Вообще-то финансовая сторона автосервиса всегда была прерогативой владельца, но Лена удержала мигом встопорщившийся гонор: успеет еще поблистать им, если Николай Борисович окажется замешан в махинациях. А если нет, не стоило доводить его до желания уволиться из-за самодурства директорской дочки: все же сервис под его руководством приносил неплохой стабильный доход. К тому же, сосредоточив финансы в своих руках, Лена может лишить мошенника возможности продолжать свои темные дела и застопориться в самом начале своего расследования. А это никак не входило в ее планы. Потому она только сдержанно поблагодарила Николая Борисовича за отзывчивость и в ответ получила стопку из пары десятков папок-скоросшивателей, на обложке каждой из которых стоял номер и было написано имя того, чьи документы лежали внутри. Это отец завел в «Автовладе» такой порядок, и Лена когда-то даже помогала ему собирать необходимые данные и подшивать их в дела. Вот, например, она точно знала, что лежало внутри папки с номером два, заведенной на Милосердова Николая Борисовича: это было кристальной чистоты дело. Диплом об отличном окончании Свердловского института народного хозяйства, заявление о приеме на работу, написанное красивым размашистым почерком; резюме от предыдущего работодателя со сплошь хвалебными оценками и благодарности – Лена даже решила отложить изучение этой папки на конец, а потому положила его под все остальные дела. Следующими были документы также знакомого Лене автомаляра Селиверстова Максима Геннадьевича и охранника Дуденко Михаила Глебовича: они оба трудилась в «Автовладе» уже невесть сколько лет. Это, конечно, не снимало с них подозрений, но все же более логичным казалось искать мошенников среди новичков: при отце-то никаких махинаций в сервисе не было. Потому Лена вернула дело Николая Борисовича на его законное место поверх всех папок, а потом перевернула стопку и взяла уже самое последнее дело. Глянула на обложку – и замерла, не веря собственным глазам. На ней значилось имя: Корнилов Дмитрий Юрьевич, и Лена ни на секунду не допустила мысли о том, что в «Автовладе» работал полный тезка ее бывшего одноклассника, продавшего ее за десяток килорублей. Словно зачарованная, она раскрыла папку – и тут же захлопнула ее. Потому что с черно-белой фотографии, приклеенной в правом верхнем углу анкеты, на нее взирал восемнадцатилетний Корнилов с его знаменитой едва заметной ухмылкой, которая однажды свела глупую Черёму с ума. И сейчас снова бросила в воспоминания. – Ленка, слушай, а у тебя с Корниловым что-то есть, да? – елейным голосом интересуется Ксюшка Енакиева – будущая фотомодель и по странному стечению обстоятельств Ленина одноклассница. До сих пор она не удостаивала Черёму не только словом, но и взглядом, а тут вдруг присела за соседнюю парту и даже наклонилась к Лене, словно доверяя какую-то тайну. Хотя, кроме них двоих, в классе никого нет. Лена с трудом давит непослушную довольную улыбку – верную подругу ее отношений с Димкой. – Мы вальс вместе разучиваем, – включает дурочку Лена: не хватало еще рассказывать Енакиевой о том, что на самом деле происходит между ней и Димкой. Лена и самой близкой подруге словом бы не обмолвилась, чтобы только не сглазить. А уж Ксюшка будет последней, кто разведет ее на откровенность. – На заднем дворе разучиваете? – ехидничает в ответ та, явно понимая, что Лена ей лжет. Но Лену это не смущает. – Почему на заднем дворе? – изображает она наивное удивление, но продолжить не успевает. Ксюшка неопределенно машет рукой и очаровательно морщит носик. – Так он туда тебя просил спуститься. Ждет, – сообщает она, и Лена вскакивает на ноги. О том, что Енакиева никогда не позволила бы использовать себя в качестве посыльной без какой-либо выгоды, Лена тысячу раз подумает позже. А сейчас, забыв про всех Ксюх на свете, мчится по школьным коридорам и лестницам к выходу из школы в надежде на скорую встречу с Димкой и столь же скорые самые крепкие его объятия. Но картина на заднем дворе заставляет сердце захолодеть еще до того, как станет ясно, в какие помои Лена вляпалась. Потому что на местном стадионе, у трибуны, ее ждет вовсе не Димка. Там целая компания парней и девчонок под предводительством всем известного головореза Жнечкова, и именно Жнечков приставил нож к горлу Лениного Димки. Рот у Димки заткнут, руки вывернуты назад сразу несколькими приспешниками Жнечкова, темные волосы на лбу слиплись от пота, потому что он вопреки грозящей ему опасности изо всех пытается вырваться из плена, но вместо этого лишь зарабатывает один порез за другим, а у Лены, кажется, останавливается сердце. – С ума сошел, Жнечков! – выкрикивает она и подступает к нему со сжатыми кулаками. Но перед ней тут же вырастает стена из двух Жнечковских прихвостней, а на Ленины глаза от бессилия наворачиваются слезы. – Мне тут Корешок задолжался немного, – между тем неспешно сообщает Жнечков, издевательски растягивая слова, – и не желает платить. Я хотел было по совести наказать, но потом подумал: ему же еще вальс на Последнем звонке танцевать, а ну как не успеет из больнички выписаться, где ему замену искать? Опять же учителя огорчатся, да и девушка его явно расстроится. Ведь расстроишься же, Черёма? Последнюю фразу он вопреки предыдущему тону произносит с такой угрозой, что Лена сразу все понимает. – Сколько тебе надо, Жнечков? – прямо спрашивает она. – У меня есть деньги, а если не хватит, у родителей попрошу. Тогда она еще надеется, что сумеет спасти любимого парня малой кровью. Что, на самом деле, такое эти деньги – в сравнении со здоровьем Димки? Она все отдаст, не пожалеет, лишь бы эти подонки наконец его отпустили и отстали раз и навсегда! Но Жнечков качает головой и нехорошо ухмыляется. – Денег мне хватает, Черёма, ты же знаешь, – объявляет он. – А в качестве платы за корешковскую свободу я хочу увидеть танец в твоем исполнении. Только уж не вальс, как ты понимаешь. – Стриптиз! – гаркает кто-то сбоку, и вся жнечковская шайка заливается отвратительным плотоядным хохотом. Кто-то тут же включает пошлую эротическую музыку, но Лена видит только Димкины глаза. Совершенно бешеные и в то же время бесконечно жалкие. Тогда Лена еще уверена в том, что ему невозможно стыдно перед ней: и за свой долг, и за ту слабость, что она видит, и за ее скорое унижение – а потому улыбается ему светло и ободряюще. Сама она в тот момент не считает затребованный стриптиз унижением. Подумаешь – раздеться перед стадом баранов: они еще пожалеют об этом, когда Лена все расскажет отцу и директрисе. И она именно об этом будет думать, снимая перед ними одежду. Она глубоко вздыхает и начинает медленно расстегивать пуговицы на блузке, чуть покачивая бедрами. Нечего тут губу раскатывать на настоящий стриптиз: Лена и танцевать такой никогда не танцевала, да и этим придуркам явно не сам танец нужен. Вон как зенки вылупили и только что слюни не пускают. Даже смешно, на самом деле. Время бы только потянуть: вдруг кто из учителей случайно нагрянет на стадион и разгонит всю эту шушеру? Главное – не смотреть на Димку, чтобы не поколебать свою решимость. И не бояться, что после подобного посмешища он от нее откажется. Он гордый, это Лена уже успела усвоить. И именно такого – гордого – любила всем своим сердцем. И ради такого ничего не жалела. – Не усни только! – раздается из-за спины Жнечкова женский голос, и Лена узнает предательницу Енакиеву. Сжимает зубы покрепче и, стянув блузку, бросает ее на землю. Ну да, Ксюшка всю старшую школу перед Жнечковым на задних лапках ходила, рассчитывая на помощь в карьере, следовало догадаться, что она не пропустит подобное шоу. Но Лену все это не касается. Ей бы только дотянуть до развязки, не струсить, не отступить. Все-таки сердце бьется, как сумасшедшее, и стыд заливает щеки, заставляя их гореть огнем. И волей-неволей взгляд все равно пересекается с Димкиным: пусть на мгновение, но этого довольно, чтобы зайтись в абсолютной ненависти к Жнечкову и его прихвостням. На щеке у Димки кровь, и под ухом тоже, и рукав футболки оторван, а он все рвется из ненавистных рук – и не может помочь ни себе, ни Лене. Она решительно расстегивает замок на юбке, и та послушно сползает к ее ногам. Дима от этого зрелища дергается так, что едва не сшибает с ног Жнечкова, но навалившиеся телохранители возвращают его на место, а у Лены все внутри сжимается в предчувствии расправы. Она почти представляет, как Жнечков всаживает здоровенный кулак в Димкин беззащитный живот, заставляя согнуться от боли, но тот почему-то словно бы и не реагирует на этот Димкин выпад. Только внимательно смотрит на Лену, и на лице у него то ли отвращение, то ли совсем несвойственная ему жалость. Он кривится, а Лене кажется, что он придумывает какое-то оскорбление, чтобы еще сильнее унизить их с Димкой. Нет, не будет она никому жаловаться. Дима сам с этими придурками разберется, как только она вызволит его из их рук. А пока пусть пялятся. И даже на камеру снимают – пусть. Только бы не смотреть на это: на такую храбрость сил не хватает. Лена скользит руками по бедрам, решая что снять следующим. Капроновые колготки, так плотно обтягивающие ноги, дают хоть какую-то защиту, их она, пожалуй, оставит на конец. А вот на груди только лифчик, и именно ему предстояло стать следующим предателем. Лена зажмуривается – сильно, отчаянно, до слез – и нащупывает на спине застежку. Та застревает – или это пальцы не слушаются – и Лена безуспешно борется с ней, не замечая, что слезы уже вовсю текут по щекам. И неоткуда ждать защиты. И чей-то хриплый отвратительный голос только подтверждает эту беду: – Помочь, Черёма? Ты только скажи! Она вдыхает почти со свистом, но куда более громкий свист заглушает ее, а раздавшийся следом смачный шлепок заставляет против воли распахнуть глаза. Оказывается, Жнечков стоит напротив одного из своих головорезов, а тот держится за щеку и скулит. – Все, закончили представление, – как будто этому побитышу и сообщает Жнечков, однако следом поворачивается к Лене и даже делает шаг к ней. Она отшатывается, не зная, что он задумал, но он только поднимает ее юбку и блузку и протягивает их Лене. А потом негромко, но очень твердо и словно бы ей одной говорит: – Дура ты, Ленка! Сентиментальная дура! Думаешь, Корень в тебя влюбился? А он просто поспорил, что заставит тебя стриптиз перед всеми танцевать. А я за это долг ему прощу. Пожалуй, на этом я признаю его выигрыш, хоть и пришлось подыграть: дело-то непростое. Лена не верит. Не хочет верить. Не может. Но взгляд уже сам поднимается на Димку – еще минуту назад делающего вид, что вырывается из чужих рук, а сейчас даже не пытающегося скинуть хоть одну из них. Корнилов стоит, опустив голову и не глядя на Лену, словно признавая правоту Жнечкова. А тот, всунув в ее ослабевшие руки юбку и блузку, следом подходит к Димке и хлопает его по плечу. Вот тогда мир и рухнул. Как она сбежала с этого проклятого стадиона, где потом одевалась и отсиживалась, что наплела родителям, заставив тех все бросить и уехать вместе с ней в Москву, не дожидаясь экзаменов и выпускного, Лена и сейчас не помнила. Кажется, они до сих пор не знали истинной причины той ее истерики. А для Лены воспоминания о предательстве Корнилова стали самым большим кошмаром ее жизни. Сколько же она мучилась из-за него, и была уверена, что это навсегда. Но вот судьба наконец решила, что с Лены довольно, и отдала ей Корнилова в полное распоряжение, предоставив нежданный шанс отомстить. И Лена не будет собой, если не воспользуется им. Глава 5 Беда никогда не приходит одна: в этом Дима убедился не в первый раз. Двенадцать лет назад он потерял Ленку и следом угодил в СИЗО. В прошлом году остался без матери и заработал в трудовой книжке увольнение по восемьдесят первой статье. Нынче не успел переварить информацию о том, что теперь его начальницей будет Черёма, как на пороге нарисовались незваные гости из службы опеки. Две кикиморы – одна омерзительнее другой – ехидно улыбаясь, завалились в однушку, которую они снимали с Киром, и с извращенным удовольствием принялись совать носы в каждую доступную и недоступную дырку, сопровождая свои действия тошнотворными комментариями, прямой дорогой ведущими к тому, что Дима – плохой отец и оставлять ему ребенка нельзя. – Вам не кажется, Дмитрий Юрьевич, что квартира для вас двоих с Кириллом маловата? – начала с козырей Жанна Федоровна – старшая из приставов. Ее имя идеально сочеталось с формой, как, очевидно, и характер, и дама излучала уверенность и властность. К Диминому несчастью, она имела на это право. – Такая же, как и в прошлый раз, – опередил отца Кир, ненавидевший этих двух теток ничуть не меньше Димы. Вот только в силу возраста не умеющий это скрывать. Жанна Федоровна немедленно сделала пометку в блокноте. – Плохо воспитываете сына, позволяя ему дерзить, – сообщила она с улыбкой крокодилицы, и Диме пришлось покрепче сжть за спиной кулаки, чтобы суметь ответить спокойно и еще больше не испортить ситуацию. – Как только сдадут дом, мы переедем в трехкомнатную квартиру, – уже не в первый раз объяснил он и бросил на Кира предупреждающий взгляд. Тот закатил глаза и демонстративно отвернулся; к счастью, Жанна Федоровна не обратила на это внимание. У нее, очевидно, была другая цель. – То же самое вы говорили нам и в прошлый раз, Дмитрий Юрьевич, – напомнила она, и Кир снова не сдержался. – Две недели назад, ага! – громким шепотом объявил он, и Дима не стал дожидаться комментария приставши. – Застройщик перенес сдачу на третий квартал, – почти что заученно сообщил он. Эта отсрочка на полгода спутала ему все карты и в сложный момент жизни просто выводила из себя. Дима был уверен, что все рассчитал, когда покупал квартиру. Он начал платежи, хорошо зарабатывая на Севере, пока Кир жил с бабушкой, и не сомневался, что спокойно закроет всю сумму. Смерть матери не позволила этим планам осуществиться: Диме пришлось отказываться от вахты и искать работу в Екатеринбурге, потому что оставить ребенка оказалось не с кем. Когда подошел срок последнего платежа, у Димы было два варианта: переуступить недостроенную квартиру, оставшись жить с Киром в материнской, либо сдать материнскую «полуторку» застройщику и получить в собственность квартиру в новостройке. Поскольку договор с застройщиком позволял проживание в старой квартире до момента сдачи дома, на семейном совете был выбран второй вариант. Вот только когда указанный в договоре срок прошел, обоих Корниловых попросили очистить помещение, и оспорить этот приказ юридически оказалось невозможно. Пришлось искать съемную квартиру. А поскольку в ней требовалось прописать ребенка, то выбор оказался до неприличия невелик. Все это Дима уже рассказывал службе опеке, по наивности в первый их визит думая, что тот же окажется и последним, и не придавая значение кажущемуся столь знакомым лицу Жанны Федоровны. А она оказалось родной теткой девицы, из-за которой его поперли с прошлой работы и едва не подвели под монастырь. Ленкина ненависть работала без сбоя. – А если он и дальше будет его переносить? Или вовсе заморозит стройку? – тут же сыпанула соль на рану Жанна Федоровна. Ее напарница тем временем без спроса ходила по квартире, заглядывала в каждый угол и делала в блокноте какие-то пометки. Как же Диме хотелось вышвырнуть их обеих за порог и посоветовать подтереться своими записульками! Но после этого дверь вынесет команда мужиков в форме, и Кира просто уведут. А Дима физически ничего не сумеет сделать. Как не сумел, когда Ленке пришлось из-за него танцевать этот долбанный стриптиз. Во второй раз он себе такого поражения позволить не мог. – А школа у мальчика на другом конце города, – продолжала между тем нагнетать Жанна Федоровна. – Вы в курсе, Дмитрий Юрьевич, что ребенка до двенадцати лет запрещено отпускать одного? – В курсе, – со всей возможной любезностью отозвался Дима и, прищурившись, взглядом велел Киру подойти к нему. – Поэтому я каждый день привожу его в школу и забираю после уроков. Можете спросить у учителя, если мне не верите. – Обязательно спрошу, не сомневайтесь, – ядовито улыбнулась Жанна Федоровна, внимательно следя за Киром, которого Дима прижал к своему боку. – И будет весьма печально услышать опровержение вашим словам. Опровержения Дима не боялся: хоть в отношении классного руководителя им с Кирюхой повезло. Тот учил детей истории и был жадным ревнителем справедливости. Дима не знал, в курсе ли он их с Киром эпопеи со службой опеки, но в том, что тот не сдаст их всем Жаннам Федоровнам вместе взятым, был уверен. – Однако это вовсе не решает проблему с местом вашего проживания, – убедившись, что угроза ее начальства не произвела должного впечатления, вступила в беседу вторая грымза. – Мальчику приходится вставать ни свет ни заря и мыкаться по общественному транспорту, чтобы успеть до начала занятий. Разве это дело? – Да в нашу гимназию из соседних городов приезжают! – снова вставил свое веское слово Кир и так вцепился в Димины пальцы, что ему стало больно. – Вы к ним тоже ходите и ко всякой фигне цепляетесь? – Если будет необходимо, пойдем и к ним, – заверила его преданная помощница Жанны Федоровны, но та не преминула добавить: – Их родители, вероятно, возят детей на личном авто, а не в общественном транспорте, да с двумя пересадками, – блеснула она своим знанием корниловских передвижений. – Вот когда у вас, Дмитрий Юрьевич, появится своя машина, этот вопрос перестанет быть столь насущным. Пока же посоветовала бы вам решить эту проблему иначе. В ином случае нам придется принять меры. Дима скрипнул зубами и непроизвольно затолкал Кира за спину. – За лето я обязательно подыщу нам жилье ближе к школе, – напряженно пообещал он, однако и это не удовлетворило их с Кирюхой кровопийцу. – Нехорошо для ребенка так часто менять место жительства, – сообщила она и сделала пометку в блокноте. Дима глубоко вдохнул и старательно медленно выдохнул. Он прилагал все усилия, чтобы как можно реже возвращаться с сыном в эту квартиру, где их так и караулила Жанна Федоровна, но нынче деваться оказалось некуда: в сервисе их не ждали. Дима, откровенно говоря, вообще не представлял, как станет завтра выходить на работу, но сейчас проблема была другой и именно ее следовало решать. Жанна Федоровна выдержала поистине мхатовскую паузу, ожидая, очевидно, нового Диминого оправдания, но он тоже решил молчать: все равно любые его слова работали против него и не имели для этой змеи никакого значения. Вот и пусть общается сама с собой: авось быстрее свалит. Однако Жанна Федоровна нашла для себя куда более интересное занятие. Она подняла благословенные очи на свою помощницу и поинтересовалась: – Какие есть замечания? Та встрепенулась и зашуршала листочками блокнота. Дима снова глубоко вдохнул, заставляя себя забить на очередное унижение. – Полотенец не хватает, – затрещала, перечисляя, девица. – Наборы неполные: нет отдельных полотенец для ног, а банное – всего одно на смену. Постельного белья достаточное количество, но оно далеко не надлежащего качества. По одежде у Кирилла не хватает зимней куртки, а у школьного рюкзака сломан и требует замены замок. Также я не нашла вторые шорты на физкультуру… – Трусы пересчитать не пробовали? – не выдержал Дима и опасно прищурился. Кир тут же принялся дергать его за руку, удерживая от глупостей, но Жанна Федоровна и ухом не повела. – Надо будет – пересчитаем, – пообещала она, однако помощнице кивнула, позволив не продолжать. Вот только Дима напрасно решил, что на этом экзекуция окончена, просто обе ведьмы решили переместиться на кухню и проверить содержимое холодильника: а вдруг ребенок голодает? По счастью, в честь вчерашнего третьего Кирюхиного места они забурились в магазин и накупили разных вкусностей, так что теперь придраться было не к чему. Жанна Федоровна очень внимательно оглядела каждую полку, Диме даже казалось, что она пересчитала количество помидор в пакете и проверила сроки годности у газировки, но он молчал, заставляя себя думать о том, какой они пир все же закатят, когда выставят наконец этих идиоток из дома. Это были очень славные мысли, позволяющие держать в узде неподвластную гордость и не портить то, что портить было нельзя.