Часть 36 из 56 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Где ты ее нашел, сынок?
— Я ее не находил, мистер. Это Барри. Эй, Барри, сам ему скажи. Давай! Он тебя не съест!
Вперед вытолкнули маленького мальчика. Он стоял перед суперинтендантом, утирая веснушчатый нос тыльной стороной грязной ладошки.
— Ну, Барри, где это было? — мягко произнес Тримбл.
Но Барри, подавленный внезапной, непрошеной славой, молчал.
Тримбл сдался.
— Лучше покажи, — предложил он.
Ватага снова ожила, разразившись новыми счастливыми воплями.
— Я вам покажу, мистер!
— Прямо там, внизу! Вон там!
— Эй, Эрни, давай наперегонки!
Поспевая как мог, суперинтендант старался не упустить из виду мальчишек, которые метнулись вниз по тропке, а потом все-таки исчезли в зарослях над крутым склоном. Неосторожно отправившись их догонять, он свалился с небольшого обрыва и неловко приземлился в ветвях бузины, которая неведомо как цеплялась за почти голый меловой склон. Внизу под собой Тримбл услышал возбужденный стрекот. С трудом спустившись примерно на десять футов, он обнаружил, что мальчишки собрались на узком уступе. Тримбл слишком запыхался, чтобы задавать вопросы, но из-за хора голосов необходимость в них отпала. Голоса, от которых буквально лопались барабанные перепонки, сообщили, что здесь, и только здесь, было найдено оружие. Он поглядел вверх. Крона тиса отсюда едва виднелась. Насколько Тримбл мог судить, кол, небрежно брошенный оттуда, где произошло нападение, вполне мог приземлиться где-то поблизости. Все сходилось очень даже удачно.
— Большое вам спасибо, — сказал он мальчишкам. — Вы нам помогли. А теперь назовите ваши фамилии и адреса.
— А награда будет, мистер? — спросил самый старший, когда фамилии были должным образом записаны.
— М-м-м… да, в целом, думаю, будет, — ответил Тримбл.
Он нашарил в кармане несколько полукрон. Нетрудно будет найти им место в отчете о расходах, решил он.
Глава десятая. «Тримбл против Тодмана»
После полудня суперинтендант наконец попал в свою штаб-квартиру в Маркгемптоне. Не успел он отдышаться, как ему сообщили, что главный констебль был бы рад его видеть, «если это не слишком затруднит суперинтенданта». Тримбл повиновался вызову с легким беспокойством, которое неизменно вызывала у него любая беседа с начальником. Не в том дело, что ему не нравился мистер Макуильям, напротив, ни один шеф не мог бы быть более терпимым, выше ценить проделанную работу, проявлять большее понимание. Проблема была в том, что Макуильям, под серьезной шотландской внешностью которого таилась толика легкомыслия и иронии, с точки зрения Тримбла, порой проявлял к нему чересчур уж пристальное внимание. Тримбл, который, как и любой человек, гордился своим чувством юмора, ничего не имел бы против, если бы иногда эта ирония не была обращена на него. Критику или нагоняй он снес бы без особого труда. Но его шкура — и довольно толстая — страдала от тайного подозрения, что он, прилежный опытный офицер полиции, в глазах собственного начальства являет собой довольно забавное зрелище.
А ведь не придраться ни к единому слову! Суперинтенданту хотелось, чтобы Макуильям чем-нибудь выдал себя, и тогда он, Тримбл, мог бы оскорбиться и поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Но как предъявлять претензию человеку, который его поддерживал, рукоплескал его частым успехам, лояльно прикрывал редкие промахи и в итоге повысил до высочайше возможного поста? Просто нереально. Часто Тримбл твердил себе, что ведет себя неразумно, что одну лишь благодарность должен испытывать к тому, кто помогал ему подниматься по лестнице успеха. Если бы только… Если бы только он мог избавиться от неприятного ощущения, что Макуильям при этом считает, что его подчиненный смотрится немного нелепо, примостившись на головокружительных верхних планках!
— Признайтесь, суперинтендант, — произнес Макуильям, — вы сами вызвались работать в воскресенье?
— Я счел своим долгом прервать отпуск, сэр, — натянуто ответил Тримбл. — Ввиду явной серьезности дела.
— Разумеется, вы были абсолютно правы. Абсолютно. Я не рискнул бы вас побеспокоить, но с облегчением вижу, что вы сочли нужным явиться по собственной воле. Конечно, инспектор Ходжес будет разочарован, что упустил шанс вести дело в ваше отсутствие, однако ничего не поделаешь.
Тримбл, который был не лучшего мнения об инспекторе Ходжесе, усмехнулся. Не дав ему добавить что-либо, Макуильям продолжил:
— Мне не хотелось бы вас задерживать, потому что я знаю, как вы будете заняты на этой стадии расследования. По сути, это самое обычное любопытство с моей стороны. Просто расскажите коротко про миссис Пинк.
Суперинтендант начал излагать результаты утренней работы настолько лаконично, насколько мог, под насмешливым взглядом начальника. Главный констебль слушал не прерывая.
— Прекрасно, — произнес он, когда Тримбл замолчал. — Разумеется, вы будете держать меня в курсе, как продвигается расследование. Похоже, дельце скверное. И у меня такое чувство, что за этим убийством скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Ради вас, мистер Тримбл, я склонен надеяться, что так оно и будет. Жаль было бы прерванного отпуска из-за нестоящего дела. Кстати, вы пока ничего не сообщили мне про миссис Пинк.
— В настоящий момент мне нечего сообщить, сэр. Она была вдовой, жила одна в маленьком коттедже в Тисбери. Свидетели, которых я успел опросить, высоко о ней отзывались. Пока не прошло достаточно времени, чтобы объявились родственники.
— Вдова. И жила одна, — задумчиво повторил Макуильям. — Однажды я с ней встречался. Миссис Пинк пришла ко мне с подпиской на какое-то доброе дело. Мне она показалась кое в чем примечательной женщиной… Вы уже побывали в ее коттедже? — внезапно спросил он.
— Я намерен поехать туда сегодня вечером. После того как…
— Не хотелось бы менять ваши планы, суперинтендант, но, по-моему, разумнее было бы не откладывать поездку туда даже до сегодняшнего вечера. Не забудьте, она жила одна.
— Вы полагаете, сэр…
— Я думаю, в лучшем случае, вы обнаружите, что все вокруг домика заполонили джентльмены из прессы. В худшем… Вдруг кто-нибудь интересуется коттеджем миссис Пинк! Я не говорю, что вы должны ехать туда сами немедленно. Однако я рекомендовал бы, чтобы кто-то приглядывал за ним, пока вы не возьмете дело в свои руки. Естественно, решать исключительно вам, но…
— Я поеду сам, сэр, — ответил Тримбл. — Сейчас же.
Тримбл в большой спешке преодолел пятнадцать миль, отделяющие Маркгемптон от Тисбери. С собой он прихватил угрюмого сержанта Брума, которого нашел в столовой штаб-квартиры наслаждающимся сравнительной роскошью обеда, приготовленного не миссис Брум. Они приехали в деревню, когда в соборе завершилась трехчасовая служба Страстной пятницы. У церковных ворот беседовали прихожане. Справившись о дороге, Тримбл двинулся дальше. Свернув в нужный проулок, он с облегчением обнаружил, что коттедж, на который ему указали как на принадлежащий миссис Пинк, как будто не тронут. Группка местных жителей, сплетничавших неподалеку, и несколько детей, выглядывавших в открытые окна, были единственным свидетельством того, что с этим непритязательным домиком что-то неладно.
Как приятно обнаружить, что ради разнообразия начальник ошибся, подумал Тримбл, нашаривая в кармане ключ. Только зря потратил время. Его можно было бы употребить в ином месте с большей пользой, а не бросаться сюда в погоне за сенсацией. Вернувшись, он намекнет Макуильяму — очень деликатно, конечно, — что кое-кто бывает чересчур умным, на беду себе и другим. Такая перспектива очень его порадовала, и, переступая порог дома и делая первые шаги по маленькой гостиной, Тримбл уже мысленно составлял подходящие фразы.
Ему едва хватило времени осмотреться, как вдруг послышался звук мотора и в комнатке потемнело. Подойдя к окну, он понял, что доступ свету закрывает огромный открытый грузовик, доверху груженный мебелью и утварью. Из кабины вышли трое: невысокий пожилой мужчина с ярко-желтыми волосами, молодой человек и юная женщина с крохотным младенцем на руках.
— Разгружай поживей! — резко бросил пожилой.
Молодой человек начал распутывать сеть веревок, которая удерживала груз в кузове. Женщина осталась на тротуаре наблюдать за ним. Младенец заплакал.
Пожилой пошарил в карманах, извлек связку ключей и направился к входной двери.
— Что за… — пробормотал Тримбл.
— Похоже, мы поспели как раз вовремя, — бестактно заметил сержант Брум.
Суперинтендант оказался у двери, когда ее распахивали снаружи, и двое мужчин едва не столкнулись на пороге.
— Эге! — воскликнул один из них. — Это еще что?
— Вы кто такой? — спросил Тримбл.
— Ну и вопрос! Вы-то кто будете, хотелось бы знать?
— Офицер полиции.
— Вот как, полиции? Тогда хотелось бы знать, что вы делаете в моем доме? У вас есть ордер на обыск?
— В вашем доме? — Тримбл был ошарашен. Неужели он чудовищно сплоховал? — Мне сказали, это дом миссис Пинк.
— Был… До сегодняшнего утра. Я домовладелец… Фамилия Тодман. Она получила извещение о съезде несколько месяцев назад. Теперь ее нет, и моя Марлен въезжает… Уже несколько недель назад вселилась бы, будь на свете справедливость. Складывай на мостовую, Чарли, — добавил он через плечо зятю. — Вещи старушки Пинк мы мгновенно отсюда выкинем, дайте только машину разгрузим. Вот как обстоят дела, мистер… Я въезжаю, и все тут.
— Вы не можете войти сейчас, мистер Тодман, — заявил Тримбл.
— Не могу? Кто говорит, что не могу? — Голос Тодмана стал на полтона громче. — В свой собственный дом? Закон на моей стороне, скажу я вам.
Ситуация быстро становилась напряженной. Поверх плеча Тодмана Тримбл видел, как у того за спиной с магической скоростью собирается толпа любопытных. Марлен, воплощение земных горестей, с вопящим младенцем у груди, сделалась центром скопления сочувствующих. Ее муж за баррикадой мебели на мостовой бодро разговаривал с двумя мужчинами, по всем признакам — газетными репортерами. Где-то на заднем плане слышалось постоянное щелканье фотоаппарата.
Тримбл отчаянно старался выиграть время.
— Послушайте, мистер Тодман, — произнес он убедительным тоном, — после случившегося мне нужно просмотреть вещи миссис Пинк. Вы должны понять, мне не хочется арестовывать вас за то, что препятствуете исполнить мой долг…
Ему действительно не хотелось этого. Исходя из того, что Тримбл слышал, у мистера Тодмана было неоспоримое право на дом. А еще он не знал, до какой степени в его власти того сюда не пустить. Пока Тримбл говорил, неприятно всплыло воспоминание о недавнем деле, в котором полицейскому, находившемуся на территории частной собственности, вчинили иск за неправомочное вторжение и выиграли. Но мистер Тодман не дал ему времени на размышления.
— Так арестуйте меня! — пискнул он пронзительным фальцетом. — Арестуйте меня! Вы хотите сказать, я прикончил старуху?
— Давай-давай, Джессе! — крикнул кто-то из задних рядов. — Вмажь им!
Последовали взрывы хохота. Вероятно, деревня мечтала развлечься. В столь унизительную ситуацию Тримбл в жизни не попадал.
— Ну? — усмехнуся мистер Тодман, осмелевший от поддержки сзади. — Я жду. Вы собираетесь меня арестовать или нет?
В это мгновение, к бесконечному и пристыженному облегчению Тримбла, в дальних рядах зевак возникло движение, и он увидел, как через толпу приближается шлем констебля, а толпа при виде его смирно расступается. Под шлемом, насколько он знал, находилась голова полицейского констебля Меррета, одного из самых старых, медлительных и, по мнению суперинтенданта, глупых сотрудников в полиции. Констебль Меррет воплощал все, что Тримбл презирал в полицейском: неуклюжесть, невежество, отсутствие честолюбия и воображения. Однако Тримбл никогда в жизни не был кому-то так рад.
Толкая перед собой велосипед, Меррет медленно приближался к двери коттеджа. Он только что сменился с тяжкого дежурства в оцеплении на месте убийства. Констебль сильно потел, но, судя по всему, это не слишком его волновало. Если Меррет и удивился, застав своего начальника в ловушке на пороге дома миссис Пинк, то ничем этого не выдал; впрочем, его лицо всегда было лишено какого бы то ни было выражения. Прислонив велосипед к стене дома, он подошел к двери и отдал честь.
— Добрый день, сэр! — сказал он самым будничным тоном.
Мистер Тодман повернулся на знакомый голос.
— Доброго дня, мистер Меррет, — произнес он спокойнее, чем все слышанное до сих пор от него суперинтендантом.
— И вам того же, мистер Тодман.
— Этот человек, — Тодман презрительно ткнул в сторону Тримбла большим пальцем, — утверждает, что я не могу войти в свой собственный дом.