Лазарев, всё это время не сводивший с него глаз, откинул голову, помолчал, вспоминая, и начал робко, постепенно набирая смелости: — Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит. Летят за днями дни, и каждый час уносит частичку бытия, а мы с тобой вдвоём предполагаем жить… — Да, да, — Жмотов вслушивался в каждое слово, изображая наслаждение, подымал бровь. — Ты прямо в тему. — И глядь — как раз умрём, — резко завершил вдруг чтец. — Это что ж? — выпучил глаза Жмотов. — На свете счастья нет, но есть покой и воля, — продолжал между тем Лазарев, не обращая внимания, будто рядом и не было никого. — Давно завидная мечтается мне доля, давно, усталый раб, замыслил я побег в обитель дальнюю трудов и чистых нег. — Ну это ты пустое, — будто предупреждая, поморщился Жмотов. — Об этом и думать зря. У вас с побегом не выгорит. — Я не про это… — Я верю, — Жмотов хлопнул подозреваемого по плечу. — И стишки ничего. Трогают. Душевные стишки. Твои? — Александра Сергеевича. — Это который? — Пушкина. — Наш человек. Наш. Угодил, — захохотал Жмотов. — Смотрите, — Лазарев скосил глаза в сторону Минина. — Что это с ним? — Степаныч? — рявкнул Жмотов, бросившись к оперуполномоченному. Минин, уронив голову на грудь, сползал со стула. XII — Что же? Это и есть ваш знаменитый гр-рад? — Да, да. Подъезжаем, Яков Самуилович, подъезжаем. Обух-Ветрянский уже весь упакованный: шинель, фуражка, сумка у ног, ручки, ножки сложил, у окошка устроился, всё высматривал что-то в предрассветной мути. Поезд подбирался к конечному пункту назначения. — Император, я вам рассказывал, Пётр Великий-то водным путём сюда наведывался, на кораблях, под парусами! Спешил к открытию Успенского собора, колокольный звон услышать, а вам судьба уготовила другую планиду. — Вы, Ер-ремей Тимофеевич, — поморщился, но улыбнулся Шнейдер, — большими категор-риями… Большими… — Так что же… — Нар-род этот вр-ряд ли оценит. — Поймут, поймут, Яков Самуилович, — толстячок захихикал. — Может, кто и с опозданием. Но это уж их дело. А я шучу. Я, так сказать, про императора-то в качестве аллегории. — Я им устр-рою аллегор-рию. — А вон и встречающие. Похоже, сам Ахапкин. Я его уже подзабыл. Виделись один раз, при его назначении. Забегал ко мне в кабинет. Знакомился… Да, да. Он. Сам прикатил. — Тепер-рь познакомимся ближе… — Вы не спешите, Яков Самуилович, они сейчас сами поспеют. Там и наш человечек, гляжу. Обух-Ветрянский стащил с головы фуражку, упёрся лбом в мутное стекло, разглядывая встречающих: — Там, там. Сейчас будут. Вы не спешите. Поезд, заскрежетав колёсами, прихваченными резким тормозом, остановился. В пустом коридоре вагона застучали, заторопились сапоги. — Здравия желаю, товарищи офицеры! — полковник Ахапкин, сияя улыбкой и погонами, при полном параде вскинул руку к околышку. — С приездом, товарищ подполковник! Шнейдер сухо откозырял в ответ, а из-под руки Ахапкина уже проскользнул Квасницкий, подхватил чемодан и сумку приехавших и также мигом нырнул за спину Ахапкина, загремел сапожищами на выход. — Как доехали? — Тер-рпимо, — Шнейдер пригладил волосы на голове, проверил пальчиком струнку усов. — К вам ещё не добр-рались наши мор-розы? Гляжу, у вас осень в р-разгар-ре. — Бабье лето, бабье лето, — пропуская вперёд подполковника, Ахапкин заулыбался как старому знакомому толстячку. — Ваше самочувствие, Еремей Тимофеевич? — Живы, живы, — кивал тот. — Наши ребята там ещё, сзади в купе. — Их ждут, не беспокойтесь. — Ну и ладненько. — Как? — Ахапкин всё же улучил момент и совсем приник лицом к лицу Обух-Ветрянского, на Шнейдера незаметно покосился. — Так я же говорю, доехали благополучно, — не поддавался тот, нейтрально ухмыльнувшись. — Вы нас куда опр-ределили? — Шнейдер, спустившись с последней ступеньки лестницы, фуражку снял, опять за усы принялся. — Нам бы с Ер-ремеем Тимофеевичем вместе. — А у меня, — Ахапкин даже расцвёл. — Хоромы! Мы с дочкой вдвоём. И кухня домашняя. И, так сказать, четыре комнаты. Я вам две отведу. Мы будем счастливы с Натальей. Она уже ждёт. — Как? — Ко мне. А чего по гостиницам? — Номер вот, — откуда-то выскочил Квасницкий, сверкнул очками на Обух-Ветрянского. — На всякий случай заказан. Полный комфорт. — Но это запасной вариант, товарищ подполковник? — развёл руки Ахапкин. — Не обижайте. — Как, Ер-ремей Тимофеевич? — Шнейдер огляделся, достал портсигар, затянулся «герцеговиной». — Ну чего ж нам хозяев стеснять, — толстячок засуетился, поискал глазами свою сумку. — В машине! — коротко доложил подскочивший к нему Квасницкий. — Тем более там молодая прелестная девушка, — толстячок мило улыбнулся. — И мы в сапогах. Да со своими проблемами. — Вот, — отставил мизинчик в сторону Шнейдер. — Р-резонно подмечено. Нет нужды загр-ружать дамочку. Давайте-ка в гостиницу. — А в обком не зайдёте? — Ахапкин помрачнел. — Всему своё вр-ремя. Всему. — Шнейдер слегка рукой взмахнул. — Машины далеко? — Да у нас тут всё рядом, — бросился вперёд указывать путь Квасницкий. XIII Всю дорогу до гостиницы Шнейдер молчал, сосредоточенно дымя «герцеговиной» и изредка косо поглядывал на неумолкавшего Ахапкина. Тот расписывал местные достопримечательности, узнав, что подполковник никогда не бывал в низовьях Волги. — Вы р-разве не местный? — словно вороном прокаркав, спросил вдруг Шнейдер, и Ахапкин вздрогнул. — Нет. Я из-за Урала. — Сибир-ряк? — Из Томска. Я в Чека ещё с Яковом Михайловичем Юровским начинал в Екатеринбурге. — С Юр-ровским? — Шнейдер впервые с интересом глянул на полковника. В машине они были вдвоём, шофёр с глухонемым видом гнал автомобиль.