Часть 40 из 56 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Ни о чем подобном мне не известно, — отрезал Тримбл. — И у меня нет причин полагать, что миссис Пинк украла вашу сережку.
— Ах, ладно! — Миссис Рэнсом пожала плечами. — В конце концов, не имеет значения, крала она или нет, ведь сережка ко мне вернулась.
— Эта сережка, мадам, — заявил суперинтендант, — была найдена в нескольких ярдах от того места, где было совершено убийство. Нам известно, что убитую в последний раз видели живой на тропинке, ведущей вниз от вашего дома. Вы ушли из дому вскоре после ее ухода. Теперь я прошу у вас объяснений: где вы находились и что делали, начиная с этого момента?
— Просите у меня объяснений? У меня? Право же, это у вас пора попросить объяснений! Вы всерьез допускаете, что я имею какое-то отношение к смерти этой несчастной?
Любому, кто увидел бы миссис Рэнсом в ее элегантном салоне, подобное предположение показалось бы нелепым.
— Я этого не подразумевал.
— Однако прозрачно намекнули! — Миссис Рэнсом взяла шитье и с яростной сосредоточенностью стала тыкать в ткань иголкой. — А если это не подразумевали, то не ясно, в чем суть вашего вопроса. Я решительно отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы без своего адвоката. Уж и не знаю, что он скажет, услышав, что меня практически обвинили в убийстве только потому, что кто-то решил подобрать мою сережку и спрятать в мусорной корзине.
— Хорошо, мадам, — произнес Тримбл. — Если такова ваша позиция, я ничего больше поделать не могу. Однако перед уходом мне хотелось бы перемолвиться словечком с мистером Роузом.
— Его здесь нет, — отрезала миссис Рэнсом, не поднимая головы от шитья.
— Насколько я знаю, он гостил в вашем доме. Когда он уехал?
— Вчера.
— Тогда где он сейчас?
— Понятия не имею.
— Вижу, миссис Рэнсом, вы решительно настроены не помогать нам. — Суперинтендант собрался уходить.
— После того как вы меня оскорбили своими подозрениями, не понимаю, с чего бы мне хотеть вам помочь. — Взяв ножницы, миссис Рэнсом отрезала нитку. — Но я благодарю вас за найденную сережку, — добавила она. — Нет причин, почему вы должны лишать меня моей собственности, как пытаетесь лишить доброго имени. Годфри, проводи этих людей!
— Ну, Годфри, они ушли? — с веселой улыбкой спросила миссис Рэнсом через несколько минут.
— Да, мама.
— Ты посмотрел, не появились ли в саду новые отдыхающие?
— Да, мама.
— Не повторяй «да, мама», глупыш. Кто-то подумает, будто ты боишься, вдруг я тебя съем. В саду находился кто-нибудь?
— Несколько детей рвали примулы позади сарая, я их прогнал. У ворот детективов ждала полицейская машина — она, наверное, распугала остальных.
— Хотя бы что-то путное из визита полиции получилось. Но было забавно. Не так ли?
— Мама, я…
— Да, Годфри?
— Нет, ничего. Только я… Мне бы хотелось, чтобы ты этого не делала.
— Чего именно?
— Ну… сама знаешь.
— Да, — кивнула, мило улыбаясь, миссис Рэнсом. — Ты выражаешься не так ясно, как обычно, Годфри, но я знаю, слишком хорошо знаю. Однако порой просто невозможно удержаться. Боюсь, я из тех людей, которые стремятся получать удовольствие. А теперь, бога ради, сотри с лица это пристыженное выражение и сходи за хересом. Времени осталось как раз на бокальчик перед ленчем, и, по-моему, нам это обоим не помешает.
Минут через десять миссис Рэнсом, отпивая херес, спросила:
— Как ты считаешь, Годфри, кто на самом деле убил глупую старую миссис Пинк? И почему? Любопытно было бы знать, правда?
Глава тринадцатая. Странное поведение миссис Пинк
Обитатели Тисбери, не считая того меньшинства, которое по роду занятий зарабатывало деньги на воскресных отдыхающих, разумеется, предпочитали уехать на пасхальные каникулы из деревни. Чтобы не видеть заполненных склонов Тисового холма, они грузились в свои крошечные машины и мотоциклы с колясками и отправлялись по запруженным шоссе к морю, где проводили несколько счастливых часов на пляжах популярного курорта, жители которого (не считая того меньшинства, какое по роду занятий зарабатывало деньги на воскресных отдыхающих) ускользали в какой-нибудь живописный уголок вроде Тисового холма. А потому, зайдя в гараж мистера Тодмана, Тримбл без удивления узнал от унылого рабочего, которого оставили управляться с бензоколонкой, что владелец и его жена с платными пассажирами уехали на рассвете в Богнор-Реджис и вернутся поздно вечером.
Полдень давно миновал, и суперинтендант предложил сержанту Бруму пойти на ленч в «Ночлег охотника». Сержант, работавший практически бессменно со вчерашнего утра, согласился с готовностью, вызванной не столько преданностью работе, сколько ужасом перед едой, которую вынужден был бы употребить дома. Однако через мгновение он вернулся к обычному своему унынию и заметил, что ресторан в гостинице скорее всего переполнен туристами.
Тримбл отправил его на разведку. Вскоре он вернулся и со смаком укрепившегося в своих выводах пессимиста сообщил: мол, в ближайшие полчаса свободного стола не предвидится, а мясной отруб уже закончился.
— Ладно, — кивнул суперинтендант, — значит, подождем полчаса.
— К бару не пробиться, — мрачно добавил Брум. — Забит под завязку.
— О баре речи не было, — усмехнувшись, возразил Тримбл.
Вообще он был доволен, что можно немного прогуляться по деревне. Будучи человеком городским, Тримбл всегда чувствовал себя не в своей тарелке, если сталкивался с делом, расследовать которое приходилось в какой-либо общине вроде Тисбери. Деревенская жизнь с ее тесным единением, за которым скрываются сотни тонких социальных различий, с запутанными лабиринтами кровных и брачных уз, со ссорами и распрями, которые могут быть древними, как приходская церковь, или недавними, как прошлогодняя сельскохозяйственная выставка, всегда были и оставались для него загадкой. Самое большее, что мог городской житель, — это держать глаза и уши открытыми на случай, если что-то увиденное или услышанное позволит ему заглянуть под поверхность.
В сопровождении терпеливого и мучимого жаждой сержанта Брума Тримбл неспешным шагом направился мимо гостиницы к коттеджу миссис Пинк. Стук молотка и вопли младенца свидетельствовали, что Марлен и ее муж обустройство дома ставили выше радостей отдыха. Возле коттеджа опирался на велосипед и серьезно глядел в пространство констебль Меррет.
При виде этой безмятежной фигуры суперинтендант вдруг испытал приступ раздражения. Если бы только у него был в деревне свой, по-настоящему умный человек! Несомненно, что для пытливого полицейского здесь бездонный кладезь сведений. Меррет же не видит дальше собственного носа, да и его, вероятно, не увидит тоже, если и дальше будет ловить ворон.
Меррет все же осознал, что к нему приближается начальство, выпрямился и отдал честь.
— Сдается, погода в выходные не подведет, — дружелюбно заметил он.
Тримбла погода не интересовала.
— Как долго вы служите в Тисбери? — резко спросил он.
Меррет снова возвел очи в муках умственных подсчетов.
— Одиннадцать лет в день Святого Михаила будет, — наконец объявил он, опуская взгляд до уровня суперинтенданта.
— Значит, вы довольно неплохо знаете местных жителей?
— Я бы так не сказал, сэр. Одиннадцать лет не так уж и много, чтобы узнать место.
Тримблу вспомнилось все, чего он достиг за прошедшие одиннадцать лет, и его раздражение сменилось жалостью к существованию, настолько пустому, тщетному и бедному на события.
— Насколько хорошо вы знали миссис Пинк?
— Совсем не знал, сэр, — ответил Меррет с бодрым видом человека, преподносящего хорошие новости. — Она держалась особняком, понимаете ли. С тех пор как вернулась в Тисбери вдовой. Никто в деревне, по сути, ничего про нее не знал. Самая настоящая таинственная незнакомка, можно сказать. Разумеется, очень богатая.
— Что? — воскликнул Тримбл. — Откуда вы это взяли?
— Обычные деревенские сплетни, сэр. Богатая, как Крез, а жила как скряга. За это ее у нас и не любили.
К удивлению суперинтенданта, перед ним вырисовывался совершенно иной портрет миссис Пинк.
— Не любили? — повторил он. — Насколько я понял, она всем нравилась.
— Господи помилуй, сэр, нет! Надо полагать, вы говорили с джентльменами. С полковником Сэмпсоном, с леди Ферлонг и прочими. Им-то она нравилась, еще бы, раз от нее столько пользы. И пастору тоже, потому что ни одной службы не пропускала. Но в деревне ее не любили. И поделом. Столько денег — и так крохоборничает. Это неестественно. И людей сторонилась, а ведь здесь родилась. Нет-нет, сэр, никто про нее худого слова не сказал бы, если понимаете, о чем я. Миссис Пинк была респектабельной женщиной и даже, рискну заметить, хорошей женщиной. Никому ни одного дурного слова, и такая полезная, что без нее несладко придется. А вот про нравится… Нет. Слишком тихая и держалась особняком. Если улавливаете, сэр.
— Да, — кивнул суперинтендант. — Кажется, вы упоминали об этом раньше.
— Вот, в сущности, и все, — произнес Меррет, снова воззрившись на небеса и задумчиво посасывая губу. — И то, что она дочь мистера Тодмана в дом не пускала, когда у нее такая куча денег, тоже ей любви не прибавило.
— Вы не объяснили, — напомнил Тримбл, — откуда пошел слух, будто у миссис Пинк есть деньги.
— Так ведь, сэр, в таком местечке, как это, слухи враз расходятся. А этот пошел вон оттуда. — Меррет махнул рукой на отделение почты через два дома от того места, где они стояли.
— Вот как?
— Телефонные звонки в Лондон, — мрачно изрек Меррет. — Даже телеграммы раз или два. Но в основном письма. Сплошь надпечатанные конверты, насколько я понимаю. Были даже совсем большие, в таких документы пересылают. А потом миссис Пинк отсылала их обратно в таких же конвертах с заранее напечатанным адресом. Говорят, всякий раз получатель был один и тот же — лондонские адвокаты. Так вот, сэр, любой может изредка получить письмо от адвоката, но когда письма идут одно за другим, что еще это может быть, если не деньги? Так, во всяком случае, утверждали в деревне. Может, ошибались, но так говорили. И если не из-за денег, — добавил он поразмыслив, — то почему мистер Уэндон хотел на ней жениться?
— А он хотел?
— Не исключено, сэр. Правда, это обычные деревенские сплетни. Я не утверждаю, будто есть доказательства. Но мистеру Уэндону жена бы не помешала, особенно с деньгами. Это всем известно. И вот пожалуйста — он подвозит ее на своей ломаной колымаге, даже на чай заглядывает, как мне говорили. А для женщины вроде миссис Пинк это примечательно. Она ведь сама по себе по большей части держалась, понимаете?
Отдав на прощание честь, констебль укатил на велосипеде.