Так вот оно что! Милосердов использовал папино поручение, чтобы избавиться от Лены и продолжать творить свои пакости без всякой помехи! Ну дак ему это не удастся! Пусть даже не рассчитывает! – Это он тебе сказал? – резко спросила Лена, готовясь защищать свое решение. – Он сказал, что ты не даешь себе отдыха, – мягко ответил отец. – Что трудишься вечерами и по выходным. Что еще и домой берешь работу – мне это совсем не нравится, дочка! Я знаю, что ты у меня упрямая и всегда доводишь дело до конца. Но я не хочу, чтобы ты изнуряла себя там, где в том нет никакой нужды. Николай отлично справляется с управлением сервисом, и последний отчет это подтвердил!.. На этом месте Лена вздохнула, и, кажется, достаточно красноречиво, чтобы он замолчал, а потом с подозрением поинтересовался: – Я чего-то не знаю, Лен? Она тут же мысленно отругала себя за несдержанность: отцу не полагалось знать того, что знала она, во всяком случае, пока у нее не будет доказательств вины Милосердова – а она волновала его раньше времени. Нет, так никуда не годится. Лена уже с Димкой разругалась из-за того, что не умела сдерживать свои эмоции; повторять ошибку и губить отца будет последним делом. – Пап, давай договоримся, – постаралась она перевести разговор на менее опасную тему, – ты пообещаешь, что все свои вопросы будешь задавать мне, а не Николаю Борисовичу, а я в ответ дам слово говорить тебе правду. Уверена, так будет гораздо лучше для нас обоих. В трубке повисла тишина, и Лена знала, что отец сейчас жует губы, принимая решение, а мама взволнованно смотрит на него и ждет, когда он все ей расскажет. Они были вместе почти тридцать пять лет и все это время любили друг друга, как в день свадьбы. Они многое вместе прошли и всегда поддерживали друг друга и тревожились друг за друга. Когда отец попал в больницу, мама ходила с совершенно серым лицом и стеклянными глазами, и снова начала оживать только вместе с ним. Лена всегда мечтала, чтобы у нее была такая же семья. Чтобы появился мужчина, ради которого хотелось жить и который ценил и любил бы ее больше всех на свете. Чтобы они вместе засыпали и вместе просыпались, испытывая счастье просто оттого, что заглянули друг другу в глаза. Чтобы они всегда были вместе и ни одному из них не надоедало общество другого, а в разлуке считали бы дни до новой встречи и приближали бы ее всеми возможными способами. Чтобы у них были дети – такие же умные, как Кирилл, и такие же отчаянно-бесшабашные, как его отец. И чтобы… – А разве до сих пор ты говорила мне неправду? – немного неловко поинтересовался отец, выдернув Лену из несвоевременных мечтаний. Она тряхнула головой, избавляясь от глупых мыслей о совершенно неподходящем ей парне, и чуть иронично усмехнулась. – Почти нет, – неопределенно ответила она, но пояснять не стала. Настроение почему-то стремительно портилось, и Лена, чтобы не слышать сейчас от отца вопросы, на которые не хотела отвечать, сослалась на позднее время и распрощалась. Часы уже действительно показывали начало одиннадцатого, но на улице было все еще светло, и Лена в редкий теплый майский вечер решила пройтись пешком. Тем более что до дома ей было всего минут сорок ходу, и их стоило использовать для того, чтобы поразмыслить над делами сервиса. Теперь, когда она так отвратительно наехала на Димку, рассчитывать, очевидно, придется только на себя, а это весьма усложняло задачу. И почему она не могла держать себя в руках, когда разговаривала с ним? На Милосердова вон даже голос не повысила, когда он полез со своими советами в ее личную жизнь, просто послала лесом и почти не разозлилась. С Димкой эмоции били ключом, и у Лены никак не получалось с ними совладать. Безумно хотелось, чтобы он был заодно с ней, чтобы понял ее и не отталкивал, когда она так стремилась к нему. От этого, наверное, и было так обидно. Лена не принимала такого его к себе отношения и не могла смириться с тем, что Димка разлюбил и что она ему больше не нужна. А ведь был-то всего один месяц – сказочный, яркий, совершенно незабываемый месяц! Однажды они вот в такой же, как сегодня, вечер гуляли с Димкой по городу, и он сорвал для нее ветку цветущей черемухи, вряд ли зная, что одним из ее значений является влюбленность. Лена тоже прочитала об этом уже позже, а в тот момент только удивлялась, что вопреки примете стоит такая теплая погода. Словно и их с Димкой отношения, которые тоже были вопреки всем приметам, всем сплетням, всем обстоятельствам и всем предрассудкам. Тогда главную роль играли чувства, и ради них можно было преодолеть что угодно. А сейчас на первый план выходил опыт, заставляющий думать, прикидывать, рассчитывать, сомневаться. Или же просто не было чувств. И от этого становилось совсем уже горько. Наверное, ей станет проще, когда она завершит свое дело, вернется в Москву и не будет почти каждый день видеть Димку. Теперь, когда она все про него знала, былая ненависть больше не станет постоянно о нем напоминать, и, быть может, Лену все же отпустит. Если она сама сумеет отпустить. И не будет вздыхать при виде каждого цветущего дерева черемухи. Не будет вспоминать о сильных руках возле каждой разлившейся лужи. Не будет мысленно представлять темные ироничные глаза при первых звуках вальса. Не будет думать о том, что оба раза все сама испортила и третьего шанса уже не появится. А она так и не узнала… Лена резко остановилась, едва повернув к своему сервису. В «Автовладе» горел свет, и она нахмурилась, соображая, была ли тому причина. Кажется, Милосердов не планировал задерживаться на ночь: с тех пор как Лена вытеснила его из отцовского кабинета, он и свою каморку практически не посещал, покидая сервис ровно в девять вместе с окончанием его работы. Охранник обходил помещения, чтобы убедиться, что внутрь не пробрались злоумышленники? Тогда вскоре свет должен был погаснуть, но Лена подождала пять минут, десять, а свет продолжал гореть. Ничего не понимая, она подошла ближе. Сердце заколотилось в тревожном предчувствии. Неужели это именно то, что она столько времени безуспешно старалась вычислить? И именно сейчас ей откроется наконец эта проклятая тайна, не дававшая покоя и вымотавшая все нервы? Это было бы лучшим из всего, что Лена могла придумать. Увидеть все собственными глазами и уже не сомневаться и не бояться, что не справится и не сумеет защитить отца! И отвести беду от идеалиста Димки и его горемычного сына! И… Словно под каким-то гипнозом она перешла дорогу и очутилась возле дверей «Автовлада». Тряхнула головой, заставляя себя вернуться в реальность, и приложила магнитную карту к датчику сигнализации. Однако та не сработала, вынудив Лену повторить свою попытку еще два раза и только после этого понять, что сигнализация отключена. Что ж, этого, наверное, следовало ожидать, как и того, что замок в двери оказался открыт. Лена поглубже вздохнула, успокаивая стук разошедшегося в волнении сердца, потом очень осторожно приоткрыла дверь и неслышно скользнула внутрь. Сделала пару шагов и замерла, прислушиваясь. Из ремонтного зала доносились приглушенные голоса, и, хоть Лена не могла разобрать ни слов, ни того, кому голоса принадлежат, сердитые интонации угадывались безошибочно. Вряд ли это были воры, решившие угнать из сервиса дорогую тачку, тем более что именно сегодня в «Автовладе» не намечалось богатых клиентов, да и воры не позволили бы себе так долго возиться под носом у полицейского управления. Значит, Лена все угадала верно, и еще несколько шагов позволят ей убедиться в своей правоте. Только бы не запнуться ни обо что и не выдать себя громким звуком. Тут даже в груди грохотало так, что хотелось зажать ее, пока чужаки не услышали. Но угомонить сердце не было никакой возможности. Оставалось только полагаться на удачу. Еще один глубокий вдох – и Лена аккуратно двинулась вперед. Шаг, второй… Голоса становились ближе, перекрываемые каким-то треском и стуком по металлу. Что же там происходит? И кто, кто все-таки орудует в отцовском сервисе, ничуть не боясь разоблачения, уверенный в собственной безнаказанности? Но Лена сломает эту уверенность и обрубит безнаказанность. Осталось всего ничего до входа в ремонтный зал. Только заглянуть в приоткрытую дверь… Она не слышала шагов и не почувствовала опасность. Но в спину что-то ударило с такой силой, что жгучая боль в секунду заполнила все тело, и дыхание прервалось, и ноги подогнулись. На какое-то мгновение леденящий ужас сковал все члены – и следом Лена упала в бесчувственную темноту… Глава 19 У Кира сегодня был последний учебный день, но по дороге от школы к сервису Дима думал не об этом. По-хорошему говоря, он вообще ни о чем не думал, только боролся с бессмысленным, но совершенно адским нежеланием идти на работу. Такого с ним еще не случалось. Не сказать, чтобы Дима до писка любил водить буровую установку или греть стул на входе в охраняемый объект, но зубами при мысли о неотвратимости нового трудового дня не скрипел. Даже когда шел с абсолютной уверенностью, что будет уволен, в душе колыхался какой-то азарт и желание испытать судьбу. Сегодня не было ни азарта, ни огня. Все эмоции Дима истратил в предыдущие двое суток, успев за это время так достать собственного сына, что тот психанул и пообещал купить отцу боксерскую грушу, чтобы тот на ней вымещал свою дурь. Дима и сам понимал, что перегибает со своими цепляниями, но объяснить ничего не мог. Да и что тут объяснишь, когда душу сгрызает ревность, а Дима не может даже напиться, чтобы хоть ненадолго ее приглушить, потому что в любой момент к ним могут заявиться грымзы из службы опеки и отнять у него Кирюху? Найти бы Жнеца и доходчиво ему объяснить, чтобы держался от Ленки подальше, да тот нынче заявление о побоях может и не забрать, а для Кирюхи это снова означало путь в детский дом. Абсолютно патовая ситуация, с которой Дима не мог справиться. Ему надо было отпустить Черемуха, внушить себе, что у них никогда и ничего больше не будет, относиться к ней, как к бывшей однокласснице, коих у него еще полтора десятка человек, но проще было выбраться живым из черной дыры, чем заделать таких даже размеров дыру в сердце. Черт, и сдалась же ему эта пигалица с норовом, как у необъезженной кобылы! Ведь и сейчас при желании Дима мог получить любую девчонку – да только не было этого желания! Особенно с тех пор, как Ленка Черемных снова возникла на его пути. И весь этот путь оказался дорогой к ней. И Дима напрасно себя уговаривал идиотскими охотничьими стереотипами, в которых интерес к объекту вожделения пропадал сразу после постели. Никакая постель не удовлетворит эту жажду Ленкиной взаимности. Ему просто жизненно необходимо было видеть нежность в ее глазах, слышать о том, как ей хорошо рядом с ним, ощущать и ее желание и чувствовать, что он ей нужен – он один и нужен на всем этом чертовом свете! Но позавчера Ленка слишком явно дала понять, что этому никогда не бывать, что у нее на уме другой и что этот другой пользуется у нее куда большим уважением и доверием, чем Дмитрий Корнилов. И ему следовало это принять и стать ровно тем бывшим одноклассником, кем он для Ленки и был все это время. Просто существовать где-то – словно бы рядом, но по-настоящему – в параллельной Вселенной. Просто дежурно здороваться и столь же дежурно прощаться, пока все та же судьба не разведет их дорожки в разные стороны окончательно. И пока все действительно не будет кончено. Потому что сейчас вопреки всем доводам, наблюдениям и выводам Дима жаждал только одного: снова завоевать свою Черемуху, завоевать, как двенадцать лет назад, и больше никогда не отпускать! И не имело значения существование Жнеца и всех остальных мужчин в ее жизни! Ленка всегда принадлежала ему, а он дарил ее какому-то хрену лишь потому, что не мог договориться с собственной совестью! А если Ленке будет с ним плохо? Жнец же никогда не оценит настоящую Черемуху: иссушит, сломает, выпьет все соки – и оставит умирать без всякой жалости. И Дима собирался ему это позволить? Тогда он просто трус и дерьмо, и все, что с ним случилось, заслуженно. Расплата за первую трусость, когда он слишком долго собирался рассказать Ленке про спор со Жнецом. За вторую несчастья накроют с головой, но вовсе не страх заставлял сейчас перечеркивать все, что придумалось за последние сорок восемь часов. Дима должен был еще раз испытать судьбу – прямо, открыто, предложив Ленке себя, как в юности. Если пошлет – что ж, она хотя бы будет знать, что ничего не сгорело, а он, быть может, научится все же говорить о том, что было на самом деле важно. Отличный первый шаг на дороге к возрождению. А возрождаться уже было пора. Тем более что этого безумно хотелось! Забавно способны меняться мысли на прямо противоположные, стоит лишь взглянуть на ситуацию под другим углом. Уж не Ленка ли научила его такому фокусу? Она умела переворачивать сознание с ног на голову. Усмехнувшись этому выводу, Дима зашел в сервис и первым делом бросил взгляд на Ленкин кабинет, в котором всегда горел свет. Она приходила около половины восьмого, до начала Диминой смены, и за месяц с лишним ее работы у него уже выработался рефлекс мысленно здороваться с невидимой Черемухой. Сегодня в кабинете было темно, и Дима даже взглянул на часы, прикидывая, не заявился ли он на работу слишком рано и что могло случиться в ином случае. Ответ, как обычно, пришел совсем не оттуда, откуда его можно было ждать. – Принимаю ставки, – раздался от стойки охраны голос сменщика, и Дима, выдернутый из собственных мыслей, недовольно повернулся к нему. – Придет сегодня начальство али не придет. – Почему оно не должно прийти? – заставил себя пропустить мимо ушей его скабрезный тон Дима, потому что в душе просыпалось непонятное пока беспокойство. Сменщик передернул плечами. – Вчерась не было, – доложил он. – Сказались нездоровой и взяли день за свой счет. Только я вот думаю, что одним днем тут не обойдется. Мужика-то от электрошокера обычно неслабо таращит, а тут – дама-с… Дима резко выдохнул и сжал кулаки в надежде, что ему послышалось. – Какого, мать твою, электрошокера? – деревянным голосом спросил он. Ясности не прибавилось ни на грош, а ужас против воли подбирался к сердцу. Сменщик посмотрел на него с подозрением. Но ответил все тем же залихватским тоном: – Которым Дуденко Елену нашу Премудрую угостил. Ну, в следующий раз трижды подумает, прежде чем по ночам в сервис наведываться. Знает ведь, что здесь охрана… На этом месте столбняк отступил. И мысли не возникло, что сменщик врет: слишком хорошо Дима знал Ленку, чтобы сомневаться в ее отчаянности. Когда надо, она способна на совершенно сумасшедшие поступки, лишь бы убедиться в собственной правоте. Вряд ли представляя, какая ее здесь поджидает опасность. Дима же не предупредил. Он в это время протирал диван, третировал Кирюху и лелеял свои обиды. В висках застучала кровь; Дима шагнул к сменщику и схватил его за грудки. – Что с ней?! Кажется, его тон и вид были достаточно убедительны, чтобы тому расхотелось дурковать. – А я почем знаю? – уже вполне серьезно передернул плечами он, пытаясь заодно избавиться от Диминых рук. Но тщетно. – Раз звонила, значит, жива. Остальное сам выясняй: я тебе для того и сказал, чтобы ты разобрался. Вдох-выдох, чтобы начать соображать. Кажется, сменщик был на его стороне, а значит, следовало воспользоваться его словоохотливостью в своих целях. Сожрать себя за сволочизм Дима еще успеет. Он разжал руки и кивнул, прося прощения. Затем спросил: – Дуденко петушился? Сменщик, очевидно, не сразу понял, что он имел в виду. Потом помотал головой. – Мишка нажрался и выложил, – поделился он. – Полночи меня доставал, прежде чем я сумел его домой отправить. Но хоть как-то развлек: в мои-то смены никто в сервис не вламывается. Он посмотрел с каким-то намеком, но Диме было некогда с этим разбираться. Словно девятым валом, накрыло потребностью немедленно увидеть Ленку, убедиться, что с ней все в порядке, что она не пострадала, что ей не причинил вреда этот электрошокер, который Дима завтра же засунет Дуденко в глотку и заставит проглотить. Может, тогда вернется способность нормально дышать. Сейчас же воздух застревал где-то в ребрах и в горле, и от этого болела голова, и внутри тоже что-то болело. Черт бы тебя побрал, Черемуха! Я свихнусь из-за тебя раньше, чем разберусь во всей этой истории! Но я разберусь, можешь не сомневаться! Утру тебе нос! И заставлю понять, что без меня ты не сможешь! – На час подмени! – скорее приказал, чем попросил Дима и, не слушая ответа сменщика, почти бегом устремился к двери. По дороге почти столкнулся с Милосердовым, но на его: «Дмитрий, что-то случилось?» – тоже не ответил. Этот однозначно узнает все раньше других, особенно если имеет-таки отношение к нападению на Лену, и вряд ли ему понравится услышанное. Но пока у Димы были другие дела. И он вроет в землю каждого, кто встанет у него на пути. До Черемухиного дома было десять минут быстрым шагом. Звонить Дима не хотел, понимая, что ничего не сумеет объяснить по телефону, и до дрожи желая увидеть Ленкино лицо. Совершенно опустошающая мысль о том, что Ленка пострадала из-за него, придавливала к земле похлеще гусениц буровой машины, которая однажды чуть не отправила на тот свет. Если бы Дима не цеплялся так за свой долг Милосердову, Лена бы не пошла за помощью к Жнецу и не осталась бы одна в самый сложный момент. И пусть вина Жнеца тут была ничуть не меньше, чем его, она интересовала Диму в последнюю очередь. Со своей совестью тот пусть сам договаривается, а Дима договариваться не хотел. Он хотел защитить свою Черемуху от всех на свете неприятностей и не собирался снова позволять ей оставаться без поддержки, что бы ни пришлось услышать сейчас от нее по поводу своего демарша. Обещал ведь уже, что будет рядом, и не сдержал слово. Но пусть Ленка припомнит все его грехи, начиная с первого класса, это не заставит Диму уйти, по крайней мере пока он не заставит ее выслушать себя и осознать, что отныне ей придется считаться с ним. Дьявол, как было просто в юности, когда Дима просто ставил Ленку в известность о своем решении и она соглашалась, не сомневаясь, что именно он прав и что он действительно разберется с проблемой, сколь бы сложной та ни была. Главное, и сам Дима считал точно так же и, что характерно, не ошибался. Вернуть бы ту уверенность хоть на час, чтобы не дрожало так внутри, пока он, перепрыгивая через две ступеньки, взбирался на шестой Ленкин этаж. Почему не воспользовался лифтом, черт его знает. Может, не мог ждать, пока тот спустится к нему откуда-то сверху, а потом будет невесть сколько закрывать двери и невыносимо вальяжно подниматься по шахте. Может, хотел по дороге хоть немного растрясти дурь, которая не давала покоя, снова и снова подкидывая отвратительные мысли о том, какую боль ощутила Ленка от удара электрошокером, как страшно и плохо ей было и как много она пережила в одиночестве, когда некому даже пожаловаться и услышать слова поддержки. А ведь все могло быть совсем по-другому, если бы Дима не психанул, а принял ее доводы, проанализировал их и, быть может, додумался бы подменить ее в этом ночном вторжении. Он сумел бы заставить Черемуху отрядить эту роль ему, в этом не было сомнений, если бы не бросил ее, не предал ее доверие, как когда-то уже было. И с чего он вообще взял, что Ленка откроет ему дверь? Может, она видеть его не хочет и никогда больше даже не взглянет в его сторону? Может, она вообще решила забить после случившегося на все это свое расследование и вернуться в Москву, не дав Диме даже возможности еще раз ее увидеть? Может, ей так плохо, что она не способна встать с кровати, а рядом ни одного родного человека, чтобы хоть как-то облегчить ее страдания? И не на работу она собирается, а рыдает от боли и бессилия в подушку и не знает, что ей делать, и не надеется, что хоть кто-нибудь… Ровно на этой мысли Дима заколотил кулаками в дверь ее квартиры, не обращая внимания на кнопку звонка, несомненно куда более подходящую для визита в гости. Но внутри все скручивало от страха за Черемуху и понимания, что в каждом мгновении ее мучения виноват только он, и звонок в этой гремучей смеси эмоций был совершенно лишним. Дверь-то затряслась от силы его стука, и Дима на мгновение вспомнил, как уже атаковал ее ровно таким же Макаром двенадцать лет назад, когда классная сообщила, что Ленка уехала и не собирается возвращаться. Долго он тогда пробовал металл на прочность, пока не убедился, что ему не откроют, потому что открывать на самом деле некому. Каким отчаянием тогда накрыло и каковы были его последствия, Дима помнил слишком хорошо, а потому схватил дверную ручку и с силой дернул ее на себя. Если он потеряет Черемуху, если снова ее потеряет, да еще вот так, из собственного подлого страха… – Ленка! Это Корнилов! Открой, ради бога!.. Черт его знает, кто эту мольбу на самом деле услышал: может, Черемуха, а может, и тот, кто ее сотворил, но после небольшой паузы ключ в замке повернулся, и Дима, не дожидаясь продолжения, сам распахнул дверь – и выдохнул в голос. Нахмуренная, недовольная, набравшая воздух явно для того, чтобы наградить незваного гостя парой ласковых за подобный скандал, Ленка стояла напротив него собранная, причесанная, в строгом костюме и на каблуках – в полной броне и абсолютной защите – и с Димы съехала наконец буровая.