Она сказала «нет» и разорвала с ним всякие отношения. Потом узнала, что он женился на девушке из деревни, что у них трое детей и что он дослужился уже до какого-то там начальника, но не испытала и толики сожаления о своем выборе. После была у нее еще пара залетных романов, также закончившихся ничем, и, наверное, сейчас Лена могла с уверенностью назвать тому причины. Во-первых, ей было скучно. Просто скучно – даже не от бесконечных умных разговоров, а от абсолютной предсказуемости партнеров, не способных ни на один сумасбродный поступок. Все в их жизни было размеренно и правильно, и Ленин периодический бунт вызывал нескрываемое удивление и осуждение. Никому из них даже в голову бы не пришло обедать на дереве или ступить ногой в лужу. Во-вторых, ее раздражала их аморфность. Все как один, они предоставляли именно Лене право принимать решения и даже их предлагать, действуя так, несомненно, исключительно из джентльменских побуждений, но Лене эти побуждения стояли поперек горла. Она достаточно наруководилась в собственной жизни, чтобы брать на себя дополнительную обузу в виде безотказного партнера, и хотела хоть иногда передышки. Когда бы ей говорили, что нужно сделать, и объясняли, где она не права. И брали на себя ответственность за выбор. Ну и в-третьих, никого из них Лена не желала. Тело было глухо к ласкам, и ни разу страсть так не затопляла мозг, чтобы ни о чем не думать и жить только ощущениями. Ни разу не было так хорошо, чтобы от любой паузы становилось больно. Ни разу не возникало желание плюхнуться в омут, забыв о сомнениях и приличиях, потому что омута тоже не было. Двенадцать лет Лена жила головой. Пока снова не встретила Димку Корнилова и не поняла, как должно быть по-настоящему. Когда и омут, и ответственность, и непредсказуемость. И, кажется, то единственное настоящее, которое сберегла для нее судьба. И в котором было место только одному человеку. И Лена не имела права повторить свою же ошибку. Плевать на разность в образовании: разве Димка не доказал, что он не только не глупее Лены, но во многом умнее и опытнее? Плевать на умные разговоры: Лена смеялась над Димкиными шутками и именно так хотела проводить свободное время. Плевать на то, что он работал у нее охранником: ей ни разу не было стыдно рядом с ним. А еще она чувствовала себя защищенной и по шальному счастливой. И назвала его закомплексованным болваном. Да, Черемных, ты на самом деле умеешь только разрушать. Странно, что Димка все еще не послал тебя со всеми твоими закидонами и расследованиями ровно туда, где тебе место. Или все-таки послал? Ночь прошла в полусне-полуанализе, и утром Лене пришлось признать, что она так и не сумела разгадать основную загадку и не имела ни единой хоть сколько-нибудь здравой версии относительно происхождения деталей и суммы их стоимости. Зато в предоставленном ей наконец Милосердовым табеле учета рабочего времени первым же взглядом нашла ошибку. – Почему у Корнилова сегодня стоят рабочие сутки? Он же вчера отработал, – прямо спросила она у не успевшего откланяться Николая Борисовича. Тот снова подошел к ее столу и внимательно посмотрел бумаги, словно видел их впервые. Потом улыбнулся. – А, так это Дуденко еще в прошлом месяце предупреждал, что ему сегодня надо день на свадьбу к племяннику съездить, – сообщил он и вернул листок Лене. – Я Дмитрия на подмену и написал. А свадьба в итоге расстроилась, молодые что-то там не поделили, вот и пропали даром мои старания. А ведомость забыл переделать. Но по количеству дней все точно, Леночка, даже не сомневайся! Лена покачала головой, но делать из мухи слона не стала. В конце концов, ее интересовал не сегодняшний день, а тот, когда в приходной ведомости появились детали к Рендж Роверу. Она разыскала среди нескольких листков табель за март и с удовлетворением обнаружила напротив искомого числа имя Радика. Значит, Кириллу не послышалось, и он действительно слышал именно его голос. И Радик, несомненно, должен знать, что это за детали и откуда они взялись. Так что зря Димка говорил, что с механиками нет смысла об этом разговаривать. Очень даже есть. Надо только найти правильный подход и придумать правильные вопросы. Лена опустила взгляд в табель и еще раз нашла тот самый день и имя Радика. А следом с удивлением обнаружила под ним и Димкину фамилию. Он же сказал, что в тот день не работал! Неужели соврал? Или тоже что-то перепутал? В груди противно заскреблись сомнения и просочилось предчувствие неприятностей. В охватившем смятении Лена еще несколько раз пробежалась по табелям глазами, потом посмотрела на часы. У Димы как раз заканчивалась смена, и, пока он не пристроился к какому-нибудь механику помогать, Лена набрала его номер. Голос у Димки был немного удивленный, но Лена до поры не стала ничего объяснять. Только попросила выйти на улицу и сама, собрав все табели, отправилась следом. – Не хочу, чтобы нас слышали, – пояснила она в ответ на читавшийся в его взоре вопрос. – И так уже судачат почем зря, не хватало еще, чтобы вычислили, чем мы тут занимаемся. Дима хмыкнул и склонил голову набок. – То есть сами сплетни тебя совершенно не волнуют? – испытующе поинтересовался он. Лена передернула плечами. – Нет, Дим, не волнуют, – спокойно ответила она. – Прошли те времена, когда я оглядывалась на всех и каждого. Сейчас есть всего несколько людей, чьим отношением к себе я дорожу. Вот от них услышать осуждение всегда очень больно. Лена не удержалась, бросила быстрый взгляд на Димку, словно бы предупреждая, чтобы он поостерегся ее обижать, а у него стукнуло в груди так, что едва не сбило дыхание. Ну глупо, глупо так реагировать на каждую Ленкину провокацию, но ее власть над ним была слишком велика. За двенадцать прошедших лет Дима так и не нашел ответ на вопрос, чем же именно она его приворожила, просто смирившись с тем, что все было именно так, а не иначе, и не рассчитывая когда-либо проверить хоть одну из своих теорий на практике. Ленка просто не должна была снова появиться в его жизни. Все было против этого – кроме, видимо, самого умелого искусителя на свете, забросившего их обоих с Черемухой на этот чертов автосервис, который теперь надо было спасать. Спасать вместе с Ленкой. И умудриться не спалиться перед ней, когда ни одна здравая мысль не спешила на помощь его одуревшему от непривычных и неуместных чувств сердцу. Как все было бы просто, сумей он хоть на несколько минут вернуться в юность и почувствовать, что может сделать свою Черемуху счастливой! Что он мог дать ей сейчас, Дима не знал. А становиться обузой не собирался, даже если Ленка вдруг причисляла-таки его к людям, которые ей дороги. Ему не надо было отношений из жалости или чувства вины. Слишком хорошо он помнил, с каким восхищением смотрела она на него в одиннадцатом классе, и только на такое же восхищение мог согласиться. И должен был снова его добиться, чего бы ему это ни стоило! Иначе следующие двенадцать лет грозили окончательно засосать его в свое безнадежное болото. – Рад это слышать, – одобрил он, уходя от опасной темы. – А то думал, будем шифровки друг другу писать и свидания назначать в темных переулках, нацепив бороды и изменив голоса, чтобы никто не догадался, кто мы и каковы наши намерения. Лена прыснула вопреки всем своим недавним переживаниям. Представившаяся картина была слишком яркой, чтобы игнорировать ее и Димкину шалость. – А знаешь, Корнилов, от тебя это звучит каким-то вызовом, – заявила она. – Как будто ты закидываешь удочку и проверяешь, хватит ли у меня сумасбродства повестись на него. Дима повел бровями. Нет, на этот раз вызов он не планировал, но если Ленка настаивала… – И хватит? – поинтересовался он. – Неужели строгая девочка Черемуха даст наконец волю своему внутреннему хулигану? Я-то, признаться, уже отчаялся его найти. Лена чуть разочарованно вздохнула. Димка действительно будил в ней чувства и желания, о которых она у себя даже не подозревала, и ей это нравилось. И как было бы здорово на самом деле организовать игру с шифровками, переодеваниями и тайными встречами. Можно было бы и Кирилла с собой позвать, ему бы обязательно понравилось. Но не сегодня, не сейчас. Сейчас у них было слишком серьезное дело. – В другой раз, Дим, – безапелляционным тоном проговорила она. – Сейчас мне надо разобраться с табелями. Вот смотри, – Лена протянула ему лист за март. – Ты говорил, что шестого у тебя был выходной. А в табели указано, что ты работал. И твоя подпись стоит. Дима тоже нахмурился: такого поворота разговора он не ожидал. Он взял у Лены табель и нашел это злосчастное шестое марта со своей фамилией. Подпись проверять не стал: они все подписывали такие табели в конце месяца, и он никогда даже не смотрел, что там написано: по деньгам Милосердов не обижал, а остальное Диму не интересовало. В отличие от Ленки. Которая снова смотрела на него, как на лгуна, и ждала объяснений. Дима глубоко вздохнул. – Лен, шестого марта у меня был выходной, – медленно и четко проговорил он, в упор глядя на Ленку. – Можешь спросить у Кирюхи, если мне не веришь. К нам в тот день из опеки приходили, так что я очень хорошо этот день запомнил. Мне тогда совсем не до сервиса было. Лена качнула головой и протянула ему последнюю ведомость. – Сегодня ты тоже как будто работаешь, Дим, – заметила она, и Диме почудился в ее словах непонятный пока намек. Впрочем, уже то, что она не пообещала обязательно проверить его показания, давало надежду, что в его слове она не сомневается. Выходит, что-то другое. Он заглянул и во вторую и поднял на Лену глаза. – И что это значит? Она склонила голову набок, как будто ждала объяснения от Димы. – Милосердов сказал, что Дуденко хотел с тобой поменяться, чтобы поехать на свадьбу, – проговорила она и продолжила до того, как он собрался с мыслями: – Судя по всему, ты не в курсе? Дима поморщился: ему все это определенно не нравилось. Они с Глебычем, конечно, не были друзьями, но чтобы тот о свадьбе ни разу не заикнулся? Та ведь еще базарная баба. – Нет, Лен, не в курсе, – старательно спокойно подтвердил он. – Никто ко мне по поводу подмены не подходил. И я не понимаю, почему… – Я так и знала! – торжествующе заявила она, не став его дослушивать. – Это все звенья одной цепи, Дим! И если найти правильную ниточку и потянуть за нее, можно распутать все это дело! Она посмотрела на него столь проникновенно, словно подозревала, что у Димы эта ниточка уже была. И он должен был признать, что она не совсем не права. – Не вижу логики, – тем не менее возразил он, не желая бездоказательно обвинять кого бы то ни было. Сам накушался и никому не желал подобного. – Ты как будто согласилась, что я не имею отношения к проблемам сервиса. А сейчас цепляешься за ошибки в табелях, пытаясь пришить их к… – Да ни к чему я не цепляюсь, Дим! – снова перебила его Лена и даже ногой топнула, сердясь на него за недогадливость. – Я пытаюсь тебя убедить в том, что все это не случайное совпадение! Кто бы ни стоял за все этой мошеннической схемой, у него явно на тебя виды! Ее пылкость произвела на Диму куда большее впечатление, чем ее слова. Он не помнил, когда бы Ленка позволяла себе сильные эмоции. В голове от них зашумело. – Какие еще виды, Лен? – тупо спросил он. – Я не собираюсь… – Господи, какой же ты трудный иногда, Корнилов! – показательно взялась за голову Ленка. А следом ошарашила: – Тебя хотят подставить! Это же очевидно! Дима звучно выдохнул. – Ты с ума сошла, Черемуха! Как ты себе это представляешь? Она пожала плечами, но ничуть не смутилась. – Я не знаю как, – честно ответила она. – Но абсолютно уверена в том, что то, что ты называешь ошибками, никакие на самом деле не ошибки. Это делается целенаправленно! И если понять, что именно происходит в те дни, когда тебе ставят неправильные смены… Дима покачал головой. Он был согласен с тем, что такие замены выглядели странновато, но вполне допускал мысль, что Николай Борисович просто зарапортовался и что-то напутал в общем обилии дел, и совершенно не верил в преднамеренность таких ошибок и попытках тем самым подвести его под монастырь. Это было что-то из шпионских фильмов, которых, очевидно, пересмотрела Черемуха. – У меня алиби, – улыбнулся он, желая немного успокоить Ленку, которая принимала всю эту историю слишком близко к сердцу. – Глупо рассчитывать подставить человека, у которого есть алиби. Однако она и с этим оказалась не согласна. – Алиби – это хорошо, – сделала одолжение Ленка. – Но это единичный случай, Дим. А вот сегодня например? Есть у тебя какие-то планы при свидетелях? Или в другие дни, когда тебе рабочие дни неверно ставили? Я не проверяла еще, но, уверена, найду, и не один! – Сначала найди, Лен! – жестко отпарировал Дима: ему, признаться, эти фантазии начали надоедать. – А потом обвиняй Милосердова! Ты же на него снова взъелась, я не ошибаюсь? – Не ошибаешься! – огрызнулась Лена, тоже не довольная его твердолобостью. – Только он может проделывать все эти вещи с ведомостями, табелями, отчетами, деталями! Он руководит предприятием, и никто, кроме него, не имеет доступа к документам! Он набирает себе сотрудников, которые его устраивают и которые будут делать то, что он скажет! Он и тебя мог принять только потому, что ему козел отпущения был нужен, а у тебя СИЗО за плечами!.. – А если ты все-таки не права, Лен, и Николай Борисович не имеет ко всему этому никакого отношения? – уже мягче заметил Дима, признавая, что при всех этих вводных она иначе и думать не могла. – Он же столько лет с твоим отцом в одной команде работал и, кажется, не имел от него никаких нареканий. – Значит, он просто отвратительный управляющий, не справляющийся со своими обязанностями! – отрезала Лена и на этом не остановилась. – А ты – болван, который не хочет видеть дальше своего носа! Нашел себе идола и молишься на него, считая праведником! Зря я вообще на тебя понадеялась! Кирилл предупреждал, что ничего путного из этого не получится, а я ему не поверила! Вот теперь и расхлебываю! Дима свел брови и сжал кулаки. Кажется, он не заслуживал по меньшей мере половины из ее обвинений, но не это задело за живое. – Какой Кирилл? – напряженно спросил он, хотя ответ и так был ясен. – Догадайся! – съязвила Ленка и, резко развернувшись, направилась обратно в сервис, оставив Диму тяжело дышать от мигом захлестнувшей ревности.