В последнее время Джейс был в депрессии. И осуждать его я не мог. Теперь ему давались с трудом самые элементарные вещи — например, говорить или сидеть. Каким-то чудом ему еще удавалось каждое утро подниматься с кровати и даже немного ходить, однако к вечеру Джейс так уставал, что ему приходилось пользоваться ненавистной инвалидной коляской. Непроизвольный тремор рук и плеч усилился до такой степени, что будил его по ночам, и теперь он спал от силы час или два. Много месяцев он выходил из дома только к врачу. В основном Джейс смотрел телевизор и ждал приезда сиделки, чтобы та побрила его и помогла чуть-чуть погулять по двору. Мы пробовали уговорить его переехать обратно к дяде Джо и тете Элизабет или пожить у меня. Но он отказался, предпочитая жить в одиночестве в своем депрессивном арендованном доме, а не в окружении семьи, которая хотела помочь ему. Я навещал его несколько раз в неделю после работы — как и наш дядя, — но особой радости эти визиты ему не приносили. Я всегда думал, что хуже смерти нет ничего. Но теперь не сомневался, что ее ожидание — тяжелей во сто крат. По дороге я еще раз набрал его. Опять ничего. Джейс звонил мне утром и даже оставил сообщение, но я был на встрече, поэтому звук на телефоне был отключен. Когда я снова воспроизвел его, в животе дернулось тошнотворное чувство. Бро… Десять секунд тишины. Я никогда не держал зла на тебя из-за Саммер. Несколько глубоких вдохов. Ему было тяжело говорить. Просто хотел убедиться, что ты это знаешь. Еще одна пауза. Люблю тебя, мужик. Болезнь Хантингтона повлияла на его разум — на то, как он думал и о чем. У него стали случаться частые перепады настроения. Я прочитал достаточно литературы, чтобы воспринимать это как норму, однако что-то в его голосе сообщило, что я услышал не просто случайные мысли во время спада. Мы с Саммер не общались уже несколько лет. Хотя я признался брату о своих отношениях с Саммер, почти сразу после его выписки из больницы я порвал с ней. Почему он вспомнил об этом сейчас? Он будто хотел, чтобы после его смерти меня не отягощало бремя вины. Боже, хоть бы я ошибался… С каждой милей дурное предчувствие нарастало, и я все сильнее давил на педаль. Когда я съехал с магистрали, то понял, что еду со скоростью девяносто пять миль в час. Вместо получаса я добрался до Джейса за двадцать минут. Брат не открыл мне, хотя я даже не дал ему этого сделать, поскольку впустил себя сам — с помощью ключа, который он дал мне в прошлом году. — Джейс! Тишина. — Джейс! Нет ответа. Я несколько раз сжал и разжал кулаки. Такие холодные. Мои руки были очень холодными. Кухня. Никого. В гостиной тоже. Как и в столовой. Дверь в спальню была распахнута. Пусто. Прятаться в маленьком доме было особенно негде. Во дворе его тоже не оказалось. Возвращаясь по коридору на кухню, я заметил, что дверь в ванную закрыта. Когда я встал перед ней, волоски на моей шее встали дыбом. Фак. Я свожу себя с ума. Глубоко вдохнув, я постучался. — Джейс. Ты там? Тишина. Я постучал еще раз. Дверь от стука открылась. И я оцепенел. У меня прервалось дыхание. Земля ушла из-под ног, а сердце раскололось на части. Нет. Нет. — Неееет! — закричал я. Я бросился к обмякшему телу брата, которое свисало с веревки, привязанной к креплению на потолке. Он снял лампу, чтобы дотянуться до балки. В панике я приподнял его, чтобы ослабить веревку. Глаза Джейса были открытыми и выкатились из орбит. Губы и лицо посинели. В уголках рта запеклась кровь. Но я отказывался верить в то, что уже слишком поздно. — Нет! — Нет! — Ты не мог... Я держал его очень долго, не желая, чтобы веревка затянулась на его шее сильнее. Я не мог отпустить его, чтобы обрезать веревку. Я не мог отпустить его, чтобы позвать кого-то на помощь. Я не мог отпустить его, чтобы проверить, есть ли у него пульс. Я не мог его отпустить. Просто не мог... ГЛАВА 34 Хантер Настоящее Две недели спустя Черт, это оказалось гораздо сложнее, чем я ожидал. Сидя в садовом кресле на заднем дворе Анны и Дерека, я наблюдал за Наталией, которая общалась с группой женщин, и гадал, видят ли окружающие то же, что вижу я. Может, они были ослеплены ее красотой: ее яркой улыбкой, ее длинными ногами с крепкими, но все равно очень женственными икрами, ее платьем, которое было закрытым, но выглядело сексуальней любых откровенных нарядов. Но когда ранее она со мной поздоровалась, и наши взгляды на миг пересеклись, то перед тем, как она убежала, я успел кое-что заметить. Под всеми этими слоями красоты и лоска скрывалась боль. И я ненавидел себя за то, что причиной тому был я сам. Я допивал вторую бутылку минеральной воды, остро желая, что в ней был алкоголь. Но после недели беспробудного пьянства — черт, такого со мной не случалось со времен смерти Джейса, — Дерек взял с меня слово, что на крестинах я буду трезв. Я не мог его подвести. Друг сидел в кресле рядом со мной, держа на руках свою спящую красавицу в белом платьице, подол которого свисал до самой земли. — Знаешь, моя жена подаст на развод, когда узнает. — О чем ты? Он одарил меня выразительным взглядом, который просил не придуряться. — А она точно узнает. Анна могла считать тебя вечным мудилой, который не хочет попасть жене под каблук. Но нет. Ты все испортил. С того вечера, когда ты напился и говорил о Джейсе, она стала считать тебя сломленным. А ты знаешь Анну. Проекты по исцелению — ее все. Она будет копать, пока не выведает о тебе каждую мелочь. Я не болтаю, но врать ей не хочу. Когда-нибудь Анна спросит, что за генетическое заболевание было у Джейса, и сумеет сложить два и два. — Пожалуйста, не выражайся в присутствии моей крестницы. Дерек покачал головой. Некоторое время мы молчали, наблюдая за его женой и ее лучшей подругой. А потом он очень серьезно сказал: