– Нет такой поговорки! – Это житейская мудрость. Сначала эта тернистая дорожка через член проходит, потом через желудок пролегает прямиком к сердцу. И все, бери его тепленьким… Он твой навеки! А ну-ка… Испеки ему свой фирменный пирог с пьяной вишней! – предложила Шатохина. – Не буду! – объявила с яростью, которой от себя не ожидала. – Почему не будешь? – удивилась подруга. – Кольке пекла. Он его съедал. – Или собакам помойным скармливал, я уже ни в чем не уверена, Лена. – С родителями не поговорила? – Мельком, Лен. Они меня поздравили, ждут в гости с Колей. Были такие счастливые, немного грустили, вспоминали Дениса. У меня язык не повернулся задавать им вопросы с подвохом! – Но выяснить надо. – Надо, Лена. Именно это я и собираюсь сделать. Выяснить все для себя, понять кое-что. Потом буду думать, как решу! – Ты как бабуська разумная. – Я стараюсь. Больше никаких спонтанных поступков. Ни к чему хорошему они не приводят. Поспешишь – людей насмешишь, а в моем случае – еще и навредишь. – Пирог все же испеки! – шепнула Ленка. – Нет. Нет. Нет. Никаких пирогов. – Ну почему? Он у тебя такой крутой получается, я бы сама его слопала! Весь подъезд слюнями заливался, когда ты Коленьке своему пироги пекла. Платонов точно оценит, говорю тебе. – Нет, Лена. Платонов меня Кузей из мультика обзывает. Я сначала не поняла, о ком он говорит, но пока в больнице ждала, тот мультик посмотрела, – добавила с обидой и слезами в голосе. – Там какой-то маленький, зачуханный неряха бегает, с хриплым голосом! Страшный, чумазый! Знаю, что не красавица, но все же я не такая, – добавила, шмыгнув носом. – Если он меня такой видит, то никаких ему пирогов! Ни за что! – Так может быть, он не со зла? – предположила Лена. – В шутку? – Знаешь, это, наверное, самое страшное. Сотворить ужасное не со зла, разбить сердце и, даже не поняв, как сильно навредил, пойти по жизни дальше, смеясь. – Ой, что-то ты приуныла совсем, а такая радостная была, когда позвонила! – вздохнула Ленка. – Как мне тебе настроение поднять? – Ничего не надо. Я сейчас в квартиру еду, а ты, когда будешь? – Сегодня вечером. Смена закончится, я сразу к тебе. Придумаем что-нибудь! Не хочешь Колю? Не надо. Не нужен Платонов? Мы тебе другого найдем… И даже без зелья! – Лена, не надо! Лена, даже не вздумай! – пригрозила я. Но подруга уже отключилась. Как бы она не начала меня сватать за всех подряд и подсовывать знакомства разные. Ничего из этого мне не надо! * * * Андрей – Как там операция Москвина? Ни здрасьте, не до свидания. Я позвонил Величко исключительно по рабочему вопросу. – Платонов? – раздалось удивленное в ответ. – Ты очнулся, что ли? – поинтересовался Величко Георгий Александрович, он же Гога, он же Рабинович. Он же просто… Впрочем, скажу, как есть – пидарас! Но скажу только мысленно, потому что вслух объявлять о своих подозрениях рано. Иначе Величко наказать не удастся. Ни наказать, ни отомстить? Нет, никуда не годится. Поэтому я изо всех сил сдерживался, дышал размеренно, спокойно, призывал на помощь всю свою выдержку, чтобы не разразиться матом и потоком обвинений в сторону того, кто меня люто подставил. Еще и взобрался на мое место, гаденыш! А я же его растил, делился знаниями, скармливал желторотику медицинскому с чайной ложечки крупицы бесценного опыта. Человека из него сделал, превратил обрубка, едва выпущенного из меда, во врача… И что в итоге? Мне прилетела жестокая ответка в виде черной благодарности. Кровь снова вскипела, перед глазами поплыли алые круги от ярости. – Платонов, – бросил небрежно. – Он самый. Так что с Москвиным? Мне сказали, что ты операцию ему проводил. – Москвин в полном порядке. Показатели в норме. Операция успешная, его перевели в реанимационное, чтобы наблюдать за состоянием после операции. По истечении нескольких часов отправлю в обычную палату, – отчитался ровно, но потом словно вспомнил, что теперь он там главный и начал хорохориться. – Нормально все у твоего приятеля! Сам-то ты как? Говорят, анализы у тебя… кхм… странные? – Анализы странные? Ничего особенного! В отпуск решил пойти. – Ааа… Ну да, ну да. Отпуск – дело хорошее. Насколько? – новый вопрос. Вот же гнида! Как будто не знает, что отпуск у меня бессрочный. Я в миг представил его рожу, полную ехидства, словно воочию увидел гаденькую улыбку, прячущуюся в уголках тонких бледных губ. От злости я шмякнул кулаком по простыне, заскрипел зубами. Хорошо, что я не в отделении. Я бы гада самым тупым скальпелем на кусочки покромсал, нарезал из его туши заготовку на манты с рубленым мясом, которые он так обожает! – Не знаю еще, насколько. Дед ко мне прилетел, дела есть. Частная клиника требует больше внимания. Сам-то справишься? Скорее всего, не смогу консультировать, дела! – Отдыхай. Отделение в надежных руках! В каких?! В надежных?! В чумных и пидарастических руках мое отделение! Такой гнилой человек, как Величко, быстро разовьет в отделении и кумовство, и взяточничество, и подхалимство! Гнида… Гнида, развалит всю травматологию, а она в центральной клинике моими стараниями была замечательной. – Желаю успехов. Москвина скоро навещу! – Навестишь? А… Кхм… О… Ты же лежишь? – Пять минут назад лежал, сейчас встал. Ерунда, говорю же! Ну, бывай, Рабинович. Звони, если что. Звони и попадай на вежливое: «Пройдите на хуй, там вас заждались!» – добавил мысленно, спуская пар. Пролежав полдня, я понял, что лежать больше не могу! Потребовал выписать меня из отделения. Под расписку, разумеется. Побухтели, попытались отговорить для приличия, но я настоял на своем, засобирался. Что я, капельницу себе дома не поствлю, что ли? Величко уничтожил мою репутацию, но ему не под силу уничтожить мой опыт. Гад, бля… Гад! Я был готов покинуть клинику, сел отдышаться, потому что временами накатывала сильнейшая слабость. Так понемногу и выбрался. Передвигался с паузами, разглядывал пейзажи из окна: красивые, жесть! Внутренний двор, забор, парковка, машины скорой… Так понемногу добрался до холла и заметил, как степенно и важно вышагивал мой дед. Дедом я гордился и уважал его неимоверно. Восемьдесят три года мужчине, а спина до сих пор ровная, одет в хороший костюм, выглажен идеально, прическа – волосок к волоску! Дед к преклонным летам сохранил свои зубы, волосы, ровную осанку, твердую руку и острый ум. Словом, образец для подражания! Увидев его, мне стало совестно передвигаться со скоростью вялой мухи, пребывающей под парами дихлофоса, поэтому я придал себе более веселый вид и заставил идти, как обычно, резким, твердым шагом. – Михаил Семенович! – позвал его. – Какими судьбами? Дед перевел на меня взгляд, удивился – видно по глазам, но внешне виду не подал, приобнял меня, поцеловал в обе щеки: – Хотел тебя проведать. – Уже выписался. – Что, дома решил под капельницей пролежать? – Решил, – не стал лукавить.