– А вы видели, уходила ли она оттуда? – Нет, из амбара дорогу тоже не видно. И, как я уже говорила, я совсем не настолько уверена, как Юхан, что мы видели именно ту девушку. – Нет ли у тебя какой-нибудь идеи, кто бы это мог быть в противном случае? Я хочу сказать, что едва ли в Вестергорден стучится особенно много незнакомцев? Еще одно откровенно равнодушное пожатие плечами. Немного помолчав, она ответила: – Нет, я не знаю, кто это мог быть. Разве что кто-нибудь, кто хотел что-нибудь продать, откуда мне знать? – Но Якоб потом ничего не говорил о каком-нибудь визите? – Нет. Линда не стала развивать ответ, и Патрик с Мартином оба поняли, что она значительно больше обеспокоена тем, что видела, нежели хочет им показать. Возможно, родителям тоже. – Позвольте спросить, к чему вы клоните? Как я уже говорил, я считаю, что это начинает походить на преследование моей семьи. Будто мало того, что вы раскапываете могилу брата! Кстати, каков там результат? Гроб оказался пуст, или? Тон у него был насмешливый, и эту часть критики Патрик не мог не принять на свой счет. – Да, в гробу мы обнаружили человека. По всей вероятности, вашего брата Юханнеса. – По всей вероятности! – Габриэль фыркнул и скрестил руки на груди. – И теперь вы намерены приняться за бедного Якоба тоже? Лайне посмотрела на мужа с ужасом. Казалось, она только сейчас поняла последствия вопросов полиции. – Нет, вы же не думаете, что Якоб… – Ее руки двинулись ко рту. – В настоящий момент мы ничего не думаем, но мы очень заинтересованы в том, чтобы узнать, как и где Таня перемещалась перед исчезновением, так что Якоб может оказаться важным свидетелем. – Свидетелем! Вы пытаетесь представить это красиво. Отдаю вам должное. Но не думайте, что мы хоть на секунду вам поверим. Вы стараетесь завершить начатое в семьдесят девятом году вашими пустоголовыми коллегами, и не важно, кого вы посадите, только бы это был Хульт, ведь так? Сперва вы пытаетесь представить дело так, будто Юханнес по-прежнему жив и начал, после перерыва в двадцать четыре года, убивать здесь девочек, а когда оказывается, что он лежит мертвее мертвого, вы беретесь за Якоба. Габриэль встал и указал на входную дверь: – Вон отсюда! Я не желаю видеть вас здесь снова, пока у вас не будет соответствующей бумаги и пока я не позвоню своему адвокату. А до тех пор можете убираться к черту! Он сыпал ругательствами со все большей легкостью, и в уголках рта образовались пузырьки слюны. Патрик и Мартин, знавшие, когда их присутствие долее нежелательно, собрали вещи и вышли. Входная дверь с глухим ударом захлопнулась у них за спиной, и последнее, что они слышали, был голос Габриэля, вопившего на дочь: «Чем это ты, черт возьми, занимаешься!» – В тихом омуте… – Да уж, никак не думал, что под этой поверхностью таится такой вулкан, – подхватил Мартин. – Впрочем, его все-таки можно понять. Если взглянуть с его стороны… – Мысли Патрика вновь вернулись к утреннему мощному фиаско. – Кончай об этом думать, я же тебе сказал. Ты сделал что мог, и нельзя без конца барахтаться в жалости к себе, – резким тоном проговорил Мартин. Патрик посмотрел на него с удивлением. Мартин, почувствовав его взгляды, с извиняющимся видом пожал плечами. – Прости. Наверное, стресс добрался и до меня. – Нет-нет. Ты совершенно прав. Сейчас не время жалеть себя. – Он на миг оторвался от дороги и посмотрел на коллегу. – И никогда не извиняйся за честность. – О’кей. На некоторое время воцарилась неловкая тишина. Когда они проезжали мимо поля для гольфа, Патрик, чтобы разрядить атмосферу, сказал: – Не пройти ли тебе быстренько начальный курс, чтобы мы могли сразиться? Мартин задиристо улыбнулся. – А ты решишься? Вдруг окажется, что у меня природный талант, и я тебя обставлю. – Как-то не верится. Я ведь своего рода ас. – Ну, тогда придется поторопиться, а то потом скрестить клюшки нам удастся уже не скоро. – Что ты имеешь в виду? – с искренним удивлением на лице спросил Патрик. – Ты, возможно, забыл, но у тебя через пару недель ожидается ребенок. Тогда у тебя едва ли будет много времени для подобных развлечений. – Ах, решение всегда найдется. Ведь младенцы так много спят, а значит, гольф мы втиснуть как-нибудь сумеем. К тому же Эрика понимает, что мне необходимо иногда вырываться делать что-нибудь свое. Когда мы решили заводить ребенка, то непременным условием посчитали, что должны давать друг другу время на собственные занятия, а не только быть родителями. Когда Патрик закончил излагать свою мысль, у Мартина от смеха уже слезились глаза. Он прямо булькал от смеха, одновременно качая головой. – Да, да, у вас точно будет масса времени для собственных занятий. Младенцы ведь так много спят, – передразнил он Патрика, расхохотавшись еще больше. Патрик, знавший, что у сестры Мартина пятеро детей, несколько встревожился – его заинтересовало, что же такое известно Мартину, чего не знает он сам. Но спросить он не успел, поскольку у него зазвонил мобильный телефон. – Хедстрём. – Привет, это Педерсен. Я тебя от чего-нибудь отрываю? – Нет, подожди только, пока я найду место для парковки. Они как раз проезжали кемпинг Греббестада, отчего лица у обоих помрачнели. Патрик проехал еще несколько сотен метров, добрался до парковки возле моста, свернул туда и остановился. – Я припарковался. Вы что-нибудь нашли? Он не смог не выдать голосом нетерпения, а Мартин весь напрягся. Мимо их машины потоком проходили туристы – кто-то направлялся в магазины или кафе, кто-то выходил оттуда. Патрик с завистью наблюдал за их пребывающими в счастливом неведенье лицами. – И да и нет. Мы сейчас начнем обследовать подробнее, но, учитывая обстоятельства, я подумал, что тебе, наверное, приятно будет услышать, что проведенная тобою, как я понимаю, несколько поспешная эксгумация, все-таки дала кое-что полезное. – Да, мне трудно это отрицать. Я чувствую себя немного дураком, так что меня интересует все, что у тебя есть. – Патрик затаил дыхание. – Во-первых, мы сверились с зубной формулой, и парень в гробу, вне всяких сомнений, Юханнес Хульт, так что в этом отношении ничем порадовать тебя не могу. Зато… – Педерсен не смог противостоять искушению и сделал маленькую паузу, чтобы слегка усилить эффект, – чистейший нонсенс, что он умер в результате повешения. Его ранний уход скорее объясняется тем, что он получил чем-то жестким по затылку. – Что ты, черт возьми, говоришь?! – От крика Патрика Мартин подпрыгнул. – Что за жесткий предмет? Его убили ударом по голове или что ты имеешь в виду? – Что-то в этом роде. Но он лежит у нас на столе, и, как только узнаю что-нибудь еще, я тебе перезвоню. Пока у меня не появилась возможность внедриться и посмотреть подробно, я больше, к сожалению, ничего сказать не могу. – Я тебе очень благодарен за то, что ты так быстро позвонил. Набери меня, как только узнаешь еще что-нибудь. Патрик торжествующе захлопнул крышку телефона. – Что он сказал, что он сказал? – с бесконечным любопытством спросил Мартин. – Что я не законченный дурак. – Да, для установления этого, пожалуй, требуется врач, а кроме того? – устало проговорил Мартин, поскольку не любил, когда его держат в напряжении. – Он сказал, что Юханнеса Хульта убили. Мартин наклонил голову к коленям и принялся обеими руками тереть лицо, изображая отчаяние. – Нет, с меня, черт возьми, хватит, я ухожу из этого проклятого расследования. С ума сойти можно! Значит, ты говоришь, что главный подозреваемый в исчезновении или смерти Сив и Моны теперь, оказывается, сам был убит? – Именно это я и говорю. И если Габриэль Хульт думает, что может заорать достаточно громко, чтобы заставить нас отказаться от копания в их грязном белье, он определенно ошибается. Теперь у нас есть доказательство того, что семейство Хульт что-то скрывает. Держу пари: кто-то из них знает, как и почему убили Юханнеса Хульта и как это связано с убийством девушек! – Он ударил кулаком о ладонь и почувствовал, как утренний упадок духа сменяется новой энергией. – Только надеюсь, мы сумеем выяснить это достаточно быстро. Ради Йенни Мёллер, – произнес Мартин. Его замечание подействовало на Патрика как вылитое на голову ведро холодной воды. Нельзя позволять соревновательному инстинкту брать верх. Нельзя забывать о том, во имя чего они работают. Они немного посидели, наблюдая за проходящими мимо людьми. Потом Патрик снова завел машину и продолжил путь в отделение. ⁂ Кеннеди Карлссон полагал, что все началось с имени. Больше возлагать вину было, собственно, не на что. У многих других парней имелись хорошие оправдания: у них родители напивались и били их. А у него вроде как только имя. Его мать после школы провела несколько лет в США. Раньше у них в поселке считалось событием, если кто-то уезжал в Штаты. Но в середине восьмидесятых, когда поехала мать, билет в США уже давно не означал поездки в один конец. Тогда во многих семьях молодежь уезжала в крупные города или за границу. Неизменным осталось лишь то, что, если кто-нибудь покидал защищенный мир маленького поселка, злые языки говорили, что ничего хорошего из этого получиться не может. В случае матери они в каком-то смысле не ошиблись. Проведя пару лет в благословенной стране, она вернулась с ним в животе. О своем отце он никогда ничего не слышал. Но даже это не служило хорошим оправданием. Еще до его рождения мать вышла замуж за Кристера, который стал ему не хуже настоящего отца. Нет, все дело в имени. Он предполагал, что ей хотелось выпендриться и показать, что, хоть ей и пришлось вернуться домой, поджав хвост, она все-таки побывала в большом мире. Сын должен был ей об этом напоминать. Она не упускала шанса рассказать кому-нибудь, что ее старший сын назван в честь Джона Кеннеди, «поскольку в годы жизни в США она так им восхищалась». Его интересовало, почему она в таком случае не могла назвать его просто Джоном. Его сестре и братьям они с Кристером уготовили лучшую судьбу. Для них сгодились такие имена, как Эмили, Микаэль и Тумас – обычные почтенные шведские имена, благодаря которым он еще больше выделялся среди остальных детей. К тому же его отец был черным, что не улучшало положение вещей, но Кеннеди тем не менее не считал, что особенным его делает именно это обстоятельство. Он был уверен, что всему виной проклятое имя. В свое время он очень ждал момента, когда пойдет в школу. Он это отчетливо помнил: волнение, радость, горячее желание начать что-то новое, увидеть совершенно новый мир. Буквально за один или два дня это желание из него вышибли. Из-за проклятого имени. Он быстро усвоил, какой грех отличаться от остальных. Странное имя, необычная прическа, немодная одежда – не имеет значения. Это показывает, что ты не такой, как другие. В его случае к тому же считалось отягчающим обстоятельством то, что он, по мнению других, ставил себя выше остальных, поскольку обладал таким оригинальным именем. Будто он сам его выбрал. Если бы выбирать дали ему, он хотел бы зваться, например, Юханом, или Оскаром, или Фредриком – любым именем, открывавшим ему вход в коллектив. После кошмара первых дней в первом классе последовало продолжение. Колкости, драки, отчуждение привели к тому, что он выстроил вокруг себя крепкую, как гранит, стену, а вскоре за мыслями пошли действия. Накопившийся за стеной гнев начал просачиваться наружу через маленькие дырочки, которые становились все больше и больше до тех пор, пока его гнев не оказался на виду у всех. Тогда было уже поздно. Школа была для него потеряна, доверие семьи тоже, а в друзьях оказались вовсе не те, кому следовало.