— Ну, со скрягами мы постоянно сталкиваемся — особенно с престарелыми женщинами. Вы, наверное, помните старуху с Пондфилдс-лейн пару лет назад. — Да… Это был типичный случай. Умерла от голода в свинарнике, а в серванте были рассованы пачки банкнот. Кстати, в доме миссис Пинк нашли деньги? — Ни пенни, сэр, если не считать пары с чем-то фунтов в сумочке. У нее был кредит на тридцать фунтов в Сберегательном банке. Никаких других банковских счетов я не обнаружил. — «П., П. и П.», несомненно, вели за нее эти дела. Тело у нее упитанное? — По тому, что говорил врач, я бы предположил, что да, сэр. — Мебель у нее была приличная? — Без единого пятнышка, сэр. Я бы назвал миссис Пинк домовитой хозяйкой. — Значит, на старуху с Пондфилдс-лейн не похожа. И ни на одного скрягу, о каких я слышал или читал, тоже. А кроме того, скряга не стала бы тратить свое время, работая как раб на различные общества и комитеты. Слыхано ли, чтобы скряга совершал добрые поступки, разве только ради наследника? Это в смысл слова «скряга» как-то не укладывается. — Но, сэр, — произнес Тримбл, — если миссис Пинк не была скрягой, то кем же она была? — Кем? Кем она была? Откуда взялись ее деньги? Кто их получит теперь, когда она умерла? И наконец, мой дорогой мистер Тримбл, имеют ли ответы на эти вопросы хотя бы какое-то отношение к единственному вопросу, который по-настоящему нас занимает: кто ее убил? Макуильям встал. — Поеду домой, — сказал он. — Полный успех, суперинтендант. Вы определенно меня удивили. Надеюсь, ради вас же, что не арестуете виновного за выходные, не то лишите себя удовольствия от поездки в Лондон, чтобы получить ответы на другие вопросы от джентльменов Перси, Пруфрока и Пейна. Полагаю, их контора откроется ко вторнику, хотя, насколько я знаю поверенных, вы почти обязательно обнаружите, что сотрудника, занимающегося этим делом, как раз сейчас нет на месте. Тем не менее, если вы сообщите о своем приходе заранее, какой-нибудь незадачливый младший клерк, несомненно… Его прервал звонок телефона. — Возьмите, пожалуйста, трубку, мистер Тримбл, — попросил он, — и, кто бы ни звонил, скажите, что я уже ушел. Взяв трубку, Тримбл поговорил с дежурным констеблем, который позвонил в кабинет. Макуильям тем временем надевал пальто и шляпу. — Кто? — спросил в трубку Тримбл. — Он сейчас здесь? О чем? Понимаю. Главный констебль дошел до двери. — Здесь мистер Петтигрю, сэр. По делу миссис Пинк. Сказать ему, что вы ушли? Макуильям помедлил у открытой двери. Несколько лет назад он воспользовался неофициальной помощью Петтигрю в расследовании, которым руководил Тримбл. История получила вполне удовлетворительное завершение, с извинениями, прощениями и с повышением для Тримбла — в утешение. С тех пор о ней не упоминалось, но он знал, что от того дела профессиональная гордость Тримбла еще саднила. Теперь неугомонный Петтигрю возник снова — на сей раз незваным, — когда расследование только-только началось. Щекотливая ситуация. Если Петтигрю сообщит нечто важное, снимать с него показания должен суперинтендант без вмешательства извне. Но Макуильям знал, что для Тримбла это просто любитель, решивший воспользоваться единственной удачей, чтобы втереться со своими нежеланными версиями, которого лучше поскорее отправить домой. И Тримбл не преминет это сделать. Макуильям вернулся от двери. — Думаю, нам лучше принять его вместе, — произнес он. — Скажите, чтобы его проводили сюда. Петтигрю сразу почувствовал царившую в кабинете атмосферу. Едва переступив порог, он понял, что его визит вызвал только подозрение, и, не тратя время на выяснение причины, решил по возможности сократить разговор. — Я не намеревался тревожить вас лично, главный констебль, — начал он. — И суперинтенданта, если уж на то пошло. Я просто пришел заявить о факте, который, предположительно, может быть важным. Петтигрю обратил внимание, что при этих его словах на лице Макуильяма отразилось явное облегчение, и продолжил: — Вероятно, мне следует начать с объяснения, что меня целый день не было дома и я услышал о случившемся лишь в шестичасовых новостях. Учитывая, где я живу, мало что может произойти на холме, чтобы я сразу этого не заметил. — Каков же ваш факт, мистер Петтигрю? — сухо спросил главный констебль. — Мое заявление вытекает непосредственно из того, что я только что сказал, и заключается в следующем: в последний раз миссис Пинк видели живой вчера без десяти пять. — Вы? — Я. И чтобы избежать недопонимания, должен добавить: с расстояния около ста ярдов, в бинокль. — Вы хотите сказать, что узнали ее лицо с такого расстояния? — Лицо — нет, хотя бинокль довольно мощный, но шляпу ее узнал бы где угодно. Я видел ее вблизи часом ранее. — Где она находилась, когда вы ее видели? — На тропинке, ведущей от «Альп», — миссис Пинк входила под тисовые деревья. — Что заставляет вас думать, что вы видели ее живой последним? — Прошу прощения. Это неоправданное предположение с моей стороны. Я должен был сказать, что видел миссис Пинк прямо перед тем, как она вошла в лес, откуда, настолько я понимаю, не вернулась. Разумеется, если у вас есть информация о более поздних ее передвижениях, я зря потратил ваше время. — Напротив, — произнес Макуильям гораздо дружелюбнее. — Ваша информация весьма ценна для нас. Вы согласны, суперинтендант? — Да, сэр. Мне бы хотелось спросить мистера Петтигрю, вполне ли он уверен, что миссис Пинк была одна, когда он ее видел. — Определенно. Я особо это отметил, потому что точно знаю — в «Альпы» она приехала, а не пришла пешком. — В таком случае, сэр, мне придется попросить вас составить свое заявление в письменной форме, изложив в нем, что́ вы видели за весь период с того момента, когда, по вашим словам, вы встретили миссис Пинк, до без десяти минут пять вчерашнего вечера. Главный констебль намек понял. — Можете воспользоваться этим кабинетом, мистер Тримбл, — предложил он. — Думаю, тут теплее, чем у вас. Доброй ночи, мистер Петтигрю. Спасибо, что зашли. И он удалился. Через полчаса Петтигрю, с которого сняли показания, зачитали их ему, дали подписать и засвидетельствовали, вышел из полиции и отправился к стоянке, чтобы сесть на автобус. Откуда-то выскользнула и затормозила рядом с ним неприметная машина. Голос из салона произнес: — Я вас отвезу, если не возражаете. — Мой дорогой главный констебль, — воскликнул Петтигрю, садясь, — какой сюрприз! — Понимаете, — объяснил Макуильям, — если бы Тримбл увидел нас вместе, это было бы плохо. Когда сегодня о вас доложили, кое-кто решил, будто вы снова явились учить нас выполнять свою работу. — Упаси Господи! И вам прекрасно известно, что я не… — Да. Глупо с моей стороны было бы думать, что станете. Но едва ли можно винить в этом Тримбла. Большим облегчением было узнать, что вы всего лишь свидетель. — Ни на что большее я не претендую. Вы же знаете, насколько мне отвратительны расследования. — Прекрасно! — улыбнулся Макуильям. — Похоже, умонастроение у вас правильное. И тем не менее я бы хотел обременить вас, задав вопрос, касающийся скорее не факта, а мнения. — Я не стану на него отвечать. — Ладно. Однако я его задам. Вы бы назвали миссис Пинк в целом нормальным человеком? — Да, — быстро ответил Петтигрю. И тут же добавил: — Нет. — Понимаю. — Голос главного констебля был начисто лишен иронии. — Она была нормальной в том смысле… Слушайте, вам что-нибудь известно о лесоводстве? — Ничего. — И мне тоже. Но у меня есть знакомый, который в нем разбирается, — скучный, скажу вам, тип. Но однажды он рассказывал мне исключительно долго и с совершенно незаразительным энтузиазмом про один лес, в Германии или где-то еще, который называл почти нормальным. Я спросил его, что такое нормальный лес, и получилось, что подобного вообще не существует. Не стану утомлять вас деталями, как он меня: ротация, вырубка, пересаживание и так далее, — но нормальный лес — мечта лесника, такой, в котором нет ни одного изъяна. Все в образцовом порядке. Улавливаете мою мысль? — Улавливаю. И миссис Пинк была мечтой? Чьей? — Я только стараюсь объяснить, что она была до мозга костей хорошей женщиной. Не знаю, можно называть это нормальным или нет. Полицейский, наверное, не назвал бы. Учитывая, какой миссис Пинк была, рискну предположить, что ее поведение показалось бы ненормальным другим людям, не столь высоких правил. Вот и все. — Это интересно, — произнес Макуильям. — Вы, наверное, хорошо ее знали? — Господи помилуй! — воскликнул Петтигрю. — За всю свою жизнь я разговаривал с ней только два раза. Я осел. Глава двенадцатая. Тримбл в «Альпах» В пасхальную субботу Годфри Рэнсом на холм не пошел. В тот день, как и в каждый день во время банковских каникул, обитатели «Альп» жили на осадном положении. Бесконечная череда малолитражек и тяжелогруженых мотоциклов с колясками заполнила проселок, ведущий мимо их ворот, а склоны позади садового забора кишели пешими отдыхающими. Нужно ли говорить, что подавляющее их большинство послушно пользовались просторами природы, на которые имели право по закону. Лишь одному из сотни приходило в голову бросать свои пустые бутылки на лужайку миссис Рэнсом, всего десяток пытались перелезть через забор, чтобы позаимствовать у нее нарциссы и примулы, и не более чем одна группа в день решалась развести в ее саду костер, чтобы приготовить себе чай. Первопроходцы всегда исключение, но, как водится, в счет идет активное меньшинство. Вот так и получилось, что по распоряжению матери Годфри провел утро, обходя дозором периметр. Казалось бы, утомительное времяпрепровождение для молодого интеллектуала, мечтавшего на пару часов плотно засесть за свою работу на литературный конкурс журнала «Новый государственник», но Годфри, который прежде не жил в живописном месте, это занятие увлекло. Он уже собрал по периметру разнообразную коллекцию подношений мусорному баку, отвадил нескольких маленьких мальчиков от попытки пройти по колышкам забора в запущенной части сада и сообщил двум замученным матерям, которые решительным шагом подошли к крыльцу, требуя, чтобы им указали путь к туалету, что все требуемое они найдут в чайных павильонах чуть дальше. Затем последовало вре́менное затишье, и Годфри попытался хотя бы настроиться на литературное творчество. Однако долго это не продлилось. Через несколько минут он услышал, как калитка снова открывается, и впереди замаячили еще двое незваных гостей. То, что новоприбывшие тщательно закрыли за собой калитку, само по себе выделяло их среди прочих чужаков, объявлявшихся в «Альпах» тем утром. Их неспешная походка вселяла уверенность, что дело у них не той срочности, как у дам, кому он рекомендовал чайные павильоны. Они подошли к дому так, словно намеревались нанести светский визит, однако Годфри уже достаточно хорошо знал свою мать, чтобы безошибочно определить: эти двое не из тех, с кем она стала бы поддерживать дружеские отношения.