— Правду? И вы говорите мне о правде? Какая же вы эгоистичная тварь! Вот вам правда: моя мать умерла в сырой тюремной камере, в крысятнике, набитом уголовниками, проститутками, убийцами! Женщина с больным сердцем умерла среди отбросов общества, а я ее любила. Боготворила! — Голос Адель дрогнул. — И я поклялась, что когда-нибудь призову к ответу вас и того мерзкого старика. — Она запрокинула голову, расхохоталась, потом, резко оборвав смех, воскликнула: — Как же я обрадовалась, когда вы пришли ко мне, как наслаждалась удачей! Я долго выжидала удобного случая, но судьба сама привела вас сюда, и я поняла, что мой час настал! — Мисс Нельсон. Адель… До Мейси вдруг дошло, что Нельсон ее не слышит, ей важно выговориться, высказать то, что она повторяла себе каждый день на протяжении десяти лет. Пытаясь выиграть время, Мейси подошла к окну. Она не знала, как успокоить человека, который настолько ослеплен горем, что не способен видеть. Повернувшись, она произнесла: — Мисс… — Ведьма! Адель Нельсон сжимала маленький пистолет с рукоятью из слоновой кости и целилась в Мейси. Глаза женщины пылали, алые губы исказились звериным оскалом. Она поднесла ко рту стакан с водой, по-прежнему держа Мейси под прицелом. Мейси застыла. Она не кричала и не плакала от ужаса, а, вспомнив уроки Хана, постаралась успокоить тело и мысли. Подавив желание бежать, она приняла озабоченный вид, как если бы смотрела на ребенка, разбившего коленку. Нельсон рассмеялась, ее палец дрожал на спусковом крючке. — Адель, милая, не глупи. Слова сами собой вырвались изо рта Мейси. Так сказала бы мать, мягко и ласково, обращаясь не к женщине, ослепленной желанием мести, а к одинокой девочке из зала суда, что смотрела на Мейси, когда та давала показания, девочке, которая осталась в этом мире одна-одинешенька. Взгляд Нельсон затуманился, палец на спусковом крючке дрогнул, и Мейси поняла, что время разговоров прошло. Она не сможет ни успокоить измученное сердце, ни утешить измученную душу несчастной женщины. Увидев, что Нельсон готова спустить курок, она бросилась на нее всем телом, схватила за запястье и рванула, направив пистолет в воздух. Грохнул выстрел. — Стрэттон! — закричала Мейси. Началась суматоха, в комнату ворвались полицейские. Мейси опустилась на колени рядом с женщиной, которая назвала себя Мадлен Хартнелл. — Черт, да у нее был пистолет! — Билли присел рядом с Мейси. — Мисс, как вы? — Все в порядке. — Она повернулась к Стрэттону. — Почему вы не вошли раньше? По-моему, вы услышали достаточно. Стрэттон взял Мейси за плечо, отодвинул и сам встал на колени рядом с Нельсон. Приложил два пальца загрубелой руки к сонной артерии, нащупывая под нежной кожей пульс. — Ее больше нет. — Знаю… Ах, зачем она… Стрэттон встал и, взяв Мейси за локоть, отвел ее в сторону. Колдуэлл с напарницей принялись за работу — заперли комнату, вызвали по радио помощь и судмедэксперта. — Я как раз собирался войти. Мейси покачала головой. — Ее можно было спасти. Всего этого могло и не быть. Стрэттон посмотрел Мейси в глаза. — Могло, но что вышло, то вышло. Она твердо решила себя убить. Яд был в ее стакане, не в вашем. Мейси еще раз взглянула на безжизненное тело Адель Нельсон, затем подошла к подносу. — Не трогайте, это вещественные доказательства! Не обращая внимания на Колдуэлла, она взяла стакан, который Адель Нельсон налила для нее. Опустила мизинец в воду, затем коснулась его кончиком языка и покачала головой, повернувшись к Стрэттону. — Ошибаетесь, инспектор. Она хотела убить нас обеих. Эпилог Октябрь и ноябрь 1930 года В конце месяца у Мейси почти не было времени для себя: сначала долгие часы в Скотленд-Ярде, потом она закрывала дела, которыми занималась последние несколько недель. «Эм-джи» привели в порядок, и она вновь разъезжала по Лондону и Кенту, чувствуя, как возвращается былая уверенность. Мейси отчаянно хотелось побывать в Челстоуне у отца и в Гастингсе у Дина, но она понимала, что не успокоится, пока не подведет итоги. Ежедневные звонки от Эндрю напоминали, что откладывать больше нельзя. Она предоставила сэру Сесилу Лоутону заключительный отчет и, хотя их встреча длилась недолго, увидела перед собой человека, который наконец обрел покой. Мейси вдруг поняла, что мечтает о времени, когда не будет причин для подобных разногласий между отцом и сыном, но умиротворенное лицо Лоутона-старшего напомнило о том, с какой теплотой его сын говорил о своей жизни в Биаррице, и ей стало легче мириться с принятым решением. Впрочем, Мейси знала, что у нее навсегда останется доля сомнения. На обратном пути из Кембриджа Мейси проехала мимо дома Хейзелтонов. Его фасад украшал плакат в поддержку Джереми Хейзелтона, несгибаемого политика. На недавнем предвыборном собрании он рассказывал, как заново учится ходить после тяжелого ранения в битве при Ипре. Опираясь на палку и держа за руку жену, он честно поведал людям о своих страхах, о том, сколько сил нужно ветерану-инвалиду, чтобы совершать самые простые действия, и призвал поддержать солдат, которые вернулись домой искалеченными, а также тех, кто о них заботится, — как заботится о нем его милая жена. Почти не заглядывая в записи, он подтвердил, что будет по-прежнему защищать людей, лишенных гражданских прав, и объявил о новом направлении в своей работе, убеждая избирателей в необходимости больше помогать лондонским беспризорникам: девочкам, вынужденным идти на панель, и мальчикам, которые становятся закоренелыми преступниками, не успев достичь совершеннолетия. Хейзелтон красноречиво говорил о новых мерах против тех, кто наживается на малолетних беднягах, и пообещал сделать все возможное, чтобы покончить с жестоким обращением с несовершеннолетними. Он поклялся, что пока не выполнит свои обещания, его голос будет звучать громче и громче. Когда Хейзелтон закончил выступление, ему помогли сойти с трибуны, и его сразу же окружила восторженная толпа. В глубине души он знал, что не посмеет отступиться, ибо Мейси не только присутствовала на встрече и внимала каждому его слову, но и намеревалась пристально следить за его политической карьерой в будущем. Мейси посетила два кладбища, чтобы отдать последнюю дань усопшим. Она положила свежие цветы на могилу Агнес Лоутон и прошептала: «Он жив. Покойтесь с миром». Позже, на кладбище в Белхэме, Мейси стояла рядом с миссис Кемп и смотрела, как хоронят Адель Нельсон, а потом оставила на могиле одну-единственную розу. На простом надгробном камне было выбито не вымышленное имя, а то, что дала несчастной девушке при рождении ее мать. Авриль Джарвис не вернулась домой в Таунтон, ее взяли в школу Хана в Хэмпстеде, где сострадательные наставники собирались исцелить измученные тело и душу девочки. Мейси чувствовала, что у Авриль есть определенные способности и они наверняка разовьются в отличие от Адель Нельсон, которая так и не нашла покоя, прожив жизнь в темном аду. Мейси знала, что сама она не успокоится, пока не будет довольна результатом своей работы. За годы сотрудничества с Морисом она усвоила, что подобное чувство приходит медленно, вместе с извлечением уроков из происходящего. Морис оставался в Лондоне до тех пор, пока Мейси не уехала в Челстоун, и не столько из-за своих дел, сколько из-за того, что беспокоился о ее здоровье. Они проводили время за неторопливыми беседами и старались залатать ткань былой дружбы, чтобы с теплотой вспоминать о прошлом, а также заново выстраивали отношения, дабы не потерять связь в будущем. Оба знали, что Мейси больше никогда не сможет доверять Морису как прежде, и понимали, что сделанного не воротишь, можно только приспособиться. Впрочем, размолвка обернулась неожиданным благом: Мейси почувствовала, что уже не зависит от своего наставника, больше доверяет собственному чутью и не обращается к временам своего ученичества. Тем не менее она понимала, что для полного выздоровления ей понадобится помощь Мориса. Опасность еще не миновала. В конце октября Мейси забрала ключи от своей новой квартиры на первом этаже. У нее дрожали руки, когда она подписывала кучу бумаг, необходимых для приобретения жилья в Пимлико. После того как с документами было покончено, Мейси передали письмо от Присциллы. Моя дорогая Мейси! Не знаю, как тебя благодарить, я теперь в вечном долгу перед тобой. Было нечестно обременять тебя просьбой найти место последнего упокоения Питера, но, как ты, наверное, догадалась, сама бы я ничего не сделала. Не знала бы, с чего начать, и все равно пришлось бы поручить поиск другому человеку. Я хотела, чтобы это был кто-то, кому я доверяю, а тебе, Мейси Доббс, я бы доверила свою жизнь. Теперь я любящая тетя для чудесной дочери моего брата, хотя об этом мало кто знает. Я научилась сдерживаться при Шанталь, хотя не сомневаюсь: она считает, что моим мальчикам не помешала бы хорошая взбучка. Надеюсь, ты в восторге от своей новой квартиры. Я очень рада, что мои юристы смогли тебе помочь. Честно говоря, я хотела, чтобы ты получила это письмо именно сегодня, в этот замечательный день. Я так счастлива за тебя! Поздравляю тебя, Мейси, с новым домом! Не могу дождаться, когда увижу твою квартиру. Наверняка мне захочется свободной жизни, но это между нами. Мы с Дугласом и мальчиками собираемся на День перемирия поехать в Сент-Мари. Я заказала памятник, который должны установить в лесу, недалеко от имения Шанталь. Это место напоминает мне Англию, так и вижу, как Питер гуляет там и представляет, что он дома. Каменный памятник поставят у подножия старого дуба-великана. Питер был необыкновенным человеком, к нему все тянулись, и он заслуживает, чтобы его там помнили. Ладно, мне пора бежать, мальчишки… Мейси закрыла письмо, вложила в конверт и сунула в портфель, между другими бумагами. Она перечитает его позже. Пожимая руки поверенным, Мейси поблагодарила их и сказала, что знает, какую пришлось проделать работу, чтобы оформить закладную на имя незамужней женщины. Когда она ушла, поверенные с улыбкой переглянулись. Их клиентка, чрезвычайно богатая миссис Партридж, запретила говорить мисс Доббс, что поручителем по ее закладной выступил семейный фонд Эвернденов. В понедельник второй недели ноября Мейси ушла из конторы пораньше. Она собралась в Гастингс навестить Дина (хотя обычно приезжала к нему на выходных), а на обратном пути хотела заехать в Челстоун к отцу. Прежде чем закрыть за собой дверь, она оставила на столе Билли маленький сверток. Мейси знала, что подарок смутит Билли, и представила, как помощник благодарит ее, в замешательстве теребя кепку. «Скажу, что это подарок исключительно в интересах дела, еще один инструмент для совместной работы», — решила Мейси. И все же Билли наверняка растрогается. * * * Над утесами Гастингса дул морской бриз. Мейси с Эндрю гуляли по Ист-Хиллу и остановились, чтобы полюбоваться панорамой Старого города. Облака всех мыслимых оттенков серого стремительно неслись по небу. Дождь пока не шел, но холодный сырой ветер едва не сорвал с Мейси шляпку. — Похоже, эту штуковину унесет ветром, если не удержишь. А я говорил, не нужно было ее надевать. Мейси рассмеялась, понимая, что Эндрю прав. Она сняла шляпку, высвободив черные волосы, и ветер сразу же разметал их вокруг лица. Эндрю обнял ее за плечи. — А когда я узнаю про твой сюрприз? — спросила она, повернувшись к нему. — Ты и так его долго скрываешь. — Она сглотнула, желая поскорее разделаться с «сюрпризом», а там уж как получится. — Ах да! — Дин весело ухмыльнулся, длинная челка лезла ему в глаза. — Я решил подождать, пока ты не закончишь со своими делами во Франции. Не знаю, как ты к этому отнесешься, но будем надеяться, что одобришь. — Давай выкладывай, — произнесла Мейси со слабой улыбкой. — Честно говоря, я счастлив. — Чему? — Меня пригласили читать лекции по ортопедии в больнице Святого Фомы. — Дин уже улыбался во весь рот. — Но не волнуйтесь, мисс Мейси Доббс-светская штучка. Занятия со студентами будут проходить раз в две недели, ну, еще спецкурсы. Так что дышать вам в затылок я не буду. — Не переводя духа, он продолжил: — Прекрасная возможность, и все благодаря той моей статье о реабилитации после травм позвоночника. Конечно, правление моей больницы не возражает, считает, что это на пользу нашей репутации. В общем, все довольны. — Ох, Эндрю, я так за тебя рада! Замечательно, что ты будешь рядом! Мейси говорила совершенно искренне, зная, что Эндрю как никто другой поднимает ей настроение и дарит радость, которую она не испытывала много лет. Дин снова улыбнулся, потом с притворной серьезностью нахмурил брови. — Что, Мейси, хочешь, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? — Конечно, — поддразнила она в ответ. Эндрю привлек ее к себе и поцеловал. — Пока хватит и этого. Мейси отодвинулась и взяла его за руку. — Пойдем, поедим рыбы с жареной картошкой. Знаю, еще рано, но я умираю с голоду.