— А я выпью! — отвёл лицо от этих змеиных глазок Минин. — Я выпью! И он всклень налил себе водки, стакан вверх вскинул демонстративно на уровень лба, слегка качнувшись, гаркнул, как в строю рапортуя: — Орденоносец, герой — разведчик Смерша Савелий Подымайко заслужил такой почести, чтобы за него выпили посмертно! В полной тишине, медленно и не отрываясь как сладостный напиток, осушил он стакан, вытер губы тыльной стороной ладони так, что зубы скрипнули и, глядя на притихших, погладил на своей груди тёмно-красную звёздочку с красногвардейцем в сером кружочке: — Вы — шибздики, чтобы с ним равняться! У него таких две. Знаете, где и кем дадены? — Степаныч, ну что ты? — в лице изменившись, поднялся со стаканом Жмотов. — Не подумай чего. Михеич — герой. Кто же против? — Эх, вы! — Минин задыхался от ярости, водка ударила ему в лицо, оно полыхало, глаза сверкали. — Специалисты! Один с кулачищами — забойщик признания выколачивать, второй — мастер протоколы строчить! Куда вам до него! Матьяристы хреновы! — Степаныч! Да что ты в самом деле? — Жмотов, успокаивая, попытался обнять капитана. — Сесть! — заорал на него тот, совсем хмелея и расходясь, сбросил руку с плеч. — Ну-ка плесни мне. Давай за нашу боевую краснознамённую! И за великого товарища Сталина! Как волной подбросило из-за стола и Квасницкого, выпили втроём разом как один, Минин тяжело опустился на табуретку, всхлипнул вдруг для всех неожиданно, полез за новой папироской. Оба стояли над ним, виновато молчали, ждали, не осмеливаясь сесть. — Натворил Михеич бед, чего уж там, — наконец выговорил капитан и влажные глаза растёр ладонью. — Теперь что ж… Теперь затаскают. — Да, — участливо подхватил Жмотов и полез ручищами по столу за консервной банкой тушёнки, раздвигая и опрокидывая посуду. — Ты, Степаныч, сегодня весь как на ножах. — Ты б его знал, как я… — горько покачал тот головой. — Первый раз, что ли? — пожал плечами Жмотов, уронил на пол ложку, нагнулся, чертыхаясь, зашарил в темноте под ногами. — Мы с ним столько хлебнули… И там, в окопах, и здесь уж, — бормотал своё Минин. — Не списали нас только из-за них… боевые заслуги. Я вот с протезом, а у него лёгкие — не в то место, не в кавалерию. Насквозь простреленные… Эх! Но, значит, нужны ещё были! Без нас-то вам, молодым, куда?.. Жмотов выпрямился, так и не отыскав ложки, посмотрел замутившимися глазами на капитана, ухватил всё же банку со стола, начал старательно зачищать дно коркой хлеба. — Ну пришлют… ну проверят, — загудел он своё. — Через два дня будут-с, — совсем трезвым голосом вставил, будто невзначай Квасницкий и пробор свой поправил, легонько пальчиком к голове прикоснувшись. — Кто будет? — застыл с открытым ртом Минин. — Проверяющие. — Тебе откуда известно? — Жмотов и жевать перестал. — Ты, Жмотов, вопросики свои для врагов народа побереги. — Да ладно тебе, Игорёк. — Не надо, не надо со мной таким тоном. — Ответь, раз спросили, — набычился Минин на лейтенанта. — Похорон завтра не ждите, — поморщился Квасницкий и опять своим пробором заинтересовался. — С проверяющими к нам едет их медик. Экспертизу они свою будут проводить. II Каким бы пьяным ни казался Жмотов, а на ногах держался крепко и соображал ещё прилично; только оказались они вдвоём на улице, он ткнул товарища в бок локтем и упрекнул с сожалением: — Надо было тебе выскакивать, Игорёк? И не посидели толком. Водки-то сколько на столе осталось. Степаныч не пожалел, вон поляну какую накрыл по приятелю. — Тебе б только нажраться. — А тебе к Наталье Львовне небось загорелось. Соскучился, кавалер, или спешишь, пока папашки нет? — Небось! — зло передразнил Квасницкий. — Завидки берут? Никак не заживут твои душевные раны, ревнивый воздыхатель? — А мне чего? — физиономия Жмотова расплылась в довольной гримасе. — Наталья Львовна, конечно, девица видная и партия была бы приличная у нас. Он рассмеялся совсем дружелюбно и похлопал Квасницкого по плечу: — Но сейчас ситуация не хуже, без пяти минут она невеста моего лучшего друга, а? И так, и эдак я не в накладе. У меня, Игорёк, честное слово, ни зависти, ни обид. К весне свадебку сыграем, да погуляем от души, а? — Вот, вот. Тебе бы только гулять. — А что не так? Ты уж не назад ли пятками? — Помолчал бы лучше. — А что? — Совсем ничего не соображаешь? — Ну разъясни, друг желанный. — А-а-а, что с тебя взять! Правильно Минин подметил: тебе только кулаками махать. — Нет, ты всё-таки ответь, как насчёт свадьбы? Это факт существенный. — Погуляем, если с проверяющими повезёт. Понял теперь? — Квасницкий остановился, задумался, по его виду было заметно, что он не разделял беспечного веселья приятеля. — Ты, конечно, завалишься сейчас спать? — А то. — Ну а я заверну заглянуть. — Не поздно? — Обещал. И трамвай ещё, слышу, вон громыхает. — А может, вместе? — Жмотов уловил неуверенные нотки в голосе товарища. — Ещё набегаешься. А у меня найдётся в заначке грамм сто, а? — Знаю я твои сто грамм, — Квасницкий поморщился и круто развернулся. — Заодно выясню, не возвратился ли Лев Исаевич. Некстати шеф задержался в Сталинграде. И он сухо распрощался, пожав приятелю руку. Подходил явно припозднившийся, как и они, трамвай, издалека отчаянно громыхая на рельсах в ночной тишине. Квасницкий упруго прыгнул в вагон и, устроившись на последнем сиденье задней площадки, решил подремать. Уже привалившись поудобнее плечом к стенке вагона и надвигая фуражку на глаза, он по привычке окинул взглядом редких пассажиров и готов был отвернуться к окну, как что-то его насторожило. Он вгляделся внимательней в сидящего на передней площадке мужчину и едва не вскочил на ноги от удивления — это был Минин! Но каков!.. Оперуполномоченного не узнать. Вместо форменной одежды на нём висла дряхлая тёмная мишура: пожухлая фуфайка с ободранными рукавами, с выступающей местами грязной ватой и допотопная кепка со сломанным козырьком, закрывающим пол-лица. «Что за маскарад! — поразился Квасницкий. — И куда он спешит, на ночь глядя? С другой остановки в трамвай сел, значит, чтобы с нами не встретиться?..» Перед их уходом капитан собирался ложиться спать, к тому же он и выпил изрядно, хотя теперь по его поведению не было заметно. Насторожившись, Квасницкий не спускал глаз с оперуполномоченного. Через несколько остановок Минин задвигался, начал поглядывать в окошко, явно засобиравшись выходить. Он приник к тёмному стеклу лицом и не отрывался от него почти до полной остановки трамвая, а когда вагон замер, первым рванулся к дверям. Прячась за спинами заспешивших на выход пассажиров, Квасницкий спрыгнул из вагона тоже. Он совсем не торопился, приглядываясь к знакомой фигуре, маячившей впереди. Лейтенанту очень не хотелось столкнуться с Мининым лицом к лицу. Место было приметным, у Квасницкого даже дыхание перехватило: от остановки до дома, где проживал в квартире на первом этаже майор Подымайко, покинувший белый свет почти двое суток назад, было рукой подать, и сейчас оперуполномоченный Минин, избегая посторонних глаз и прижимаясь к стенам домов, крался в этом направлении. «Похоже, он решил тайком проведать квартиру покойника, — замелькали мысли у лейтенанта. — Прикинулся пьяным, от нас избавился, а выставив обоих, сюда помчался. К тому же переоделся, чтобы не узнал никто…» Между тем, подтверждая его мрачные подозрения, Минин уже добрался до подъезда приметного дома и, воровато оглянувшись, тёмной тенью скользнул внутрь. Лейтенант осторожно приблизился к подъездной двери, прижался ухом. До его слуха донеслись звуки открываемого замка. «Ключи у него имеются, Баклей посылал его дверь опечатывать до возвращения Ахапкина, — лихорадочно соображал Квасницкий. — Чего же ему здесь понадобилось? Что он ищет? Убийцу потянуло к жертве?..» Предположение было нелепым, абсурдным — все знали о более чем дружеских отношениях майора Подымайко и капитана Минина. «Но у них существовали ещё и служебные связи? — ломал голову лейтенант. — Минин ходил в подчинённых, а чёрт их знает, что там у них могло быть! На поверхности — гладь, а в глубинах акулья пасть. Оба — бывшие смершевцы, а это такая братва!.. Они же маме родной до последнего на слово не верят. Для них!.. Впрочем, — покачал он головой, — этого ничего не замечалось между ними… Но что же заставило оперуполномоченного решиться на большой риск и лезть в квартиру покойника?» Будто в ответ на его мысли в чёрном окне первого этажа мелькнул проблеск света. «Фонарик включил! — догадался Квасницкий. — Рыщет!» Свет, появившийся на мгновение, больше не обнаруживался, как ни высматривал, ни таращил глаза лейтенант, спрятавшись за дерево в нескольких шагах от дома. «Осторожен оперуполномоченный, хитёр, сукин сын, — морщился Квасницкий, — нет, больше такой оплошности он не допустит». И действительно, чёрная тень изнутри надвинулась на стекло, дёрнулась высокая занавеска и закрыла всё окно. «А ведь он сюда надумал идти, как услышал от меня о приезде проверяющих! — с запозданием ужаснулся Квасницкий. — Вот она причина! Лишь стоило мне сообщить об этом, как он нас со Жмотовым провожать начал. Что же его напугало? Что он ищет у покойника?..»