, это могла быть… Патрик кивнул: – Вполне возможно. Отец два года назад признался ей во всей этой истории, и ей могло быть трудно после этого разговаривать с вами. Она еще сходила в библиотеку и сняла копии со статей об исчезновении матери, так что, по всей видимости, приехала сюда с целью выяснить, что произошло с ее матерью. – Бедная моя лапочка. – Гун, поняв, что от нее ожидается, начала лить крокодиловы слезы. – Подумать только, что моя дорогая малышка, по-прежнему живая, была так близко. Если бы мы хоть успели встретиться, прежде чем… Что за человек так поступает со мной? Сперва Сив, потом малышка Малин. – Тут ей пришла в голову мысль. – Вы думаете, я в опасности? Кто-то хочет до меня добраться? Мне нужна полицейская охрана? – Глаза Гун взволнованно метались между Патриком и Ларсом. – Не думаю, что в этом есть необходимость. Мы не считаем, что убийства как-то связаны с вами, поэтому на вашем месте я бы не волновался. – Потом он не смог противостоять искушению. – Кроме того, убийца, похоже, нацелен исключительно на молодых женщин. Тотчас раскаявшись, он встал, чтобы показать, что разговор окончен. – Я искренне сожалею, что приходится приносить такие новости. Но буду признателен, если вы, вспомнив что-нибудь еще, позвоните. Для начала мы проверим те телефонные звонки. Перед уходом он бросил последний завистливый взгляд на вид на море. Гун Струвер являла собой убедительное доказательство того, что хорошие вещи достаются не только тем, кто этого заслуживает. ⁂ – Что она сказала? Мартин сидел вместе с Патриком на кухне здания полиции. Кофе, как всегда, перестоял в кофеварке, но они уже свыклись с этим и жадно его пили. – Мне не следует этого говорить, но, черт возьми, какая отвратительная женщина. Больше всего ее взволновало не то, что она упустила столько лет жизни внучки или что ту недавно убили, а что отец нашел такой эффективный способ покончить с ее притязаниями на компенсацию. – Какая мерзость. Они мрачно обдумывали человеческую мелочность. В здании было необычно тихо. Мелльберг не появился, похоже, решив основательно отоспаться, а Йоста и Эрнст занимались ловлей дорожных бандитов. Или, если называть вещи своими именами, сидели и пили кофе на какой-нибудь придорожной стоянке, в надежде что бандиты подойдут, представятся и попросят отвезти их в следственный изолятор. Конечно, это именовалось у них «превентивной полицейской работой». И в каком-то смысле они были правы. Пока они там сидели, по крайней мере эта стоянка пребывала в безопасности. – Как ты думаешь, чего она хотела добиться приездом сюда? Ведь едва ли она собиралась поиграть в детектива и узнать, куда подевалась ее мать? Патрик покачал головой. – Едва ли. Но я могу понять ее интерес к тому, что произошло. Наверное, хотела посмотреть своими глазами. Рано или поздно она наверняка связалась бы и с бабушкой. Правда, описание, полученное ею от отца, вероятно, не было слишком лестным, поэтому могу понять, что она остерегалась. Я ничуть не удивлюсь, если, когда мы получим сведения от телефонного оператора, окажется, что Ларсу и Гун Струвер звонили из какой-нибудь телефонной будки во Фьельбаке, скорее всего в кемпинге. – Но как она попала в Королевское ущелье вместе со скелетами своей матери и Моны Тернблад? – Твоя догадка будет не хуже моей, но я могу предположить только, что она, вероятно, наткнулась на что-то или, вернее, на кого-то, кто имеет отношение к исчезновению ее матери и Моны. – Если так, то это автоматически исключает Юханнеса. Он надежно лежит в могиле на кладбище Фьельбаки. Патрик поднял взгляд. – А мы уверены? Знаем ли мы совершенно точно, что он действительно мертв? Мартин засмеялся. – Ты шутишь? Он же повесился в семьдесят девятом году. Едва ли можно быть более мертвым! – Я знаю, что это звучит невероятно, но послушай, – в голос Патрика закралось некоторое возбуждение, – представь, что полиция стала докапываться до правды, и земля у него под ногами начала гореть. Он из Хультов и способен раздобыть крупные суммы денег, если не сам, так через отца. Немного взяток туда, немного взяток сюда, и раз, уже есть фальшивый паспорт и пустой гроб. Мартин захохотал так, что ему пришлось обхватить руками живот. – Ты с ума сошел! Мы ведь говорим о Фьельбаке, а не о Чикаго двадцатых годов! Ты уверен, что не перегрелся на солнце там, на мостках? Поскольку это, черт возьми, звучит так, будто ты получил солнечный удар. Взять хотя бы тот факт, что его обнаружил сын. Как можно заставить шестилетнего мальчика рассказать такое, если это неправда? – Не знаю, но я собираюсь это узнать. Поедешь со мной? – Куда? Патрик закатил глаза. – Разумеется, поговорить с Робертом, – с подчеркнутой внятностью выговаривая слова, ответил он. Мартин вздохнул, но встал. – Можно подумать, у нас мало дел, – пробормотал он. По пути к двери он кое-что вспомнил. – А как же с удобрением? Я собирался заняться этим сейчас, до обеда. – Попроси Аннику, – бросил через плечо Патрик. Мартин остановился у стола приемов и снабдил Аннику необходимой информацией. У нее было довольно спокойно, и она обрадовалась конкретному делу. Мартин не переставал задаваться вопросом, не тратят ли они драгоценное время понапрасну. Идея Патрика казалась слишком притянутой за уши, чересчур фантастической, чтобы иметь связь с реальностью. Но начальнику виднее… ⁂ Анника бросилась выполнять задание. Последние дни выдались у нее суматошными – она была связующим звеном и организовывала прочесывания местности в поисках Йенни. Однако после трех безрезультатных дней их отменили, и поскольку львиная доля туристов вследствие событий последней недели покинула окрестности, телефон коммутатора подозрительно молчал. Даже журналисты начали терять интерес, переключаясь на свежие горячие новости. Посмотрев на листок, где она записала полученные от Мартина сведения, Анника нашла в телефонном каталоге номер. Ее долго переадресовывали от одной части предприятия к другой, но под конец она получила имя начальника отдела продаж. Ее поставили в телефонную очередь, и, слушая льющуюся из трубки громкую музыку, она использовала время для того, чтобы вернуться мыслями к проведенной в Греции неделе, которая теперь казалась бесконечно далекой. Возвратившись после недельного отпуска, она чувствовала себя отдохнувшей, сильной и красивой. Однако водоворот на работе, в который она попала, уже уничтожил результаты отпуска. Анника с тоской представляла себе белые пляжи, бирюзово-голубую воду и большие пиалы с цацики. Они с мужем оба прибавили из-за вкусной средиземноморской еды по паре килограммов, но никого из них это не беспокоило. Ни один из них никогда не отличался миниатюрностью в каком-либо направлении, и они научились принимать это как один из фактов жизни, поэтому призывы газет к похуданию их благополучно не задевали. Когда они лежали, тесно прижавшись друг к другу, их изгибы идеально сочетались, и они образовывали единую большую горячую волну вздымающейся плоти. Такого во время отпуска было много… Воспоминания об отпуске резко прервал мелодичный мужской голос с безошибочно узнаваемым «и», свойственным диалекту городка Люсечиль. Обычно говорили, что подобное «и» у стокгольмцев из высших слоев объясняется тем, что люди стремятся демонстративно показать, что они обладают достаточным состоянием, чтобы иметь летний дом на западном побережье[15]. Какова здесь доля правды, Анника не знала, но история ей нравилась. Анника изложила свое дело. – Ой, как увлекательно! Расследование убийства. Хотя я в профессии уже тридцать лет, я, пожалуй, впервые смог пригодиться в подобном деле. «Рада, что украсила тебе день», – мрачно подумала Анника, но воздержалась от такого язвительного комментария, чтобы не отбить у собеседника горячее желание помочь ей с информацией. Иногда интерес к сенсации у так называемой общественности граничит с нездоровым.