Морис заинтересовался увлеченным рассказом Мейси. — Питер не понял, чему все так удивляются. Он думал, что любой человек с лету понимает чужой язык. — Мейси щелкнула пальцами. — Вот бы мне так! Глядя на разворачивающуюся перед внутренним взором сцену, Мейси, как шестнадцать лет назад, увидела, что Морис взял ручку и черкнул пару слов на клочке бумаги. Тогда она едва посмотрела на него и продолжила рассказ, не придав значения тому, что на листе большими буквами написано «Питер Эвернден». Морис улыбнулся. — Отлично, Мейси! Я горжусь вами. В субботу утром Мейси встала пораньше, торопливо оделась и вышла из отеля. Стояла ясная, почти безоблачная погода, но прохладный ветер напоминал, что студеные объятия осени уже близко. На оживленной улице опускались навесы, открывались магазины, а их владельцы заканчивали утренний ритуал помывки тротуара. Мейси замедлила шаг, когда один из лавочников в последний раз махнул шваброй, отжал тряпку, поднял ведро и выплеснул остатки воды на тротуар. — Ah, pardon, mademoiselle! Excusez-moi, s’il vous pla t[2]. Мейси забыла, как сказать по-французски: «Ничего страшного, не беспокойтесь», и потому молча махнула рукой и улыбнулась. В ответ лавочник отсалютовал, тоже улыбнулся и зашел в магазин. В уличных кафе было полно народу, повсюду велись оживленные разговоры на английском и французском, а смешение акцентов выдавало туристов и представителей различных диаспор из Америки, Британии, Испании, Италии и Африки. Мейси бросила взгляд на часы. Морис ждет ее за завтраком в девять, еще есть время выпить чашку кофе перед тем, как вернуться в отель. — Cafe аи lait, s’il vous pla t[3]. Официант поклонился и исчез в кафе, по пути остановившись, чтобы забрать чаевые с освободившегося столика. Оценивающе взглянув на мелочь, он покачал головой и только потом сунул деньги в карман длинного белого фартука. Мейси откинулась на спинку стула, разглядывая посетителей кафе. Судя по всему, среди них было много завсегдатаев, например, мужчина с моноклем в глазу и в твидовых брюках, плохо сочетающихся с пиджаком. Он читал газету, ожидая кофе и круассан, которые принесли, не дожидаясь заказа, — его вкусы здесь явно знали. Еще две нарядные женщины, одетые по последней летней моде в лен и шелк. Всего год назад Коко Шанель объявила загар необходимым аксессуаром, и эти дамы, похоже, неукоснительно следовали ее советам: их лица, руки и изящные лодыжки свидетельствовали об отдыхе на Ривьере. Посмотрев на свои бледные пальцы, Мейси достала из сумочки зеркальце, откинула оловянную крышку и уставилась на отражение. Несколько раз ущипнула себя за щеки, потом подняла голову и увидела, что женщины смотрят в ее сторону. Они быстро отвернулись и поднесли к губам чашки. Внимание Мейси привлекла компания американцев за соседним столиком. Мужчины и женщины громко разговаривали и оживленно жестикулировали, стремясь не только выслушать чужое мнение, но и высказать свое. — Послушай, дружище, я считаю, Германии нужен именно такой человек. — Что? Ты читал его книгу «Mein Kampf»? Он же чокнутый! Форменный псих! — ответил его приятель, давая прикурить наклонившейся к нему девушке. — Спасибо, Фрэнк. — Всегда пожалуйста, — ответил тот, щелкнув крышкой зажигалки. Меж тем девушка поспешила высказаться: — Слушайте, почему бы всем просто не заткнуться и не дать человеку спокойно работать? Согласна, у него странные методы — чего стоят одни эти парни в коричневых рубашках! — но он вселил в немецкий народ надежду. Его партия плелась в самом конце, а теперь вторая в рейтинге. Дайте же ему шанс! Она глубоко затянулась и хотела было продолжить, но в разговор вмешался еще один американец. — Шанс, говоришь? Да тут такое может начаться! Если хотите знать мое мнение… — Не хотим, Брэд. Все рассмеялись, а Брэд продолжил, для вящей убедительности подняв руку. — Так вот, лично я считаю, что нас ждут серьезные неприятности. Очень серьезные. Разговор продолжался в том же духе, пока не встал парень, которого звали Фрэнком. — Что, мне одному нужно на работу? Его приятели рассмеялись, хлопая ладонями по столу так громко, что другие посетители лишь покачали головой, прежде чем продолжить завтрак, и недовольно развернули газеты с возмущенным шелестом, который наверняка бы услышали, не будь американцы такими шумными. — Какие планы на сегодня, Фрэнк? Подремлешь часок, потом, к радости «Трибюн», накропаешь до обеда тысячу слов и отметишь успешно выполненную работу рюмочкой перно? Фрэнк встал и обратился к компании, положив руки на спинку стула: — У меня нет богатого папаши, который бы раскошелился на мою беззаботную жизнь в солнечном Париже. Увидимся здесь же вечером. — Он обвел взглядом лица приятелей. — Марта? Стью? Брэд? Все единодушно согласились, потом, когда Фрэнк ушел, разговор перескочил на другую тему, и Мейси вдруг осенило, что для компании американцев это не ранний завтрак, а продолжение ночного веселья. Неужели Присцилла считает, что она, Мейси, должна жить подобной жизнью? И стоит ли огорчаться, если возможность так жить упущена? — Café au lait. Перед Мейси стоял официант. — Ah, merci beaucoup[4]. Улыбнувшись, она взяла большую чашку. Напиток из свежемолотого кофе и горячего молока дразнил ароматом, приглашая попробовать. Мейси сдула пену к краю чашки и медленно сделала глоток. На нее вновь нахлынули воспоминания: отпуск в Руане, ужин с Саймоном. Она улыбнулась. Вспоминалось не только плохое, хорошего тоже хватало. На самом деле Мейси знала людей, которые считали, что война выявила лучшие стороны их натуры, и почти тосковали о былых днях фронтового братства, о единой цели. Мейси никогда не испытывала подобных чувств и сейчас, глядя на окружающих, думала о том, как ей повезло, и о человеке, который способствовал ее развитию и профессиональным успехам. «Ох, Морис, что происходит?» Она допила кофе, размышляя о планах на сегодняшний и завтрашний день и о том, что будет делать дальше. Мейси и Морис позавтракали в ресторане отеля. Светлый, просторный зал, бывший внутренний двор, теперь украшали высокие стеклянные потолки, благодаря которым посетителям казалось, что они попали в огромную оранжерею времен Регентства. Утренний свет отбрасывал тени на плиточный пол, играл в фонтанчиках, встроенных в стену из грубого камня. Вдоль стен разросся плющ, а во всех четырех углах стояли большие терракотовые горшки с зелеными фикусами. Изящные букеты цветов в стеклянных вазочках украшали столики, накрытые белыми камчатными скатертями. Литые чугунные стулья были на удивление удобными. Мейси подождала, пока Морис сядет, потом заняла место напротив. Официант поставил на стол корзинку со свежими багетами, круассанами и бриошами, затем принес серебряный кофейник с крепким кофе и кувшин с горячим молоком, подернутым пенкой. — Merci beaucoup. — Морис говорил по-французски как настоящий парижанин. Мейси улыбнулась, когда Морис предложил ей первой приступить к завтраку. Она взяла круассан, намазала маслом и джемом. Морис налил себе и Мейси кофе, отломил кусок багета, намазал джемом и обмакнул в чашку. Мейси добавила в свой кофе молока. — Итак, Мейси, чем вы займетесь сегодня? — Это я должна спросить, Морис. В конце концов, у кого из нас здесь знакомые? Морис улыбнулся, обмакнул еще один кусок багета в кофе и предложил: — Давайте немного погуляем. Париж изумителен в сентябре, мое любимое время года. В полдень пойдем обедать. Думаю, обед затянется надолго — к нам присоединятся мои старые друзья, доктор Стефан Габен и доктор Жан Бальмен. Оба до сих пор преподают в Сорбонне. Представляете? — Неужели? А я думала, они уже на пенсии. Мейси познакомилась с друзьями Мориса много лет назад, когда еще работала у него помощницей, а они приезжали к нему в гости. — Они мечтают вас увидеть. — Меня? Морис посмотрел на нее, стряхнул с подбородка крошку. — Хотя первая встреча была короткой, вы произвели на них неизгладимое впечатление. Вполне естественно, что им хочется узнать, как у вас дела. — Понятно. — Помолчав, Мейси продолжила: — Я с удовольствием составлю вам компанию, Морис, но, боюсь, долгой послеполуденной беседы не получится. Сегодня днем мне нужно съездить в гостиницу, где останавливался Рейф Лоутон, и в клуб, который он посещал. Среди вещей Рейфа я нашла коробок спичек из этого клуба. — Если клуб еще существует. Мейси сделала глоток кофе. — Само собой. Прогулка, которую предложил Морис, оказалась приятной и спокойной, хотя Мейси держалась начеку. Ведь именно Бланш говорил, что жесты и позы выдают правду, учил обращать внимание на выбор слов, показывал, как пустяковая, на первый взгляд, фраза может послужить ключом к тщательно оберегаемой тайне. Будучи его помощницей, она узнала, что от внимательного наблюдателя не скроются подсказки, которые невольно дают даже те, кто привык держать рот на замке. «Мы словно играем в шахматы», — подумала Мейси, когда шла рядом с Морисом и старалась не выдать походкой своих истинных чувств. Она изо всех сил поддерживала легкий разговор, зная, что Морис непременно заметит отчуждение. Не стоит рисковать. Мейси решила не задавать вопросов о разговоре об Эвернденах, который спустя шестнадцать лет всплыл в ее памяти. Возможно, ему бы нашлось простое объяснение, но Мейси знала, что лучше до последнего скрывать свои карты. Лишь бы получилось. Обед прошел за непринужденной беседой на французском и английском, причем собеседники переходили на родной язык, если не могли вспомнить перевод нужного слова. Мейси быстро вспомнила французский, которому она училась вначале у Мориса, а потом в колледже. Они оживленно обменивались репликами, и стороннему наблюдателю их беседа напомнила бы партию в теннис теплым летним днем, когда играют не на победу, а исключительно ради взаимного удовольствия. На некоторых темах голоса повышались. Чтобы подчеркнуть сказанное, Стефан слегка выпячивал нижнюю губу и разводил руками; Морис порой откидывался на спинку стула, верный признак того, что он готов вставить точное и уместное замечание. Мейси улыбнулась — ни дать ни взять сюжет для картины: мужчины в возрасте, с виду французы, наслаждаются обществом молодой женщины, явно иностранки, но из их же компании. Подали зеленый салат, потом превосходные бараньи отбивные. Трапезу сопровождало красное вино, и беседа становилась все оживленнее. Много времени уделили победе партии Адольфа Гитлера на сентябрьских выборах: мнение собеседников, хотя и более глубокое, почти совпало с оценкой компании американцев. Затем поговорили о воздухоплавании, в частности, о новом британском дирижабле «R-101»; примерно через неделю его ждали в Париже, где он должен был приземлиться по пути в Индию. Подумать только, теперь в Индию можно слетать на дирижабле! Так они и сидели в ресторане, давно облюбованном всеми тремя французами, как вдруг Мейси вздрогнула и отвлеклась от разговора, который перешел в обсуждение общих знакомых: кто чем занимается, а кто — неизбежная тема для людей в возрасте! — уже умер. Два официанта сновали между столиками, накрытыми клетчатыми скатертями. На стенах, когда-то светло-кремовых, а теперь закопченных, висели плакаты с рекламой давно минувших событий. Где-то играла негромкая музыка, а через открытые двойные двери в ресторан проникал свежий воздух с улицы. Столиков на тротуаре не было. Осматриваясь, Мейси вдруг почувствовала, что за ней наблюдают, и бросила взгляд на ближний к двери угол, где в одиночестве обедал какой-то человек. Тусклый свет не давал возможности разглядеть его как следует, и потому Мейси не стала всматриваться, а повернулась к своим спутникам и вновь включилась в разговор теперь об экономике. Вскоре она, прищурившись, посмотрела на часы. — Прошу прощения, господа, но мне пора идти. Я должна еще кое-что сделать. Пока Мейси наклонялась за своим портфелем, Жан и Стефан вытерли рты салфетками. — Ах, мадемуазель Доббс, пожалуйста, останьтесь. Общаться с вами — одно удовольствие! — Извините, доктор Габен, не могу. Нужно работать. Жан улыбнулся: — Ничего не поделаешь, это, так сказать, fait accopmpli[5]. Вся компания рассмеялась. Морис продолжал сидеть, когда Мейси спросила: — Надеюсь, вы не загуляете допоздна, Морис? Под дружный смех Морис склонил голову и улыбнулся. Прощаясь, Мейси поочередно поцеловала воздух у щек Стефана и Жана, затем стиснула плечо Мориса. Он накрыл ее руку ладонью. — Увидимся позже. — Обязательно. Будьте осторожны, Мейси. — Хорошо.