– Дедушка, успокойся, – Василиса погладила его по плечу. – Саша просто уточняет. Он хочет эту девушку найти. – Вот я и говорю, Таисия Ивашова, два разочка я с ней всего и танцевал… Эх, хорошее время было! И учились, и заводам помогали, и веселились, как нынче не умеют. СТЭМ у нас свой был… – Студенческий театр эстрадных миниатюр, – шепнула Василиса. – Они тогда очень популярны были. – Я и в сценках участвовал, и на баяне играл… а она на меня и не смотрела… – А Михаила Колокольцева не помните? – вмешался Александр. – Мишку-то? Родионовского подпевалу? Сперва-то никто не думал, а как раскусили, ну так старались с ним лишний раз не болтать, кто его знает, как переврет. – Да что вы говорите! – поразился Александр. Ну да, ясно было по дневнику, что Колокольцев тот еще жук, но чтоб родионовский подпевала? – Разве Колокольцев с Родионовым был? Он вроде с моим дедушкой дружил? – С Борисом-то? Дружить-то вроде как дружили, да только Мишка к Родионову с отчетами бегал. Докладывал, как, что, чего сказал. А после и вовсе… Эх! Трусы во все времена были. Но и честные люди были, нас не задушишь! Вот послушай, как все оно тогда взаправду было. Я когда только отучился, на завод попал… Покинуть погрузившегося в воспоминания хозяина удалось только минут через сорок. – Видишь, дед если что и помнит, все равно путает, разобрать, что было, чего не было, почти нереально, ты уж извини, – пробормотала Василиса, вышедшая Александра проводить. – Да что ты! – Он вовсе не возражал перейти на «ты» и благодарен девушке был совершенно искренне. – Имя-то он назвал, а это главное! Вот уж не думал я, что у деда в дневнике ошибка, там-то Иванова. Или я прочитал неверно? – Жаль, что дед про нее ничего больше не знает. Ты мне напиши, если найдешь ее? – Непременно. Спасибо тебе за отзывчивость. Совсем ты, Сашка, обленился, думал он, выруливая из заснеженного двора. Раньше непременно бы постарался продолжить знакомство. Хорошенькая, неглупая, не навязчивая, не кукла с наращенными ресницами. Самое то. А ты как старый дед. Но уже через пять минут он благополучно забыл и о симпатичной Василисе, и об упреках самому себе. Но каков Колокольцев! Хотя что-то в рассказе Михайлова было не так. По дедушкиному описанию Тося совсем не походила на первую красавицу пединститута, да еще косички… А этот говорил про длинные волосы. Впрочем, длинные волосы вполне можно заплести. И, наверное, этому Михайлову лучше знать? Он же тогда жил и своими глазами все видел. Подумав немного, Александр позвонил детективу. Тот отозвался моментально, только голос был запыхавшийся, словно по лестнице бегал. Или дрался с кем-то, подумалось вдруг. – Добрый вечер, Александр. Что-то не стыкуется? – Да нет, вроде как раз все стыкуется. Я говорил сегодня с дедовским однокурсником. В вашем списке его не было, он из другой группы, но это неважно. Он помнит девушку. Таисия Ивашова. – Иванова же вроде? – Вероятно, я неправильно дедушкин почерк разобрал. Этот Михайлов настаивает на том, что она Ивашова. Таисия. – Как из Таисии получилась Тося? – спросил Белов, похоже, сам у себя, потому что тут же продолжил: – Впрочем, уменьшительные как только не изобретают. Вас Шурой называют? Это самый простой пример, а, казалось бы, где Александр, а где Шура. Наташа может в Алю превратиться, так что Таисия в Тосю, наверное, тоже. Или, например, в Асю. Так что, ищем Таисию Ивашову? – Если можно. – Чего ж нельзя? – хохотнул Белов. – Жалко, что не Канцеленбоген, но Ивашова – это куда перспективнее, чем Иванова, раз примерно в сто, а дополнительные условия и вовсе превращают мифический результат в ощутимо достижимый. Эх, архивы мои, архивы! – пропел он и отключился. Работать и еще раз работать, развеселился Александр, открывая ленту диспетчера. И, ободренный и обнадеженный, сам не заметил, как наступил вечер. Фонари вдоль серой ленты дороги вблизи были огромными, отдельными, а чем дальше, тем становились мельче, и тем яснее становилось, что нет отдельных огней, есть общая светящаяся нить. Может, это и есть та финишная прямая? Это было очень странное чувство, и Александр, вместо того чтобы ехать домой, покружил немного по городу, благо «час пробок» давно прошел. Когда он выехал к реке, стало и вовсе почти пусто. Ее темная лента, окаймленная светлыми ледяными закраинами, а дальше ярко освещенными набережными, казалась волшебным ожерельем. И место припарковаться нашлось. Он решил, что пройдет по мосту (его верхние опрокинутые «полумесяцы», сейчас усыпанные огнями, казались новогодними гирляндами), а потом вернется по другой стороне и уж тогда точно поедет домой. Женщина в темном длинном пуховике стояла, пристально глядя в поблескивавшую внизу воду. Стояла так неподвижно, что Александру на мгновение стало неуютно. Сперва просто не по себе, но с каждым шагом – страшнее и страшнее. Нет, он не верил, конечно, в киношные истории про маньяков, оставляющих свои жуткие мертвые «послания» в самых неожиданных местах, не верил, но темная фигура застыла в такой неподвижности, что становилось и впрямь жутко. Он сперва замедлил шаг, потом, рассердившись на себя, ускорился. И был уже совсем близко, когда она, должно быть, услыхав его шаги, шевельнулась. Отпрянула, словно он ее напугал. – Простите, у вас все в порядке? – Александр остановился в нескольких шагах, чтобы не пугать женщину еще сильнее. Нет, скорее – девушку. Лицо в расплывающемся фонарном свете казалось очень бледным, а выбившиеся из-под шапки светлые волосы почему-то отливали золотом. – Да… Спасибо… – с запинкой, словно каждое слово требовало серьезных усилий, произнесла девушка, глядя на него хмуро, исподлобья, как нахохлившийся под свесом обледеневшей крыши воробей. – Может, вам нужна помощь? – как мог мягко переспросил он. Она как будто не слышала. Мазнула по нему невидящим взглядом, перевела глаза на воду, потом на фонари на противоположном берегу, опять на него. И вдруг усмехнулась: – Вы боитесь, что я прыгнуть собираюсь? Как в романе или в кино? Ночь, мост и сумасшедшая самоубийца? Интересная мысль… – она словно сама с собой разговаривала. – Только прежде чем прыгать, мне еще раздеться нужно, иначе не выйдет. Пуховик, может, и не настолько непромокаемый, как обещают, но утонуть не даст. Да и вода ледяная, фу, – плечи ее заметно передернулись. – И, главное, все равно без толку. Думаете, зачем к мостам решетки внизу приделывают? Вместо крыльев? Нет, чтоб дураки не прыгали. Говорила она почти зло, но – говорила. И это успокаивало. И здравого смысла в ее речи хватало. – Простите, если помешал. Просто забеспокоился, увидев вас в одиночестве в такое время. Просто проезжал мимо, вышел прогуляться, ноги размять и заметил вас. Ночь – не самое подходящее время для одиноких девичьих прогулок. – Приятно видеть неравнодушного человека. Но со мной действительно все хорошо. Прыгать с моста я точно не собираюсь. Не дождетесь. – Хороший настрой, – он уже успокоился. – Правильный. Ну, знаете, это когда жизнь, пиная вас, ломает ногу? Что ж, если помощь не нужна… – Погодите… – девушка нахмурилась. – Вы сказали… проезжали мимо. На машине? – Ну да. Это важно? – Я… – она запнулась, словно в неуверенности. – Так вышло, что я оказалась далеко от дома без телефона и денег. Нет, никакого криминала, обычная глупость. Но… Может, вы могли бы меня подвезти? Это, конечно, не слишком удобно… – Почему же? Очень даже удобно. Моя работа – людей доставлять, куда им требуется. – Вы таксист? – Девушка оживилась. – Это же прекрасно. Мы доедем до моего дома, я поднимусь за деньгами… – Моя смена уже закончилась. – Александр и сам не знал, зачем это сказал. – Что? – Незнакомка опять растерялась. – Но… Простите, я решила… – краснела она, как все белокожие люди, мгновенно и сильно, даже в бледном фонарном свете было заметно. – Моя смена закончилась, – повторил он, улыбаясь, – поэтому я просто вас подвезу. Вы подниметесь к себе и ляжете спать. Вот и все. – Но так неправильно! Я так не могу! – Несколько минут назад, когда вы не знали, что я таксист, вам это неправильным не казалось. Да и что неправильного в том, чтобы один человек помог другому. Просто помог. Просто потому что может. Может, я лишний плюсик в карму хочу заработать? – Ну… – теперь девушка улыбнулась, хотя и неуверенно, словно сомневаясь, умеет ли она улыбаться. – Только это не близко. Она назвала адрес, и Саша едва не присвистнул от удивления. Дом Колокольцева! И еще… Он засмеялся: – Вот совпадение! Я на прошлой неделе в этот дом девушку со скрипкой подвозил, совершенно сумасшедшую. – Карину? – Ну да. А вы знакомы? – Выросли рядом. В соседних подъездах живем. То есть не совсем в соседних, но да, совпадение забавное. Про еще одно совпадение – про безуспешные розыски Колокольцева, который в этом доме когда-то жил, – Саша говорить не стал. Молча смотрел на дорогу и улыбался. Было в этом странном завершении дня что-то… да, правильное. Не хорошее, не плохое – правильное. – Здесь? – Он зарулил в знакомый двор, не задавая дополнительных вопросов. – Да, спасибо вам. Пешком я до утра бы топала. – Вряд ли. До завтрашнего обеда скорее. Как вас зовут-то? Замялась она лишь на мгновение: – Олеся. – А я Александр. Подъездная дверь негромко хлопнула. Он улыбнулся. Все-таки работа таксиста – это чудесно. Но теперь точно нужно домой. И не забыть в магазин забежать. – Добрый вечер! – улыбнулась ему та же продавщица, что несколько дней назад бурчала «спиртным ночью не торгуем». – Кефир свеженький, сегодня привезли, и хлебушек «Орловский» тоже сегодняшний. – Вы меня помните? – удивился Александр. – Почему же нет? Работа такая, – женщина продолжала улыбаться. Сегодня она выглядела лет на пятнадцать моложе, чем в прошлый раз. Глаза сияли, волосы явно побывали в руках хорошего парикмахера, выглядывающая из-под халата сиреневая шелковая блузка у горла была заколота изящной брошью. Даже бейджик был, казалось, новый, имя «Наталья» читалось ясно. – Наташ, вас сегодня прямо не узнать, – улыбнулся в ответ Александр. – Преображение Золушки или как-то так. – День рождения у меня вчера был, – довольно засмеялась продавщица. – Блистаю остатками роскоши. Вот сестренка брошку подарила, глядите, – она задрала подбородок и выпятила шею, чтобы продемонстрировать украшение. Брошь и впрямь была прелестна. Ничего броского, нарочито «богатого», все просто и благородно. Продолговатый темно-синий камень в тонких серебристых прожилках (вряд ли даже полудрагоценный, скорее поделочный) окружало серебряное кружево, на котором, как лучики, расходящиеся от центра, лежали тонкие светло-голубые кристаллики. И вдруг оказалось, что глаза у продавщицы вовсе не тусклые, а тоже голубые, а на серых еще недавно щеках появился нежный румянец, и даже, как это у женщин называется, тонус, что ли? В нераспустившийся бутон продавщица не превратилась, но и безнадежно увядшим цветком быть перестала.