Она была поражена, когда пара вдруг рассмеялась. Разве она сказала что-то смешное? — Мы купили тебя не для того, чтобы ты нам прислуживала! Бог ты мой! — Вы не хотите, чтобы я работала? — удивилась девочка. — Но… что же я тогда буду делать? — Это мы обсудим позже, — ответил мужчина, постукивая пальцами по рукоятке трости. — На данный момент ни о чем не беспокойся. Пока тебе надо лишь как следует питаться, потому что ты выглядишь истощенной. А еще хорошенько помыться, как только мы поднимемся в номер. Смею предположить, что в том свинарнике, из которого мы тебя вытащили, обитают сотни видов блох. — Любовь моя, ты забыл о самом главном. О чем ты только думал? — Ты права. Мы должны знать как к тебе обращаться. Как тебя зовут? — У меня нет имени, — пробормотала малышка и почувствовала, что краснеет под изумленным взглядом нового хозяина. — В этом месте ни у кого нет имени. Это было не совсем так. Ее хозяин давал клички своим рабам, но она была единственной особью женского пола на тот момент и все обращались к ней просто «девочка». Экипаж, вздрогнув, остановился, но ни мужчина, ни женщина не сдвинулись с места и с интересом смотрели на девочку. — Ты гречанка и останешься ею до тех пор, пока живешь с нами. Тебе ни к чему отказываться от своих корней. Я назову тебя Теодорой, — сказал вдруг мужчина, — «Божий дар». Он наклонился к ней и взял за подбородок. Впервые за свою короткую жизнь она посмела вернуть взгляд тому, кто рассматривал ее лицо, при этом никто ее не обругал. Она невольно вздрогнула, когда он провел пальцем по родинкам, которые ее предыдущий хозяин считал ее главным недостатком. «Он все понял, — подумала она, — он понял, что я не стою уплаченных за меня денег!» — Твое лицо украшено бриллиантами. Черными бриллиантами, — сказал он, продолжая поглаживать ее щеку. — Однажды, кто-то даст им имя и будет обожать их, как величайшее в его жизни сокровище, — улыбнулся он. — Бриллиантовая женщина. Итак, девочку вывели из экипажа и заставили войти в отель, где ее сопроводили в сьют, в котором остановилась пара. Почти сразу появились две турецкие служанки с ведрами горячей воды и вылили ее в большую ванну. А еще они принесли кусок мыла и мешочек с солью для ванны с таким чудесным ароматом, что у девочки чуть не закружилась голова. Маленькая рабыня все еще плохо понимала происходящее. Ловкие руки одной из служанок прошлись намыленной губкой по всему телу, от чего вода стала почти черной, вторая служанка намыливала голову, что-то напевая себе под нос. Супруга нового хозяина, которую все называли леди Эльмина, сновали туда сюда по роскошной ванной комнате и засыпала девочку градом вопросов о том, что ей нравится есть и какого цвета платья она хочет. В какой-то момент она вытащила из лежащей рядом с ванной коробочки маленький коричневый шарик и положила Теодоре в рот. Дама сказала, что это шоколад. Девочка никогда раньше не слышала это слово. Теодора надкусила конфету и почувствовала, как начинявший ее крем наполнил рот, как служанки споласкивали волосы горячей водой, как ее вытащили из воды завернув в мягкое пушистое полотенце, и тогда она впервые подумала, что, возможно, сможет ко всему этому привыкнуть. И не будет задумываться о том, почему вдруг ей стали доступны все эти удовольствия, и что будет наслаждаться, пока есть возможность, живя рядом с этой парой. Она с трудом узнала себя, посмотрев в зеркало и увидев там девочку в серебристом платье. Леди Эльмина повязала ей кружевной бант в тон платью на сияющие и благоухающие волосы, волнами ниспадающими теперь на плечи, и улыбнулась: — Дама всегда будет готова встретиться лицом к лицу с чем угодно, если на ней есть кружева, — заверила она девочку, обняв ее за плечи. Как и было обещано, в отеле они оставались недолго. Четыре дня спустя новые хозяева отвели ее на корабль, который доставил их на землю тех самых неведомых греческих предков, а оттуда они на поезде отправились в Будапешт, где остановились во дворце на берегу Дуная. Дворец мог показаться Теодоре сказочным, если бы девочка слышала хоть одну сказку. Наводненные Солнцем галереи казались бесконечными, зеркала на стенах почти достигали бело-золотых потолков с лепниной. Когда Теодора принималась кружиться вокруг своей оси, словно балерина из музыкальной шкатулки, которую она обнаружила в приготовленной для нее комнате, то видела отражение сотни Теодор, повторяющих каждое ее движение. Теодор с лентами в волосах и плывущими по воздуху кружевами, верящих в то, в этой новой жизни нет места ничему плохому. Время показало, что доброта иностранной пары вовсе не была миражом. Леди Эльмина была счастлива иметь девочку рядом и радовалась так, словно ей тоже было семь лет, при этом она оставалась самой элегантной дамой, какую когда-либо видела Теодора. Леди Эльмина проводила много времени в их комнатах, наводя красоту перед туалетным столиком, который казался маленькой девочке настоящим святилищем. Леди всегда разрешала девочке сидеть рядом и наблюдать за происходящим, и смеялась, когда Теодора открывала флаконы духов, чтобы понюхать и наносила на лицо рисовую пудру. Она утверждала, что только глупышка может пытаться скрыть свои родинки, которые со временем превратятся в ее главное оружие. Леди Эльмина научила ее основам своего родного английского языка, а потом наняла гувернантку из Сегеда[57], чтобы та научила ее венгерскому. Что касается купившего ее мужчины, то он проводил много времени в своем кабинете, погруженный в размышления, от которых его лицо темнело так, что казалось, это тучи закрыли Солнце, тем не менее, для девочки у него всегда находилась улыбка, если та заглядывала к нему в комнату. Он усаживал ее на бархатную подушечку у своих ног и рассказывал об удивительных вещах: о венецианском дворце, обитатели которого умерли ужасной смертью; о голубом бриллианте, вырванном из глаза индуистского идола и обладающего силой векового проклятья; об ирландской библиотеке, в которой призрак архиепископа каждую ночь сбрасывал с полок книги… — Все эти истории, эти легенды, в которые ныне почти никто не верит, — объяснял он, поглаживая девочку по голове, — на самом деле, более реальны, чем многие окружающие нас вещи. Мир — это очень странное место, дорогая, но именно эта странность и эта непознанность стоит того, чтобы в нем жить. — Леди Эльмина говорит, что видела призраков, — тихо ответила Теодора. — И что по ночам она видит вещи, которые почти всегда воплощаются в реальность. — Совершенно верно, — улыбнулся новый хозяин. — Именно так мы нашли и тебя. Ты посетила ее во сне, даже не подозревая об этом. Она узнала о тебе в одном из своих видений и сразу поняла, что ты окажешь нам неоценимую помощь, но пока об этом говорить рано. Сейчас все, что ты должна, это быть счастливой. И Теодора была бы счастлива, если бы не произошедшая три месяца спустя трагедия. Это был самый болезненный момент в ее жизни, настолько, что боль от многочисленных шрамов, нанесенных кнутом работорговца, показались ей небольшим неудобством. Ей хотелось умереть, когда ее защитника сразила непонятная болезнь, причины которой никто не мог объяснить леди Эльмине, и он угас словно свеча, оставленная на сквозняке. Осознание того, что каждый день лишь приближает смерть, о которой он говорил столько раз, и что даже самые невероятные, почти магические возможности не могут его спасти, разбило хрупкий мирок на множество осколков. Теодоре было всего семь лет, но она считала, что влюблена в своего хозяина также, как и его супруга, как настоящая женщина. Она была слишком мала, чтобы понимать, существование множества разновидностей любви, что ее чувства были больше похожи на любовь к отцу, которого у нее никогда не было, или на любовь к богу, вере в которого ее начали учить, а вовсе не на любовь к мужчине, который был старше нее раза в четыре. Она знала лишь, что тот, кого она любила больше всего на свете вот-вот исчезнет и никто не может этому помешать. Почему ей позволили думать, что жизнь прекрасна, если в ней происходят подобные вещи? Теодора отказалась покидать его постель все время его болезни и, в конце концов, прислуга привыкла, что она все время там, свернувшись клубочком на краю кровати, с заплаканными глазами. Она все никак не могла поверить, что угасавший с каждым днем человек и есть тот самый мужчина, который пересек море, чтобы спасти ей жизнь. — Не плачь по мне, бриллиантовая женщина, — произнес он напоследок слабым голосом, силясь улыбнуться. — Ты увидишь меня раньше, чем думаешь. Даже леди Эльмина не плакала так, как Теодора, когда его рука похолодела между ее ладонями, и в спальню вошли две служанки с гувернанткой, чтобы насильно увести ее оттуда. Она плакала всю ночь и во время поминальной службы в часовне дворца, на которой, казалось, присутствовал весь Будапешт. Глаза жгло так, что она едва могла различить стоявший у алтаря гроб. Девочку сопровождала гувернантка, так как у леди Эльмины начались роды за несколько часов до похорон. По слухам, горе спровоцировало преждевременные роды и теперь врачи серьезно опасались за жизнь матери и ребенка. Это было первый раз, когда она оделась в черное. С тех пор Теодора использовала черный цвет ежедневно, хотя бы в одной детали одежды. И каждый раз, надевая черное, она вспоминала все, что чувствовала тогда во время похорон, когда «День гнева» Моцарта врезался в ее сердце, словно кинжал, от которого она не избавится уже никогда. Никогда после смерти ее единственного божества. Когда Теодора вернулась в свои комнаты, слуги сообщили, что родился мальчик, но она даже не нашла сил порадоваться ни за мать, ни за ребенка. С тех пор, как ушел хозяин, дворец словно погрузился во тьму и стал похож на склеп под часовней, в котором стоял теперь гроб. Целую неделю девочка сбегала из своей комнаты, как только наступала полночь, чтобы сидеть в изножье захоронения так, словно она по-прежнему сидела у кресла и слушала рассказы об удивительных вещах. Было ужасно, что он никогда не встанет, чтобы ласково сказать, что уже поздно и пора спать, и маленькие девочки не должны разгуливать по королевской усыпальнице босиком в одной сорочке. Именно там нашла ее леди Эльмина на шестую ночь, сидящей на огромной плите из белого мрамора. Трепещущий свет двух канделябров, стоявших по обе стороны от могилы, освещал буквы, которые девочка поглаживала пальцами. Ласло Драгомираски. — Увидев, что кровать пуста, я знала, что найду тебя здесь, — едва слышно сказала женщина. Она медленно подошла, кутаясь в тонкий халат, словно пытаясь согреться. — Мне тоже трудно оставить его здесь одного. Теодора была поражена, увидев как плохо выглядела леди Эльмина. Со дня смерти Ласло, они виделись лишь однажды, когда ее привели посмотреть на ребенка, которого вскоре окрестили Константином. Кожа стала пепельного цвета, а голубые глаза казались гораздо меньше из-за темных кругов под ними. Она жестом пригласила Теодору подойти поближе. Девочка послушалась и спустилась с плиты, пытаясь вытереть бежавшие по щекам слезы. — Дора, — обратилась к ней женщина, опустившись на колени. — Дорочка, — она ласково провела холодной, почти как у мертвеца, рукой по щеке девочки. — Мы ведь были с тобой хорошими подругами, верно? «Да, — подумала девочка, — были. Хотя я все бы отдала, чтобы заполучить то, что принадлежало тебе, и не важно насколько ты его любила». — Дора, я умираю. Мне осталось недолго. Несколько месяцев, может, год. Девочка в недоумении посмотрела на нее. Что происходит с леди Эльминой? — Это неправда. Слуги сказали, что вы оправились после родов…. — Я знала об этом с самого начала, — сейчас дама улыбалась, хоть и грустной улыбкой. — От меня никогда этого не скрывали. Я знала, что это произойдет. И я ни о чем не жалею. — Но Вы нужны Константину. Он… он еще совсем малыш! Вы должны о нем позаботиться! — Боюсь, что от меня это не зависит. Ты представить себе не можешь, что я чувствую, оставляя Константина без матери, но я ничего не могу поделать. А вот ты сможешь, Дора. — Она обхватила ладонями ошарашенное лицо девочки, вглядываясь в ее черные глаза, вздохнула и продолжила: — Пришло время рассказать тебе то, о чем Ласло приказал мне молчать до смертного одра. Истинной причиной того, что мы забрали тебя из Анталии после того, как я увидела в моих видениях твои полные боли глаза и черные бриллианты на лице. Дело в том, что династия верит: однажды, в обмен на спасение твоей жизни, ты сможешь…. Они сели в изножье захоронения тихо разговаривали до тех пор, пока Солнце не встало над куполами венгерского дворца и голоса прислуги не напомнили о том, что жизнь продолжается. Хоть и ненадолго, по крайней мере, для леди Эльмины. Через четыре месяца после похорон князя Ласло, молчаливая процессия проследовала по тому же маршруту с гробом поменьше, который Теодора усыпала свежесрезанными белыми цветами. Входя в часовню в сопровождении гувернантки она вспомнила, как леди Эльмина говорила, что в Англии есть женское имя, похожее на название этого цветка — Маргарет. «Неплохое имя, — подумала девочка. — Звучит благородно. Маргарет». Оставив леди Эльмину рядом с супругом, Теодора направилась в хозяйскую спальню, отпустила сидевшую у колыбели няньку и стала смотреть, как маленький Константин дрыгает крошечными ручками и ножками такими хрупкими на вид, что, казалось, могут рассыпаться, если до них дотронуться. Она молча помолилась, прося лишь об одном: чтобы со временем он стал похож на своего отца. Чтобы она могла вновь обрести его в лице сына, которому посвятит всю свою жизнь. Девочка протянула ребенку палец, тот крепко ухватил его и уставился на нее серыми, по странному мудрыми, глазами. Он никогда ни в чем не будет нуждаться. Драгомираски подарили ей новую жизнь, и теперь она сделает все, что угодно ради этой династии, ради маленького наследника, которого ей доверили. Даже убьет, если понадобится. Или умрет сама. В конце концов, теперь они оба стали князьями. Князь-сирота и княгиня без княжества, без трона и короны, но при этом полноправные князья. Никто в мире не сможет им отказать. Даже в том, на что они однажды посмеют претендовать. Луна, освещавшая Атлантику была той же самой, что освещала могилу ее спасителя двадцать лет назад. Невольничий рынок в Анталии, дома, в которых она танцевала обнаженной, улыбки служанок, купавших ее в первый раз… все вернулось к ней той ночью. Съежившись на постели в каюте первого класса, со спутанными волосами, прикрыв глаза дрожащими руками, лежа на самой удобной во всем океане подушке, Теодора плакала. Глава 10 Оливер открыл глаза в семь утра и, осознав где находится, недовольно заворчал. Он так крепко спал, что подумал было, что находится в Кодуэлл Касл, в своей комнате с окнами, выходящими на реку Исис. И лежит он держа в объятиях Эйлиш, уткнувшись носом в ее русые волосы. Сейчас небольшая кровать казалась ему огромной из-за того, что он находился в ней один. «Я сплю с женой всего два года, — подумал он, уставившись на деревянный потолок каюты. — Невероятно, насколько я успел отвыкнуть спать в одиночестве!» Чем больше он думал о том, что находится далеко от любимой жены, тем сильнее портилось его настроение. Он все бы отдал, чтобы иметь возможность положить сейчас руку на ее живот и почувствовать, как внутри бьется второе сердце. Раз уж он проснулся, не было никакого смысла оставаться в постели, к тому же ему в голову пришла одна идея, которой он мог заняться, пока не проснулись остальные. Накануне вечером, после ухода мисс Стирлинг, они продолжили разговор о «Персефоне». Капитан Хёрст порекомендовал ознакомиться с газетами того периода в библиотеке лайнера. Возможно, оттуда удастся почерпнуть полезные сведения о кораблекрушении. Он рассказал Оливеру, что на борту «Океаника» не одна, а целых две библиотеки, и даже набросал ему план прямо на обороте меню, чтобы объяснить, как их найти. Так что Оливер быстро оделся, убрал волосы в хвост и вышел из каюты, чтобы выпить чашечку чая или кофе и поскорее приступить к расследованию. Он потратил на поиски больше времени, чем планировал. Корабль оказался таким огромным, что было почти невозможно не заблудиться. Он прошел мимо группы мужчин, куривших свою первую утреннюю сигару, сидя в плетеных креслах, поднялся по лестнице, похожей на ту, которая вела в столовую, и толкнул дверь из красного дерева. Да, это действительно была библиотека. Она оказалась больше, чем он ожидал, вся обшитая потемневшими деревянными панелями, заставленная книжными полками и декорированная позолоченной лепниной на белоснежном потолке. К радости Оливера, внутри никого не было. Он бросил свой сюртук на спинку кресла и принялся искать полки с газетными подшивками. Поиски длились недолго. Рядом с секцией, посвященной политологии, лежали целые пирамиды картонных папок, которыми путешественники явно не особо интересовались. Многие газеты даже ни разу не открывались, и типографская краска склеила страницы. «Это будет нелегко, — подумал Оливер и взял с одной из полок канцелярский нож. — Хорошо, что я сегодня встал пораньше». Прихватив с собой полдюжины папок, он стал просматривать издания за 1862 год, когда «Персефона» потерпела кораблекрушение. Судя по тому, что рассказал им вчера старпом, Оливер предположил, что вряд ли в то время особо освещались события, не имевшие отношения к Гражданской войне, но 10 апреля 1862 года произошло нечто, привлекшее внимание «Дейли Кресцент»[58]. Газета посвятила этому событию короткую статью в конце пятой страницы, после освещения последних сражений на севере Луизианы: ТРАГИЧЕСКАЯ ПОТЕРЯ ДЛЯ ШТАТОВ КОНФЕДЕРАЦИИ «Как нам стало известно, буквально несколько часов назад „Персефона“, под командованием капитана Уильяма Вестерлея, встретила свою погибель в водах Миссисипи, когда направлялась в порт Нового Орлеана. Еще не известна причина происшествия, ставшего тяжелейшим ударом для всех нас, возлагавших большие надежды на мужественных представителей Юга, бесстрашно идущих на встречу со смертью каждый раз отправляясь в море, чтобы отстаивать наши идеалы. Мы очень надеемся, что вскоре сможем проинформировать наших читателей о подробностях трагедии, хотя к моменту отправки в печать данного номера остается неизвестным, вернула ли река тела членов экипажа». Судя по всему, с бригом покончили вовсе не вооруженные силы Союза. Должно быть, он затонул по какой-то иной причине. Листая подшивки других изданий тех дней, Оливер вновь и вновь прокручивал в голове слова мистера Стюарта о свершившемся божественном правосудии. «Меридиональ»[59] писал, что «Персефона» направлялась в Новый Орлеан после рейса из западного побережья Франции, где пополнил запасы, предназначенные войскам Конфедерации. «Карлтон Сан»[60] сожалела о том, при кораблекрушении было утеряно огнестрельное оружие, без которого армия Юга не могла долго сопротивляться Северу, а также множество товаров, которые не были доступны теперь из-за блокады: от продуктов питания до изысканных предметов одежды из Парижа. Самое интересное, подумал Оливер, беря очередную газету, что за сорок лет никто не посмел приблизиться к обломкам «Персефоны», чтобы поднять на поверхность ценные вещи, пока Джону Ривзу не пришло в голову понырять вокруг, за что впоследствии он поплатился жизнью. «Швирпорт Уикли Ньюс»[61] опубликовала целую оду невероятному мужеству капитана Вестерлея и его последним одержанным победам, в частности потоплению двух военных кораблей Союза и четырех торговых фрегатов, возвращавшихся на восточное побережье. Оливер откинулся на спинку кресла и понаблюдал окно, как Солнце потихоньку поднималось на горизонте и, проникая через окно, окрасило в розовый цвет книжные полки в библиотеке. Он не раз слышал от Александра, что каждый человек выстраивает свое собственное видение истории и точная наука никогда не докажет кто был героем, а кто жертвой. Но, судя по словам мистера Стюарта, Уильям Вестерлей, как человек бесчестный, которому чужды принципы морали, ослепленный жаждой наживы настолько, что использовал войну для собственного обогащения, оставил после себя немало жертв. Подобное описание совершенно не совпадало с тем, что писали о нем Луизианские газеты, которые лишь восхищались храбрым капитаном, который рисковал жизнью ради Конфедерации, смеясь над блокадой Союза. Оливеру снова пришлось воспользоваться канцелярским ножом, чтобы разрезать страницы «Ивнинг Дельта»[62] за 11 апреля 1862 года, которая также посвятила статью кораблекрушению брига. К статье была приложена фотография отплывающей в сторону дельты реки «Персефоны», с ее квадратными парусами, похожими на скопление облаков в зарослях бамбука. Оливер склонился над газетой и начал читать: «ПЕРСЕФОНА» ПОТЕРПЕЛА КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ «Печальное известие для южных штатов. Минувшей ночью один из наших отважных кораблей, знаменитая „Персефона“ капитана Вестерлея, затонул в водах Миссисипи, возвращаясь из последнего рейса в Старый свет. Жителям Нового Орлеана, собравшимся в порту, чтобы оказать горячий прием героям, пришлось молиться от всего сердца за спасение душ пятнадцати членов экипажа, находившихся на борту. До сих пор не удалось найти ни одного тела, несмотря на усилия пароходов, всю ночь бороздивших реку. Президент Джефферсон Дэвис подтвердил информацию и объявил день траура в память о капитане Уэстерлее и членов его команды. В ближайшие дни будет организована поминальная служба в соборе Святого Людовика[63], во время которой можно будет принести наши искренние соболезнования миссис Вестерлей, ранее известной как Ванделёр, и заверить ее, что она должна гордиться супругом, которого слишком рано унесла произошедшая трагедия». Фотография была очень мелкой, тем не менее, Оливеру удалось разглядеть некоторые детали, ускользнувшие от него ранее, при просмотре снимков, предоставленных мисс Стирлинг. На этот раз он увидел, что женская фигура, украшавшая нос корабля, изображала Персефону, богиню подземного царства в древнегреческой мифологии. Оливеру удалось рассмотреть распущенные волосы, струящиеся по виднеющимся из туники плечам, и руки, прижимавшие что-то к груди. Скорее всего, это был гранат, именно с этим фруктом, как правило, изображали Персефону. Эйлиш часто рассказывала ему про ростры[64] древних пиратских кораблей, которые когда-то нападали Ирландское побережье. Она всегда восхищалась ими, как и суевериями моряков по отношению к этим деревянным женским скульптурам, сопровождавших их во всех приключениях. Считалось, что если одна из них упадет с носа корабля, то экипаж ждет неминуемая гибель, так как в этом случае он лишается своего ангела-хранителя, который оберегает корабль в открытом море от пиратов, бурь и морских чудищ. Впрочем, не похоже, что в случае с «Персефоной» сильно помогла скульптура богини. Оливер задумался, что же случилось с этой рострой и как она, должно быть, выглядит сейчас, погребенная на дне Миссисипи, с руками, обросшими водорослями, обесцвеченными, как у старухи, волосами и глядящими во тьму глазами, днем и ночью, окруженная рыбами и кайманами… Ему пришлось вернуться к действительности, когда дверь библиотеки распахнулась и вошел пожилой господин, приветственно кивнул Оливеру и сел за соседний столик. Он взял свежую газету, надел очки и принялся читать. Оливер решил, что стоит отложить изучение прессы на потом. Александр, Лайнел и Вероника скоро встанут — им было что обсудить до появления мисс Стирлинг, если она, конечно, пришла в себя после вчерашнего недомогания и готова и дальше манипулировать ими, словно марионетками. Оливер уже собирался закрыть газету и положить ее на место, как вдруг взгляд выцепил знакомое имя. На следующей странице, после сообщений о разрушениях, произведенных союзными войсками, была размещена небольшая заметка. Затаив дыхание, Оливер принялся читать: ПОЖАР В ВАНДЕЛЁРЕ «Благодаря одному из наших корреспондентов, мы получили информацию о том, что накануне ночью в окрестностях Нового Орлеана произошло печальное событие. Похоже, что на плантации Ванделёров вспыхнул крупный пожар, пламя которого было видно даже из столицы. Дом почти полностью уничтожен огнем, остальная территория также сильно повреждена. По словам очевидцев, ущерб настолько велик, что вряд ли плантация сможет и дальше заниматься выращиванием индиго, известным своим высоким качеством. Как всем известно, что в последнее время плантация Ванделёр переживала нелегкие времена, пока Виола, наследница Джорджа Ванделёра, не взяла бразды управления на себя. К настоящему моменту причины возгорания неизвестны. Маловероятно, что речь идет об обычном несчастном случае, учитывая, что буквально за час до пожара, совсем недалеко от поместья произошло кораблекрушение „Персефоны“ капитана Уильяма Вестерлея». Оливер сглотнул. Он снова сел и прочитал заметку еще раз, потом еще. Как могло произойти такое ужасающее совпадение? Как плантация, принадлежавшая супруге капитана, могла сгореть именно в тот момент, когда затонула «Персефона»? Он вдруг вспомнил фотографию четы Вестерлеев, которую им показала мисс Стирлинг. Вспомнил лицо женщины, о которой до настоящего момента едва упоминали в разговоре, думая, что она не имеет отношения к произошедшему с капитаном и членами команды. Лицо было красивым, по-крайней мере, так запомнилось Оливеру, округлое, с заостренным подбородком и прекрасными светлыми глазами с напряженным взглядом. Предчувствовала ли она в момент фотографирования какая жестокая судьба ожидает ее супруга буквально пару месяцев спустя? Он должен встретиться с друзьями как можно скорее. Если понадобится, он вытащит их из постели, так как обнаруженная в библиотеке информация превзошла все его ожидания. Возвращая газеты на полку и выходя из библиотеки, Оливер непрестанно думал об имени, которое он только что узнал. Без сомнения, оно неразрывно связано с гибелью «Персефоны», возможно, даже слишком. Виола Ванделёр.