Они проехали остававшиеся до хутора сотни метров. Дверь открыла та же женщина, что открывала Йосте и Мартину утром. Ее раздражение несколько возросло. – Что вам теперь надо? Нам скоро придется установить здесь ради полиции вращающуюся дверь. В жизни подобного не видела. После такого хорошего сотрудничества с полицией на протяжении всех лет… Йоста прервал ее, подняв руку. – У нас сейчас нет времени для подобных дискуссий, – очень серьезно сказал он. – Мы хотели бы поговорить с Кеннеди. Немедленно. Почувствовав в его голосе серьезность намерений, женщина сразу позвала Кеннеди. Когда она вновь заговорила, ее тон слегка смягчился. – Зачем вам Кеннеди? Он что-нибудь натворил? – Все детали вы узнаете потом, – резко ответил Эрнст. – Сейчас наша задача заключается только в том, чтобы забрать парня в отделение и поговорить с ним там. Мы забираем также здоровяка, Лелле. Появился Кеннеди. В темных брюках, белой рубашке и с причесанными волосами он выглядел как мальчик из английской школы-интерната, а не как хулиган из исправительного дома. Этот образ нарушали только царапины на костяшках пальцев. Йоста выругался про себя: вот что он видел раньше и должен был отметить. – Чем я могу помочь господам? – Он говорил хорошо модулированным голосом, пожалуй, слишком хорошо. Было заметно, что он старается говорить красиво, что портило весь эффект. – Мы поговорили с Лелле. Так что, как понимаешь, тебе придется проехать с нами в отделение. Кеннеди в знак согласия молча склонил голову. Если Якоб чему и научил его, так это необходимости уметь принимать последствия своих действий, выглядя в глазах Бога достойно. Он в последний раз с сожалением огляделся. Ему будет не хватать хутора. ⁂ Они молча сидели друг напротив друга. Марита, забрав с собой детей, ушла в Вестергорден, чтобы ждать Якоба. Снаружи щебетали летние птицы, но в доме царила тишина. Возле лестницы перед домом по-прежнему стояли чемоданы. Лайне не могла уехать, не убедившись, что с Якобом все в порядке. – Ты что-нибудь слышал от Линды? – неуверенным голосом спросила она, боясь нарушить зыбкое временное перемирие между ней и Габриэлем. – Пока нет. – Бедная Сольвейг, – произнес Габриэль. Лайне подумала обо всех годах шантажа, но все равно согласилась. Мать не может испытывать ничего, кроме сочувствия, к другой матери, чей ребенок пострадал. – Ты думаешь, Якоба тоже… – Слова застревали у нее в горле. Габриэль неожиданно накрыл ее руку своей. – Нет. Ты же слышала, что сказал полицейский, он наверняка просто пытается где-то все обдумать. Ему ведь есть над чем подумать. – Да, конечно, – с горечью согласилась Лайне. Габриэль ничего не сказал, но продолжал держать руку поверх ее руки. Это приносило удивительное утешение, и Лайне сразу осознала, что Габриэль впервые за все годы проявил по отношению к ней такую нежность. Теплое чувство распространилось по телу, правда, смешиваясь с болью прощания. Ей не хотелось покидать его. Она взяла инициативу на себя, чтобы уберечь его от унижения вышвыривать ее, но сразу засомневалась в правильности своего поступка. Потом он убрал руку, и все вернулось на круги своя. – Знаешь, задним числом я могу сказать, что всегда чувствовал, что Якоб больше похож на Юханнеса, чем на меня. Я считал это насмешкой судьбы. Внешне могло казаться, что Эфраим был ближе мне, чем Юханнесу. Отец жил с нами, усадьбу и все прочее унаследовал я. Но это не так. Их многочисленные ссоры объяснялись тем, что они были так похожи. Иногда возникало ощущение, будто Эфраим и Юханнес один и тот же человек. Я всегда оказывался в стороне. Поэтому когда родился Якоб, и я увидел в нем так много от отца и брата, мне словно бы открылась возможность воссоединиться с ними. Если бы я смог накрепко привязать сына к себе и узнать его вдоль и поперек, то казалось, будто я одновременно узнаю Эфраима и Юханнеса. И стану частью единства. – Я знаю, – мягко сказала Лайне, но Габриэль, похоже, не слышал ее. Он смотрел в окно куда-то вдаль. – Я завидовал Юханнесу, который действительно верил в ложь отца о том, что мы способны исцелять. Представляешь, какая сила, должно быть, присутствовала в этой вере! Смотреть на свои руки и пребывать в убеждении, что они – орудие Бога. Видеть, как люди встают и идут, как прозревают слепые, сознавая, что это плод твоих собственных усилий. Сам же я видел только спектакль. Видел, как отец в кулисах управляет, режиссирует, и ненавидел каждую минуту. Юханнес видел лишь больных перед собой. Видел лишь свою связь с Богом. Какое горе он, должно быть, испытал, когда она оборвалась. Я ему совершенно не сочувствовал, а только очень радовался: наконец мы с Юханнесом станем обычными мальчиками, наконец мы станем одинаковыми. Но не стали. Юханнес продолжил околдовывать, а я, я… – Голос изменил ему. – Ты обладаешь всем тем же, чем обладал Юханнес. Ты просто не решаешься, Габриэль. В этом разница между вами. Но верь мне, у тебя все есть. Впервые за прожитые вместе годы она увидела у него в глазах слезы. Даже когда Якоб болел тяжелее всего, он не решался расслабиться. Она взяла его руку, и он крепко сжал ее. – Я не могу обещать, что прощу, – проговорил Габриэль. – Но я могу обещать, что постараюсь. – Я знаю. Верь мне, Габриэль, я знаю. – Она прижала его руку к щеке. ⁂ Беспокойство нарастало у Эрики с каждым часом. Оно ощущалось, как ноющая боль в крестце, и Эрика отстраненно массировала там кончиками пальцев. Всю первую половину дня она пыталась дозвониться Анне, домой и на мобильный, но безрезультатно. Через справочное бюро она узнала номер мобильного телефона Густава, но тот смог лишь рассказать, что накануне довез Анну с детьми на яхте до Уддеваллы, где они сели на поезд. Вечером они должны были приехать в Стокгольм. Эрику задело, что сам он не проявлял ни малейшего беспокойства. Он лишь спокойно предлагал множество логичных объяснений: возможно, они устали и выдернули шнур из розетки, мобильный телефон разрядился или – он засмеялся – возможно, Анна не оплатила телефонные счета. Последняя идея заставила Эрику закипеть, и она просто положила трубку. Если раньше она волновалась недостаточно, то теперь заволновалась всерьез. Она попыталась позвонить Патрику, чтобы спросить совета или хотя бы услышать успокаивающие слова, но он не отвечал ни по мобильному, ни по прямому телефону. Она позвонила на коммутатор, и Анника сказала только, что он на задании и она не знает, когда он вернется. Эрика продолжала лихорадочно звонить. Ощущение ноющей боли не проходило. Как раз когда она собиралась сдаться, по мобильному телефону Анны кто-то ответил. – Алло? Детский голос. «Вероятно, Эмма», – подумала Эрика. – Привет, дорогая, это тетя. Послушай, где вы находитесь? – В Стокгольме, – пролепетала Эмма. – Малыш еще не родился? Эрика улыбнулась. – Нет, пока нет. Эмма, я могу поговорить с мамой? Эмма проигнорировала вопрос. Раз уж ей так повезло, что она сумела утащить мамин телефон и даже ответить по нему, она не собиралась сразу с ним расставаться. – Знаешь что-о-о? – проговорила Эмма. – Нет, не знаю, – ответила Эрика, – но, дорогая, давай обсудим это позже, мне сейчас очень нужно поговорить с мамой. – Терпение стало иссякать. – Знаешь что-о-о? – упрямо повторила Эмма. – Нет, а что? – устало вздохнула Эрика. – Мы переехали! – Да, я знаю, вы переехали уже какое-то время назад. – Нет, сегодня! – торжествующе воскликнула Эмма. – Сегодня? – переспросила Эрика. – Да, мы опять переехали к папе, – сообщила Эмма. Комната завертелась перед Эрикой. Прежде чем она успела сказать еще что-нибудь, из трубки донеслось: – Пока, мне надо идти играть. – Затем послышались короткие гудки. Чувствуя, как у нее опускается сердце, Эрика положила трубку. ⁂ Патрик решительно постучал в дверь дома в Вестергордене. Ему открыла Марита. – Марита, у нас есть ордер на обыск дома. – Но вы ведь уже были здесь? – удивленно спросила она. – Мы получили новые сведения. У меня с собой целая команда, но я попросил их подождать немного подальше, чтобы ты успела забрать детей. Незачем пугать их видом такого количества полицейских. Марита покорно кивнула. Беспокойство за Якоба полностью лишило ее энергии, и она была не в силах протестовать. Она развернулась, чтобы идти за детьми, но Патрик остановил ее вопросом: – Есть ли на вашей территории еще какие-нибудь строения, кроме тех, что мы видим отсюда? – Нет, есть только дом, амбар, сарай для инструментов и детский домик. Больше ничего. Патрик кивнул и отпустил ее. Через пятнадцать минут Марита и дети ушли. Можно было начинать поиски. Патрик провел в гостиной краткий инструктаж.