– Не был, Ленка, – выдохнул он и зачем-то взялся руками за край стола. – С тобой как раз все оказалось серьезно! Я понятия не имел, чем ты меня так взяла, но я не собирался с тобой рвать и до одури боялся, что ты узнаешь об этом чертовом споре и решишь… Ну, ровно то, что ты и решила! Если бы не эта подстава Жнеца!.. – он снова усмехнулся, на этот раз с горечью, и отвернулся, а Лена опустилась обратно в кресло и, кажется, стиснула пальцы до белизны. – Я была уверена, что ты не можешь испытывать ко мне чувств, – с застарелой болью призналась она. – У тебя такие девчонки всегда эффектные были, а я так – как зверушка дикая, из спортивного интереса. Ты же ни разу не говорил… – Да не умею я о таких вещах говорить, Черемуха! – оборвал ее Дима, так на нее и не посмотрев. – И никогда не умел! Ну, видимо, ты права, и я – закомплексованный болван! И ничего с этим не поделать! Либо терпи, либо пошли к чертовой бабушке и живи спокойно! Я бы тебе искренне посоветовал второе! Но ты, разумеется, выберешь первое. Из вредности. Как всегда. Лена, до этого момента в упор глядевшая на свои руки и чувствующая себя бесконечно потерянной, на его упоминании вредности вдруг хрюкнула. Откровенно, от души, вопреки мелькающим в голове невеселым мыслям, поддавшись, как всегда рядом с Димкой, бескомпромиссным эмоциям. Он единственный на свете имел на Лену такое влияние, и она не могла ему противиться. И за первым смешком последовал второй, а потом третий, четвертый, и Лена сама не заметила, как вдруг рассмеялась в голос, оставляя позади и едва не разразившуюся новую ссору, и горечи ссоры старой. Ах как хорошо, как свободно было от этой разрядки – и какой невыносимо забавной казалась Димкина фраза про вредность. Да, Лена была вредной! И как же славно, что Димка об этом знал! Его удивления хватило на четверть минуты, но заливистый, завлекающий Ленкин смех просто втянул в собственную отчаянную веселость, и Дима, глядя в ее блестящие глаза, на ее растянутые в неподдающейся укрощению улыбке губы, слыша эти освобожденные Ленкины нотки, сам захохотал без причины, без остатка, просто потому, что все по-прежнему было очень серьезно и невозможно оказалось ничего объяснить. Как в юности, пропади все следующие двенадцать лет пропадом! И не было на свете ничего важнее и нужнее, чем этот вот неукротимый взаимный смех, от которого ломило щеки и начинали побаливать мышцы пресса, зато просветлялась голова и растворялась чернота в сердце. – Ты изверг, Корнилов! – кое-как, обхватив ладонями щеки, выговорила Ленка. – Ты почему меня смешишь? У нас с тобой, между прочим, серьезный разговор был, а я теперь даже дышать серьезно не могу! Кажется, смешила именно она, как и возводила на Диму напраслину, но какое это имело значение? – Изверг после болвана – это уже прогресс, Черемных! – заметил он и хмыкнул, увидев, как уголки ее губ снова поползли в улыбку. – Еще немного – и до шалопута дослужусь. И тогда одной премией ты не отделаешься! Шалопутом Лена его называла, когда он совершал какой-нибудь залихвацкий поступок, вроде переноса ее на руках через залитую водой проезжую часть. И она должна была, конечно, нахмуриться за очередную его несерьезность и столь нелестное отношение к ее инициативе с окладом, но слишком нахальная корниловская физиономия заставила только погрозить кулаком и снова прыснуть и отдаться беспечному смеху. – Ох, Корнилов!.. – Ох, Черемуха!.. – рассмеялся с ней в унисон Дима, оставляя позади все еще теплившиеся обиды. Может, им обоим нужна была эта странная встряска с взаимными обвинениями? Теперь, когда все они прозвучали, словно бы не осталось последнего камня за пазухой. А в груди распускалась давно забытая уверенность в том, что все еще впереди и что он обязательно возьмет свое – возьмет то, что всегда ему принадлежало и в чем он нуждался больше всего на свете. – Ленка… – Добрый день, молодые люди! – раздался позади голос Милосердова, и смех оборвался, как по команде. Ни один из них не заметил, как Николай Борисович зашел в кабинет, и теперь следовало понять, как давно он стоит за их спинами. – Ваш смех слышен даже на соседней улице, – продолжил тем же откровенно осуждающим голосом Милосердов. – Я рад, конечно, что у вас хорошее настроение, но, боюсь, остальные сотрудники могут не понять этого веселья посреди рабочего дня. Ленка тут же сузила глаза и вызывающе посмотрела на своего управляющего. – Почему они должны что-то понимать? – довольно резко поинтересовалась она. – Их дело – выполнять свою работу и получать за это зарплату. Никакие оценочные суждения в их обязанности не входят! Дима незаметно усмехнулся: вот это была настоящая Ленка, от прямолинейности которой порой стрелялась даже завуч. И ее лучше было не трогать. Николай Борисович поморщился и шагнул вперед. – Насчет зарплат я и хотел поговорить с вами, Елена Владимировна, – достаточно смиренно сообщил он. – Если можно, в более спокойной обстановке и желательно наедине. Ну еще бы! Не при охране же подобные вещи обсуждать, ее это вообще никак не касается. Дима поднялся, не давая Лене ответить: не тот случай, чтобы втягивать ее в конфликт с управляющим. Которому, по-хорошему, вообще не следовало бы ничего знать об их отношениях. – Я пойду, Елена Владимировна, – откланялся он и предупреждающе качнул головой на Ленкину попытку возразить. – Спасибо за билеты: Кирюха давно в цирке не был, порадую его, когда из школы вернется. Она пару раз недоуменно моргнула, однако быстро сообразила, что он играет для Милосердова, чтобы тот не начал задавать ненужных вопросов. – Не за что, Дмитрий, – кивнула она, отпуская его. – Буду рада, если Кириллу понравится представление. Они обменялись дежурными улыбками, и, когда за Димкой закрылась дверь, Лена перевела взгляд на Николая Борисовича. – У соседки ребенок заболел, она попросила билеты пристроить, – на ходу сочинила она не слишком правдоподобное объяснение для управляющего и указала на стул, предлагая ему садиться. Николай Борисович чуть поддернул брюки и воспользовался ее предложением. Лена тем временем прикрыла чистым листом бумаги документы, которые они до этого изучали с Димкой, и взяла ручку, готовая слушать. – Кстати, Николай Борисович, раз уж вы решили поднять тему зарплаты, объясните мне, пожалуйста, почему Корнилов получает меньше других охранников? Кажется, никаких допов за выслугу лет у нас в этом плане не положено. – Не положено, – согласился Николай Борисович. – Но Дмитрий при устройстве на работу сам согласился на такой оклад, и я не видел смысла уговаривать его подумать в этом отношении. Теперь поморщилась Лена. – Не вы ли говорили мне, что у него была сложная ситуация и он не имел возможности торговаться? – напомнила она. – Не кажется ли вам, что это выглядит как минимум некрасиво, а как максимум тянет на желание воспользоваться этим самым сложным положением в своих целях? Лена не желала говорить о тех зарплатах, которые, вероятно, и привели к ней Милосердова. Она все решила и не собиралась ни отказываться от своего решения, ни оправдываться перед заместителем. У нее были к нему свои вопросы, и вот их-то она и хотела поскорее задать. – Не слышал, чтобы Дмитрий хоть раз высказывал недовольство, – попытался на корню обрубить эту тему Николай Борисович. – Или вы и ему хотите отщипнуть от общей кормушки? Смотрите, Елена Владимировна, о вас с Корниловым и так уже слухи не самые приятные по салону ходят… Кто бы сомневался! Лена сдвинула брови. – Что касается слухов, то не советую им верить и, тем более, их распространять, – жестко заявила она. – Что касается зарплаты Корнилова, то с этого месяца он будет получать ровно столько же, сколько и остальные охранники, плюс премию за помощь механикам. И никаких возражений я не принимаю! Милосердов хотел было что-то сказать, но потом передумал. Пожевал губами, положил сомкнутые руки на Ленин стол. – Возражать я не стану, – наконец проговорил он, – вы советов не слушаете, Елена Владимировна, предпочитаете набивать собственные шишки, вот и набивайте себе на здоровье, когда станете сводить дебет с кредитом. Я понимаю ваше желание заработать популярность у подчиненных, хоть и не одобряю выбранный вами метод. Однако в данный момент это заботит меня куда меньше, чем ваши странные отношения с Дмитрием Корниловым. Позвольте… – Не позволю! – оборвала его Лена и раздраженно положила ручку на листок. – Какими бы странными ни были привидевшиеся вам отношения, вас они ни касаются! И я искренне надеюсь, что мне не придется напоминать вам об этом еще раз! Николай Борисович вздохнул и заговорил абсолютно ненавистным Лене снисходительным тоном. – Леночка, послушай, – мягко начал он. – Я не в обиду и не для того, чтобы поссориться: упаси бог! Но ты же знаешь, что у меня нет ни жены, ни детей, и единственным близким мне человеком много лет был Володя. Мне никогда не была безразлична его судьба, и я не хотел бы, чтобы он расстраивался, узнав, что его дочь связалась с… неблагонадежным человеком. Лена заставила себя укротить гнев из-за очередного вмешательства Николая Борисовича в ее личную жизнь, чтобы выяснить его истинное отношение к Димке. – И в чем же он неблагонадежный, Николай Борисович? – иронично поинтересовалась она. Тот как будто удивленно развел руки. – Ты же и сама все знаешь, Леночка, – ответил он. – Дмитрий по юности лет сидел в СИЗО. Потом перебивался на вахтовой работе, а там далеко не самые порядочные люди. С прошлой работы, из школы, со скандалом и статьей в трудовой вылетел – неужели этого мало, чтобы обходить его стороной? Лена глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Только бы не потерять над собой контроль и не выдать раньше времени этому «радетелю» свои подозрения. Из-за его показного чистоплюйства обратные обвинения так и вертелись на языке. – Кажется, месяц назад вы преподносили мне историю жизни Корнилова совсем под другим соусом и утверждали, что человеку всегда надо давать шанс, – напомнила она. – Что изменилось за столь короткий срок? У вас с ним конфликт? Он вас чем-то обидел? Милосердов махнул рукой. – Бог с тобой, Леночка, какие обиды? Какой конфликт? Что мне делить с охранником? Я всего лишь волнуюсь за тебя и переживаю за Володино сердце. Дмитрий, не спорю, привлекательный молодой человек и, вероятно, знает подход даже к столь серьезным девушкам, как ты, но поверь моему опыту: ничего хорошего из этого не получится. Добро если он действительно увлекся тобой, а ну как просто решил воспользоваться твоим положением? Смотри, ты и билеты ему, и зарплату повысила… – Билеты я принесла его сыну, – снова перебила Лена, устав слушать ересь. – А зарплату повысила не только Корнилову, но и Милане. Может, вы меня и в нетрадиционных отношениях подозреваете, Николай Борисович? Или все-таки остановимся на том, что я сама разберусь и с личной жизнью, и с собственными сотрудниками? Милосердов хотел что-то ответить, но, снова пожевав губами, только встал и придвинул к Лениному столу стул. – Воля ваша, Елена Владимировна, – сухо проговорил он. – Я руководствовался исключительно добрыми намерениями, но коль скоро вы принимаете их в штыки… Лена склонила голову набок. – Давайте лучше поговорим о зарплатах, Николай Борисович, как и хотели, – предложила она, снова указывая ему на стул. – Вы подали мне списки сотрудников, которых считаете необходимым премировать за хорошую работу в этом месяце. Я рассмотрела его и склонна согласиться с вашим предложением, но сначала хочу попросить вас предоставить мне табели всех сотрудников «Автовлада» за этот год. Хочу сравнить, – опередила она вопрос Милосердова, – часы работы и премиальные и проверить, нет ли у нас незаслуженно обделенных. Будет неприятно, если люди из-за этого начнут увольняться. Вы учили меня беречь сотрудников, Николай Борисович, – улыбнулась широкой приветливой улыбкой она. – Как видите, вы напрасно сетуете, что я не прислушиваюсь к вашим советам. Он несколько раз переступил с ноги на ногу, словно испытывая Ленино терпение, но она не отводила испытующего взгляда, ожидая его ответа. – Да уж, – наконец с необидной ворчливостью проговорил Николай Борисович, – не думал, что сумел достучаться. Разумеется, все табели будут в вашем распоряжении, Елена Владимировна. Надеюсь только, вы все же станете смотреть не только часы, но и КПД? У нас, знаете, есть и такие, кто придерживается правила «Солдат спит – служба идет». Показалось Лене или он снова намекал на Димку и его частое в последнее время отсутствие на рабочем месте? Впрочем, Николая Борисовича все это вообще не касалось. – Таких солдат будем карать рублем, – пообещала ему Лена и снова взялась за ручку, давая понять, что аудиенция закончена. Глава 17 В ожидании обещанного Николаем Борисовичем табеля Лена времени даром не теряла. Для начала она придумала, как выяснить интересующие ее подробности о странных деталях, не выдавая себя. Для этого она попросту добавила еще две позиции от случайных машин и попросила, как и планировала, Милану – отыскать координаты их владельцев, а Григория – найти закупочные ведомости на эти артикулы. Милана справилась первой, однако полностью выполнить задание не смогла. – Двоих я в базе без проблем обнаружила, – немного виновато объяснила она. – А вот по владельцу Рендж Ровера данных нет. Может, Ульяна забыла занести? С ней иногда такое случается. С Ульяной такое случалось не так чтобы «иногда», но нынче Лена была уверена, что дело вовсе не в ее невнимательности. Она надеялась, что Милана придет к ней именно с такими вестями, и теперь могла убедиться, что на верном пути. Григорий провозился дольше, задержавшись вечером после Лениного ухода, и около полуночи сбросил ей на Вацап фото двух ведомостей и сообщение: «У нас в середине марта был сбой в системе, видимо, тогда часть данных все же пропала». Лена вежливо поблагодарила, ни секунды не сомневаясь, что дело вовсе не в сбое. Никто не закупал эти несчастные детали для призрачного Рендж Ровера. И Диме придется признать, что она права! И что тоже на что-то способна, несмотря на полный провал в автосервисной науке. Оставалось выяснить, зачем все же подобной странности махинацию кому-то понадобилось проворачивать и откуда он взял деньги на покрытие расходов. И Лене почему-то казалось, что у Димки были догадки на этот счет. Однако озвучивать он их по какой-то причине не стал, и Лене оставалось лишь полагаться на собственную сообразительность, чтобы не выглядеть в его глазах совсем уж беспомощной. Да, ей должно было быть все равно, что думает о ней бывший парень, с которым они расстались двенадцать лет назад. Но вот не было, и Лена отчаянно хотела произвести на Димку Корнилова такое впечатление, чтобы он хоть на секунду забылся и присвоил, как в юности, Лену себе. Может, после этого и отпустило бы, словно после поставленной точки, но Димка по-прежнему не делал и шагу ей навстречу, как будто он свою точку давно поставил. А Лене от этой мысли было больно и горько, как не было, кажется, с того самого дня, когда она все разрушила. «Решила поискать кого поумнее», как сказал Димка. Наверное, был прав: она ведь в глубине души никогда не видела с ним будущего. Была уверена, что их случайный роман рано или поздно закончится: даже если не Димка бросит ее, то она сама охладеет к нему, потому что… Ну потому, что представляла спутника своей жизни совсем другим. Умным, интеллигентным, образованным, желательно с ученой степенью – человеком, которым можно гордиться и восхищаться и из-за которого никогда не придется краснеть. В московском научном институте таких было пруд пруди. Большинство, конечно, замшелые ботаники, но несколько мужчин все же выбивались из этой картины. С одним из них у Лены даже почти закрутился роман. Его звали Виктором, он был чем-то похож на Джерарда Батлера и имел совершенно волшебный бархатный голос, который в сочетании с малопонятными терминами в его исполнении сводил неопытных лаборанток с ума. Лена знала себе цену, может, потому и привлекла его внимание. Они встречались почти полгода: рестораны, театры, выставки; один раз даже выехали за город на базу отдыха. Виктор был внимателен, деликатен, очень нежен и понимающ, он не настаивал на постели, утверждая, что готов ждать столько, сколько Лене будет необходимо. С ним было интересно и волнующе, и Лена чувствовала себя избранной в уверенности, что такой человек никогда не предаст. Но однажды пришлось делать выбор – в тот самый момент, когда Виктор предложил ей выйти за него замуж, а Лена поняла, что не может этого сделать. Что она не представляет этого человека в своей постели и никогда не сможет представить. Что она не хочет, чтобы он к ней прикасался, и никакие черты его характера и регалии не способны ее к этому склонить. Что она не любит этого совершенно идеального мужчину и не хочет обманывать ни его, ни себя.