Присцилла покачала головой. — Ах, мой храбрый Питер! Какие отважные люди! — Да, очень отважные. Через год трех подпольщиков казнили. Мейси снова замолчала, наблюдая за поведением подруги и прикидывая, как та поведет себя, когда узнает правду, потом продолжила: — Среди погибших была подруга Питера, молодая девушка по имени Сюзанна Клеман. — Подруга? — Да, Питер ее любил. — О Господи! — Присцилла заплакала и, сняв темные очки, стала вытирать слезы, которые градом катились по ее щекам. — Присцилла, это еще не все. — Я больше не выдержу! — Выдержишь. — Давай говори. — Она повернулась к Мейси, хотя так и не смогла унять слезы. — У возлюбленной Питера родился ребенок, девочка, которую назвали Паскаль. Сейчас ей тринадцать лет, и она живет со своей бабушкой. Присцилла перестала плакать, широко распахнула глаза, вскочила, выпустив руку Мейси, и суетливо, почти в истерике начала ходить туда-сюда. — О Боже! Где она? Я должна к ней поехать. Должна ее увидеть! Она — моя семья, все, что осталось от Питера… — Нет, не сейчас, — возразила Мейси мягко, но решительно. Присцилла села, потянулась за своим бокалом и сделала большой глоток. Мейси продолжила так тихо, что подруге пришлось подвинуться ближе. — Мы поступим так. Через несколько дней я вернусь в Сент-Мари. Я очень устала, Присцилла, а моя работа далека от завершения. Если помнишь, ты — второочередной клиент. Я поговорю с бабушкой девочки, Шанталь Клеман, попрошу, чтобы она с тобой встретилась. Готовься приехать в Сент-Мари через день-другой после меня, я тебя извещу. Девочку ты не заберешь, они с бабушкой обожают друг друга. Паскаль известно об отце, но она имеет право знать больше. Да, и еще… — Что? — Я пока не знаю, где погиб Питер, но обязательно выясню. Впрочем, Сент-Мари — самое подходящее место для памятника, тебе понравится. Присцилла сделала последний глоток из почти пустого стакана. — Думаю, ты права. Он ведь оставил там свое сердце, да? — Она покрутила бокал, почти мелодично звякнув кубиками льда, и спросила: — На кого она похожа, Мейси? Мейси обняла подругу. — На тебя. Вылитая ты! После долгой горячей ванны Мейси завернулась в белый банный халат, вышла на балкон и посмотрела в сад. Уже стемнело, вдали мерцали огни города, а справа — свет в усадьбах по соседству. Время от времени огоньки автомобильных фар поднимались или спускались по склону холма. На подъездной дороге, что вела от дома Присциллы к шоссе, посторонних машин не обнаружилось. Мейси мысленно вернулась к расследованию, решив, что оно напоминает жидкость, медленно льющуюся через воронку в подставленную чашку. В мыслях Мейси жизни Питера Эверндена и Рейфа Лоутона переплелись, словно по велению богов жизни и смерти, войны и мира. Если она правильно расшифровала дневник Питера, Биарриц хранил тайну, ключ к которой был у Присциллы, хотя сама она об этом даже не подозревала. Понаблюдав за огоньками еще немного, Мейси вернулась в комнату, чтобы переодеться к ужину. На кровати Мейси ждал подарок Присциллы. Зная, что чересчур практичная подруга и не подумает взять с собой вечерний наряд, пусть даже и для поездки в Биарриц, Присцилла заказала у парижского модельера комплект, который идеально подходил Мейси. Длинные шелковые брюки темно-синего цвета дополняли светло-голубая блузка без рукавов и темно-синий жакет в восточном стиле длиной до бедер и с кушаком из той же ткани, что и блузка. На случай холода к ансамблю прилагались широкий светло-голубой кашемировый шарф и кашемировое вязаное пальто, которое при необходимости могло заменить шелковый жакет. Мейси покачала головой. Возможно, ей бы понравился этот костюм на ком-то другом, но сама бы она такой не купила, не говоря уже о том, что он ей не по карману. Подарок вызвал у Мейси воспоминания о родителях. Потрогав изысканный наряд, она подумала о матери: ее безыскусная прелесть не нуждалась в роскошной оправе. По коже побежали мурашки. Мейси погладила ткань, задаваясь вопросом, сколько на самом деле стоит подарок, который придется с благодарностью принять. Ей показалось, что она вновь ощущает присутствие матери. Интересно, как бы отнесся отец к расточительности подруги, если бы вдруг узнал, что деньги, которые могли бы избавить его Жену от невыносимой боли, потрачены на одежду? Впрочем, Мейси понимала, что подарок — всего лишь попытка Присциллы заглушить свою собственную боль. К сожалению, Мейси придется усугубить эту боль, выпытывая у подруги информацию, которая, возможно, откроет правду о Рейфе Лоутоне. Глава 22 Этим вечером мальчики не ужинали с родителями и Мейси, хотя Присцилла поспешила объяснить, что обычно они едят все вместе, — довольно редкая традиция среди их многочисленных друзей и знакомых, которые придерживались принципа «дети должны быть видны, но не слышны». — Конечно, порой нам с Дугласом хочется пообедать, не разглядывая сопливые носы и не читая лекции о пользе овощей. К счастью, здесь еда намного лучше, и еще, если нам нужно отдохнуть от обязанностей мамочки и папочки, примерно в шесть мы пьем чай в детской, а поздно вечером, когда мальчики угомонятся и заснут, ужинаем в тишине и покое. Слушая, как Присцилла пытается скрыть свое волнение за беззаботной болтовней, Мейси задумчиво поглаживала тонкую ножку хрустального бокала. Ее раздирали противоречия: с одной стороны, хотелось продолжить работу, с другой — вернуться в Англию, закрыть дела и двигаться дальше. Но куда? Она звонила Билли из Парижа и теперь не знала, огорчаться или радоваться тому, что дело Авриль Джарвис застопорилось. Самому Билли было известно о ходе расследования только из газет. Он сказал, что работает над интересной версией, но им пришлось закончить разговор в самый неподходящий момент — Мейси опаздывала на поезд. Дуглас положил салфетку рядом с тарелкой для сыра и встал. Он снял трость со спинки стула и наклонился к Присцилле, которая подставила ему губы для поцелуя. — Ну что ж, я вас оставлю, поговорите вдвоем. Только долго не засиживайтесь, денек выдался тяжелый, — сказал Дуглас и улыбнулся Мейси. — А вы, наверное, безумно устали. Улыбнувшись еще раз, он вышел из комнаты. — Похоже, Дуглас очень хороший человек, Присцилла. Ты сделала правильный выбор. Присцилла потянулась за портсигаром, взяла его со стола и сразу же положила обратно. — Дымлю, как труба. Пора бросать. Она сделала глоток бароло, потом долила бокал до краев и хотела налить вина Мейси, но та закрыла фужер ладонью. Присцилла повернулась к подруге. — Как я уже говорила, муж дает мне силы, он — моя опора и поддержка в этом мире, который как был, так и остался неспокойным. Мейси кивнула. — Дуглас знает, что я собираюсь еще больше разбередить твои раны? — Да. — Присцилла постучала по портсигару. — Но я ко всему готова. Я даже не надеялась, что ты найдешь так много интересного. Я помогу тебе, исключительно из эгоистичных соображений: чем дальше ты продвинешься в расследовании, тем больше я узнаю о Питере и о том, где он погиб. — Ты ведь подозревала, чем он занимается? Присцилла вздохнула. — Как ты догадалась? Мейси покачала головой. — Ты ведь знала, что здесь скрыта какая-то тайна. В Лондоне ты сама сказала мне об этом. — Ну да, у меня были подозрения… Черт! — Присцилла схватила портсигар, вытряхнула сигарету, сунула в рот и прикурила от серебряной настольной зажигалки. — Бесполезно, не могу без сигарет. — Расскажи мне о Биаррице. — Что именно? Думаю, тебе лучше обратиться в туристическое агентство Томаса Кука. — Я не это имела в виду. Почему ты выбрала именно Биарриц? Что привело тебя сюда? — Мейси, ты прекрасно знаешь, почему я здесь. То есть… — Ты могла бы уехать в Мадрид, в Канны, в Антиб или на Багамы — в любое место, куда сбегают люди определенного сорта, которых потрепала война. Почему именно Биарриц? — Ну, если тебе так интересно… я подумывала о других местах, но с этим городом меня многое связывает. Мейси подалась вперед, положив на стол крепко сжатые руки, и молча ждала, когда Присцилла продолжит. — Наша семья часто отдыхала здесь летом. Мне было лет шесть, когда мы приехали в первый раз, как только у мальчиков закончился учебный год. Еле дождались! Папа снял виллу — примерно в миле отсюда, ближе к побережью. Мы жили там целых шесть недель, все лето! Конечно, сейчас все поменялось, настоящий курорт, а тогда это была сонная рыбацкая деревушка. Потом мы приезжали сюда каждое лето вплоть до тысяча девятьсот тринадцатого года. Конечно, нам всем было уже поздновато играть с ведерками и совочками, вот мы и шатались по местным барам с приятелями, которые снисходили до таких юнцов. Весело тогда было, прекрасные воспоминания… — Присцилла затушила окурок в пепельнице, взяла бокал и сделала глоток темно-красного вина. — Может, скажешь, что значил для тебя Биарриц и что ты искала? Хотя бы пару слов. — Зачем? Тебе пришла в голову очередная фантазия? — Присцилла… Подруга подтянула колени к подбородку, уперлась босыми пятками о край стула. — Ладно. Прежде всего ощущение свободы. Знаешь, в юности, когда мы вырывались из школы — тебе вот не пришлось страдать в закрытой школе, счастливица! — и нас привозили сюда, в этот… этот оазис беспечности, мы делали все, что хотели, носились босиком, не знали ни забот, ни печалей. Мне захотелось все это вернуть, сбежать от кошмаров, от ноющей тоски. Я всех потеряла, и для меня было важно возвратить хотя бы частицу прошлого, хотя бы запах воздуха, пятно света на полу. Мне хотелось избавиться от горя. У Мейси перехватило горло, она глотнула вина. — Но, как тебе известно, я так и не нашла свободу на песчаном берегу, скорее на донышке бутылки… Пока не появился Дуглас. — А Питер относился к Биаррицу так же, как ты? — Да, конечно! Питеру здесь очень нравилось. Он легко сходился с людьми, не в последнюю очередь потому, что прекрасно владел французским языком и местным диалектом. Отец говорил, что к концу лета Питер больше похож на баска, чем на британца.